Все европейские (и русские) дела, планы, рейтинги могущества вдруг сметены напрочь. Папа Иннокентий IV бежал из Рима в Лион, выпустив анафему на хана Батыя. Правда, бежал он при угрозе со стороны императора Фридриха II, вступившего в соглашение с татаро-монголами. Батый требовал покорности, Фридрих не рискнул отказать. В письме, настоящем шедевре ловкости, император пишет: «Да, я готов служить в свите Батый-хана… например, как знаток соколиной охоты – сокольничим».

Но на императорское счастье подтвердилось, что половцы до Германии не добежали и его страна сразу потеряла для монголов всякое значение (по-своему, даже оскорбительно).

Так одна, общая папская анафема накрыла Фридриха с Батыем.

Но эти подробности евроразгрома вовсе не повод нам кичиться – картина полного разгрома, сепаратных переговоров с татарами на Руси в тот момент точно такая же. Все глобальные, исторические отличия будут дальше…

Дойдя до североитальянского Удине, куда бежали остатки венгров с уже остатками остатков куманов-половцев, татаро-монголы вдруг так же стремительно исчезли. И не потому, что вдруг обнаружили какое-то там европейское «движение Сопротивления», нет, произошло событие неизмеримо более важное: в далеком Каракоруме умер великий каан Угеде! А Яса требует присутствия на выборах нового каана всех монголов. И они исчезают, оставив смятение в умах. И запустив в европейских и русских умах весьма различную, разнонаправленную мозговую работу.

Словно, в уютной кухне папы Карло, за прорванной картинкой в очаге оказалась целая страна! Одни задумались об этой стране (и о неизмеримости мира Божьего, непостижимости путей Его), другие негодуют (и по-своему, справедливо!), что кухня стала менее уютной… Да, европеец готов был продираться сквозь неведомое, идти в ту же Азию. НО… он принципиально не готов – когда вдруг эта Азия сама приходит к нему. Все его величайшие экспедиции: плод ЕГО расчета, но когда появляется Нечто, сметающее все расчеты, – рациональная часть души его просто вопиет и лопается…

Страх и ненависть Европы с тех самых пор. Книга Дитера Гро, «Россия глазами Европы. 300 лет исторической перспективы», суммирует сотни геополитических пассажей вроде этого: «От польского короля ожидали, что он разотрет ногами всех московитов и татар».

Да, объединены мы были одним общим западным восприятием, но сам вектор этого восприятия менялся, часто в зависимости от политических нужд.

Сравним, Лейбниц образца 1669 года, его книга-памфлет «Образец доказательств». По случаю выборов короля в Польше Лейбниц пишет, почему московский кандидат не должен быть избран:

«Москва… вторая Турция. Варварская страна. Московиты еще хуже турок! Ужасы лифляндской войны (Ливонская, Ивана Грозного. – И.Ш.) клятвенно подтверждались и ставят вопрос, можно ли вообще допустить, что подобные люди являются христианами. Горе нам, если мы откроем им путь в Европу, срыв наш форпост, Польшу! (…)»

Далее начинаются исторические преобразования Петра, крестьян, как известно, приписывают к заводам, людей тысячами швыряют со стройки на стройку.

А Лейбниц – горячий (и авторитетный в Европе) сторонник России:

«Наша обязанность и счастье состоят в том, чтобы, насколько это в нашей власти, способствовать царству Божьему, которое – у меня нет сомнений – заключается в широчайшем распространении настоящей добродетели и мудрости… Одному подобному человеку (речь о Петре. – И.Ш.) влить усердие к славе Божьей и совершенствованию людей значит больше, чем победа в сотне сражений… Европа находится сейчас в состоянии перемен и в таком кризисе, в котором она не была со времен империи Шарлемана (Шарлеман – брат и соперник императора Карла Великого. – И.Ш.)».

Это уже 1712 год. Отдадим должное интуиции Лейбница – феерический финиш XVIII века и крах феодальной Европы он предвидел раньше всех. Хотя сам Лейбниц в итоге в Россию не переехал, зато переехал Эйлер и еще десятки полезнейших людей, для которых мнение Лейбница много значило. Вместе с введением европейского образования и культуры в Россию у Лейбница появляется политическая задача: сохранить политическое равновесие, сбалансировать чрезмерное французское влияние немецко-русским союзом… «Царь должен основать русскую Академию». В октябре 1711-го они встречаются.

