– Я думал об этом, о том, что нам когда-нибудь придется расстаться, – ответил я. – Это разумное желание, друзья. Мне не хочется покидать вас, но я, наверно… не готов пока остановиться. Я чувствую, что должен идти дальше, должен найти свое место… – закончил я.

Граф тяжело вздохнул, Хельга печально посмотрела на мужа, он ответил ей тем же. Не нужно было слов. Все было ясно. За девяносто лет мы прекрасно изучили друг друга, что бы понимать с полувзгляда, с полуслова. Обиды не было, горечи тоже, лишь нотки ностальгии по проведённым вместе годам.

Спустя какое-то время я спросил:

– Вы уже решили, где обоснуетесь?

– Мы хотим найти уютное место, в котором бы нам никто не помешал… из людей, – ответил Поль.

– Разумно, друзья, но… – я никак не мог высказать свои сомнения вслух.

– Что смущает тебя, Левино? – поинтересовался друг.

Я грустно посмотрел на языки пламени, потом перевел взгляд на друга:

– Мы ещё встретимся? Верно? – с надеждой спросил я.

– Конечно встретимся! – заверил меня друг. – Мир велик, но не для вечности. Мы бессмертны, помнишь? Нас впереди ждёт ещё много тёплых встреч! – поспешил заверить друг.

Хельга поцеловала его в висок. Глядя на их нежность, я почувствовал, что буду скучать. Всё эти годы они были для меня примером, образцом настоящей любви.

– Ты уверен, что не хочешь осесть с нами? – с надеждой переспросил Поль.

– Уверен, – по-дружески твёрдо заверил я.

Друг несколько мгновений искал в моих глазах сомнение, потом добавил:

– Что ж, наш дом всегда открыт для тебя! И, разумеется, в нём всегда будет хорошая лаборатория, если ты передумаешь, – с улыбкой заверил он.

– Спасибо!

Я с теплотой похлопал его по руке. Я не знал точно, куда хотел отправиться. Одно было ясно – останавливаться для меня было слишком рано.

Всю ночь мы с друзьями беседовали по душам, словно хотели вобрать друг друга как можно больше, насытиться дружеской теплотой. Каждый понимал, когда мы ещё встретимся, сколько времени пройдет? Это был последний наш вечер.

Я предложил друзьям забрать корабль. Одному мне он был ни к чему. К тому же, я уже давно жаждал продолжить путешествие пешком. Они с радостью приняли предложение.

Утром мы попрощались. Прощание было недолгим, но пронизано дружеским теплом и привязанностью. Друзья отправились на запад, меня же ждал север материка. Я долго стоял на берегу, глядя им вслед. Они стояли на палубе, взявшись за руки, и смотрели на меня. Меня опять посетило знакомое чувство. Я вспомнил отца, так же, как и друзья сейчас, когда-то уходящего в плавание на встречу приключениям. Было грустно и одновременно трепетно. Теперь впереди меня ждало мое собственное приключение, не терпелось узнать, что оно принесет. Когда корабль скрылся за скалами, я пешком побрел вглубь материка.

И вот я снова пришел домой, подобно блудному сыну, вернувшемуся в объятья матери.

Италия была в точности, как в моих воспоминаниях. Она была прекрасна и пахла чём-то родным. Я шел по скалам, лесам, полям, вбирая в себя все, на что падал взгляд. Так ноги привели меня в Амальтию.

С тех пор, как я покинул город, здесь не сильно что-либо изменилось. Те же дома, те же фасады, те же традиции, те же привычки. Казалось, даже люди были те же. Я представлял, что ещё чуть-чуть и за поворотом встречу синьора Ломбарди, ещё немного и отец выйдет мне на встречу, и мама… обнимет меня, заметив у ворот. Как давно это было… и как недавно…

Ноги сами собой привели меня к знакомым воротам. Они были такими, как я запомнил, только слегка покосились двери, провиснув под собственным весом, потускнели. Я погладил их древесную твердь, с удивлением обнаружив глубокие бороздки, словно морщинки на лице стариков. И так мне захотелось войти, увидеть, прикоснуться, почувствовать свои воспоминания, как вдруг я вспомнил, что ещё при мне Винченцо изменил многое в доме. Я колебался почти день, но ночью, когда все вокруг погрузилось в сон, не смог сдержаться.

