— Набирайте масло и смолу в любые кувшины! Да поскорее!!!

…Быстро карабкаются по лестницам обреченные драться с единоверцами горцы, коим не оставили иного выхода. Ведь семьи большинства их находятся теперь в руках врага — попробуй изменить, если родичам тут же отомстят! Хорошо было смелому алдару Даугу и его нартам принять смерть с честью — ведь их семьи укрылись в едва ли не лучшей крепости Алании, Магасе!

И пусть сейчас поганые оставили родной край — но кто защитит семьи, когда на разоренную и обескровленную землю Алании придут новые монгольские тумены? Или вернуться из земли русов нукеры Батыя?!

А потому карабкаются вверх по лестницам ловкие ясы и грузины. Карабкаются, ругаясь сквозь зубы — или отчаянно крича в коротком полёте, когда сверху на головы их падают камни и бревна... В том числе и выломанные манжаником из облама! И валуны, отправленные пороком в полет, да застрявшие в стене, также идут в ход, сшибая с лестницы порой и двух, и трех покоренных...

Но защитники также несут потери — когда раскрывается "стена щитов" и кто-то из смельчаков сбрасывает вниз камень или бревно. Ибо в момент броска степняцкий срезень в любой момент может ударить в живот, грудь или голову русича...

Вот показались над брешью первые татарские нукеры, пытаясь прикрыться щитами и одним решительным рывком преодолеть последние перекладины! Кому-то из ворогов это удаётся — но большинство их сшибают со стены уколами тяжёлых, массивных рогатин, способных удержать натиск разъяренного медведя! Или же на верхней перекладине лестницы рухнувшая сверху боевая секира — а иногда и плотницкий топор! — отсекает кисть не успевшего ещё подтянуться вверх нукера... Или же палица русского витязя со всего маху опускается на горский шлем, оглушив полетевшего вниз татарина — а то и вовсе проломив тому голову!

Но уж если обреченному батыру удаётся пережить самое тяжёлое мгновение подъёма, то ринувшись на русичей с яркостью раненого барса, он теснит их, теснит, освобождая пространство для соратников, иступленно рубя мечом или саблей по сцепленным щитам дружинников! Но потом отправляет его к праотцам короткий укол меча или удар русской секиры... И все же, купив своей смертью несколько коротких мгновений, коих хватает на подъем ещё двум, а то и трём ворогам, павший батыр клонит чашу весов боя к победе Батыя...

Но это бой у лестниц, до поры складывающийся в пользу русичей — их на стене все ещё много больше. То ли дело осадные туры, кои уже подкатили вплотную к кромке рва! Со стрелковых площадок каждой из башен густо летят половецкие срезни, выбивая защитников — и уже заскрипели вороты, опуская перекидные мостки к брешам в обламе!

В ближней к воротам бреши и встал Даниил Романович, собрав вокруг себя полтора десятка галицких ратников. Ещё до того, как стальные крючья мостка коснулись уцелевших брёвен, Волынский князь воскликнул:

— Щиты сцепить!!!

А потому в тот миг, когда деревянный настил соединил тур и городскую стену, и по пролому дали залп сразу два десятка половецких лучников, ни один срезень не нашёл своей цели! Но тут же ринулся на штурм первый десяток покоренных горцев, загрохотав сапогами по мостку...

— Масло лей!!!

По команде князя стена щитов разомкнулась — всего на несколько ударов сердца разомкнулась... Чтобы держащие в открытых горшках льняное масло воины могли плеснуть его прямо на настил, под ноги татарам! А следом полетели и горшки со смолой, и пара зажженных факелов, в одно мгновение воспламенивших мостик прямо под ногами покоренных, закричавших от ужаса и боли! Причём вначале пламя взмутнулось вверх высоко, едва ли не в человеческий рост — и не теряя времени, Даниил тут же приказал замершим позади его лучникам, уже наложившим стрелы на тетивы:

— Бей!

Один удар сердца — и отправившиеся в полет срезни пронзили уже опадающую стену огня, чтобы ранить или сразить трех половецких лучников и четверых ошеломленно замерших на мостке татар... И ведь каждый угодил в цель — небывалая удача! А после князь снова воскликнул:

— Щиты!!!