«Я ни в чем не испытывал такой нужды, как в великом человеке, который достаточно хотел бы приняться за такое дело… Ваше Царское Величество подобными героическими проектами принесете пользу и благодеяния несчетному числу не только современных, но будущих людей… Кажется особым промыслом Божьим, что науки обходят земной круг и вот теперь должны прийти в Скифию и что Ваше Высочество на этот раз избраны в качестве инструмента, ибо Вы, с одной стороны, из Европы, а, с другой, – из Китая берете себе наилучшее; и из того, что сделано обоими посредством хороших учреждений можете сделать еще лучше. В Вашей Империи большей частью еще все, относящееся к исследованию, внове и, так сказать, на белой бумаге, можно избежать бесчисленных ошибок, которые постепенно и незаметно укоренились в Европе. Известно, что дворец, возводимый совершенно заново, выходит лучше, чем если над ним работали многие столетия, возводя, улучшая и многое изменяя… Я считаю небо своим отечеством, а всех людей доброй воли его согражданами, поэтому мне лучше сделать много добрых дел у русских, чем мало у немцев или других европейцев (…)»

Благородные слова. А если использовать математический термин, симпатии Европы тогда определялись Градиентом Просвещения. То есть где уровень Просвещения рос быстрее, туда и устремлялись их надежды и усилия.

В разряде точных прогнозов – письмо о России: Губерт Лангет – лидеру гугенотов Кальвину: «Если какое-либо царство в Европе должно возрастать, так только это» (сентябрь 1558 г.).

О «рабском духе» и нашей «Свободе от «свобод» еще будет речь, а пока зафиксируем свободное от идеологических диверсий и пропаганды мнение Монтескье, который иллюстрирует свою теорию зависимости истории от географии российским примером: «Лишь деспотическое насилие соединяет сегодня вместе все эти обширные пространства». То есть не природное, «генетическое рабство», а следствие размеров государства.

Но самые громкие дебаты о России разгорелись с выходом к трибуне двух главных ораторов того (XVIII) века. Вольтер и Руссо. Краткий пунктир их спора.

Руссо. Русские никогда по-настоящему не будут цивилизованы просто потому, что они цивилизовались слишком рано. Петр обладал подражательным гением; у него не было того настоящего гения, который создает и творит все из ничего… Он видел, что у него народ варварский, но он совершенно не понял того, что этот народ не созрел для культуры; он захотел его цивилизовать, тогда как его следовало только закалять для войны… Он помешал своим подданным стать тем, кем они могли бы быть, убеждая их, что они таковы, какими не являются.

Вольтер. Поразительные успехи императрицы Екатерины и всей русской нации являются достаточно сильным доказательством того, что Петр Великий строил на прочном и долговременном основании.

Демократ Руссо видит народ, естественное развитие которого перечеркнул Петр.

Собеседник монархов Вольтер видит (на месте руссова народа) материал для планов просвещенного властителя.

Руссо. Царь помешал русским стать тем, чем они могли бы быть.

Вольтер. Военные успехи русских просто поразительны.

И так века, вплоть до наших «классиков, основоположников». Лондон… Карл Маркс на митинге, посвящённом 4-й годовщине Польского восстания: «Снова польский народ, этот бессмертный рыцарь Европы, заставил монгола (курсив мой. – И.Ш.) отступить». Это 1867 год, слово-оскорбление (как полагал Маркс, приложив его к Российской империи) взято с самого дна евросундука.

Тяжело начинался XIII век для России. 1204 год. Четвертый крестовый поход, вдруг весьма неожиданно развернулся в сторону нашей «духовной метрополии». Захвачен Константинополь. 1240-е, начались Крестовые походы на Русь. Уникальный момент, ранее как-то не отмечаемый. Мусульманам по всем крестоносным планам грозило лишь отнятие Иерусалима, Святой Земли!.. Не планировалось идти дальше, например, уничтожать Мекку, Медину, Дамаск, окатоличивать арабов! А православие по римским планам должно быть уничтожено полностью. Тут Крестовые походы шли не за овладение одним, а по всему фронту: от Новгорода до Константинополя.