Бесшумно и легко я перебрался через ограду, прошел заросшими тропками к пруду и замер у белой, обветшалой от времени беседки, которую отец построил для моей мамы. С нежностью я погладил каменную поверхность, обнял. Если бы я мог источать слезы, сейчас бы несколько из них скатились по каменному столбу беседки. Как тяжело было ощущать то, что все прошло и больше не вернуть счастливых мгновений. Все закончилось так быстро. Тогда я даже не понимал, что у меня было, так естественно было иметь это. Теперь же все изменилось, а я не изменился, застыв в своем бессмертии, не имея ни морщинки, ни единого признака взросления.

После беседки я направился к дому, но опасаясь быть обнаруженным, не решился забраться внутрь, позволив себе лишь заглянуть в окна. Интерьер практически не изменился с того дня, как я видел его последний раз, обновили лишь обивку мебели и некоторые детали окружения. Над лестницей, там, где когда-то висел портрет отца, выдворенный портретом матери Винченцо, теперь красовалось его собственное изображение. Без сомнения, это был мой брат, много старше и полнее, но взгляд принадлежал ему. Сохранив черты своей матери, он подобно ей с холодом взирал на собственность, завещанную потомкам. Теперь здесь жили его дети, и их дети ходили по дому, и матери детей управляли домом. А я? Что здесь осталось от меня?"– Ни-че-го!" – откликнулось во мне. Это был чужой дом, без намека на мое существование. Мне стало тошно смотреть внутрь, я отвернулся, оперившись затылком о стену. Мое время здесь прошло, нужно было идти дальше. Я почувствовал, что зря надеюсь увидеть свои следы в чужой жизни, ведь те, кто сейчас мирно спал в когда-то родных для меня стенах, даже не знают о моем существовании. Так я покинул родительский дом и больше никогда туда не возвращался.

Я шёл прочь по спящим улицам. Одиночество обнимало меня, душило в объятиях, подступая всё ближе к горлу, сжимаясь комом в животе, словно я вновь был человеком, живым и беззащитным. Я шёл по знакомым местам и не находил в них прежнего, родного тепла. Всё начало казаться мне чужим, далёким. Я был у дома семейства Ломбарди, которое провожало меня в последний путь. Был у фонтана, на краю которого сидел в последнюю ночь, прежде чем покинуть Италию. Я обошёл весь городок, но ничто не могло вернуть мне ощущение родного. Всё изменилось. И вдруг я понял, что здесь меня больше ничего не держит. Материальное выражение воспоминаний в виде вещей и зданий осталось далеко позади, а его следы затерли девяносто лет скитаний. Пора было двигаться дальше, сохраняя память о близких, родных до боли мне людях лишь в сердце.

Глава 3.

В первое время я жалел, что не отправился с Полем и Хельгой в плавание. Так я не в такой мере чувствовал бы одиночество. Мы с Полем условились, что когда их семья обоснуется, он напишет мне в три города, где мы раньше бывали, на почту до востребования. Так я буду знать, где искать их и смогу навестить, когда захочу. Пока же мне оставалось лишь скитаться по миру, в надежде найти свое предназначение.

Я прошел всю Италию насквозь. Ничто меня не торопило, не подгоняло. Я ел, когда хотел есть, любовался природой, останавливался в городах, что бы помыться и обновить одежду и обувь, но не находил себя, просто идя вперёд, куда глядели глаза. Так прошло несколько месяцев.

На дворе был декабрь, когда ноги привели меня в Ландонэ. Только что переплыв Ла-Манш, я ступил в город. Тот был не рад мне. Город встретил снегом с дождем, небо заволокла густая дымка, придавая серость домам. Люди казались несчастными, кутаясь от ветра в свои одежды как могли, но тепла им это не придавало.

В надежде укрыться от непогоды, я забрел в ближайшее здание, откуда лился свет, и по округе разносились громкие голоса. Это оказался бордель. К сожалению, это было единственное здание, привлекшее меня своей теплотой.