Тем самым Даниил сохранил жизни ратников от стрел поганых, полетевших в ответ спустя всего удар сердца...

Даниилу Романовичу удалось зажечь перекидной мостик тура, а его лучникам — не дать потушить настил, сделав осадную башню совершенно бесполезной! Таким же образом удалось остановить вражескую атаку ещё с трех туров на участке обороны Волынского князя. Однако оставшиеся четыре осадные башни благополучно пристали к стене — а их "гарнизоны" успешно ринулись на штурм, на глазах переламывая ход боя!

И видя это, наследник престола ромейских базилевсов обнажил меч, ведя за собой лишь десяток воев в самую гущу сечи...

...Раненый в руку татарским срезнем, князь Мстислав Глебович чудом вырвался из сечи. Верным ближникам пришлось закрыть его щитами-тарже — собственными телами! Стрела, сорвавшаяся с тетивы тугого составного лука, прилетела с осадного тура. И на близком расстоянии ударила с такой силой, что широкий наконечник-срезень сумел пробить кольчужные кольца!

И ведь поганые с этой самой башни полезли столь густо, прорываясь именно к князю, что даже старшие дружинники едва смогли выдержать напор покоренных! Пришлось и Мстиславу поработать мечом — князь даже успел сразить одного татарина, но тут же был ранен стрелой. А в следующий миг он едва успел отклониться от вражеского удара, способного снести его буйную голову с плеч! Отделался рассеченной щекой — и пришедшим вдруг осознанием, что он, князь, не обязан биться с ворогом в первых рядах...

Впрочем, как бы кто ни пытался оскорбить Мстислава Глебовича, но никому и в голову не пришло бы прозвать его трусом! Князь Черниговский не покинул стену, а лишь отступил к дверному проёму башни, пытаясь хоть немного отдышаться после яростной и хаотичной схватки — и принять нужные решения.

…Бросив вперед покоренных ясов и грузин, чингизиды сделали пусть спорный, но очень сильный ход. Облаченные в отличные чешуйчатые или пластинчатые панцири горцы понесли от обстрела со стен заметно меньшие потери, чем если бы первой волной на штурм пошли бы половцы или сами монголы. А оказавшись на стенах, опытные воины, по сути, обреченные на смерть, рубились с небывалым ожесточением и отчаянием! Своей ратной выучкой и качеством брони ничем не уступая старшим дружинникам, наибольшие потери покоренные понесли во время подъема по лестницам и в самом начале схватке на стене… Тогда отроки младшей дружины и ополченцы, имея численное превосходство, поначалу еще брали верх.

Но все изменилось, когда враг пошел на штурм с уцелевших осадных башен, а по лестницам вслед за горцами густо поползли половцы и прочие покоренные…

Верно оценив обстановку, князь, не успевший даже перевести дух, снял с пояса боевой турий рог — и трижды в него протрубил, приказав старшей дружине вступить в бой!

Под рукой Мстислава Глебовича собралась значительная рать — а потому сегодня, готовясь к отражению вражеского штурма, он не вывел на внешнюю стену все войско. Четыре с половиной сотни владимирских ратников он оставил в каменном детинце, а едва ли не весь городской полк — две тысячи ополченцев Чернигова — оставил защищать оборонительный обвод старого города. Лишь пять сотен умельцев, составляющих обслугу крепостных пороков, остались подле князя…

И еще до того, как враг пошел на приступ, всех жителей посада и нового города отвели в старый град, спрятав детей и непраздных женщин в детинце.

Отсюда, к слову, и пошло первое название крома…

В итоге на стены внешнего оборонительного кольца стен Мстислав Глебович вывел чуть более половины своей рати. И прежде всего — уцелевших галицких ратников под началом Даниила Романовича, и киевлян с собственным воеводой. А кроме того, северское ополчение и младшие дружины князей, откликнувшихся на призыв защищать стольный град...

И только немногочисленные гриди старшей дружины, итак понесшие немалые потери во время вылазки, до поры остались в стороне. Князь свел их всех в единый отряд всадников, насчитывающий две сотни мужей — их Мстислав Глебович собирался использовать только в крайнем случае, если наметится настоящий прорыв... Тогда всадники смогли бы быстро добраться до любого участка оборонительного обвода и, поднявшись на городни, дружным ударом опрокинуть ворога!