Вот только, как кажется, прорыв поганых наметился едва ли не везде…
— Лучники, отступить к вежам! Все лучники — к вежам!!! Афанасий, скачи к воеводе Роману в детинец, пусть ведет сюда всю конную рать!
Опытный воин, Мстислав Глебович принял, по сути, единственное правильное решение. Разрушив облам городней, татарский порок не тронул городские башни — просто потому, что не хватило время. И теперь уцелевшие лучники, отступив в них, смогут бить по врагу из узких бойниц боевых веж, которые и делят стену на участки-прясла, длинной как раз в полет стрелы!
Вот только кто его услышал в горячке боя...
Осталось надеяться, что гонец быстро доберётся до детинца — и полторы сотни владимирских бояр с боевыми слугами вовремя подоспеют на помощь! Ну, или хотя бы прикроют отступление уцелевших защитников внешней стены...
Мстислав Глебович твердо решил, что не оставит без защиты старый город. Ведь внешняя стена итак разбита во многих местах, держаться за нее зубами нет смысла! Проще будет отступить, выведя из схватки немногих уцелевших — и запалив новый город в тот миг, когда татары бросятся преследовать и грабить! Сколько тогда поганых погибнет в огненной ловушке?! Да и все пространство между первым и вторым кольцом стен будет полностью очищено от любых укрытий, коими могли бы воспользоваться агаряне… А то, что огонь перекинется на старый град — того князь не боялся: заранее все продумав, ближние к его городням избы давно уже разобрали!
— Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего…
Неожиданно разобрав в шуме сечи слова двадцать шестого псалма, читаемого нараспев крепкими мужскими голосами, князь удивленно обернулся — и узрел трех молящихся мужей. Мгновением спустя он признал: это были чернецы из братии, до того ходившей по стенам крестным ходом с епископом Порфирием. Вот только теперь они сменили рясы на стеганки, взяв в руки простые щиты и топоры… Отвечая на немой вопрос князя, седой, но еще довольно крепкий муж с застарелым шрамом на щеке, с поклоном заговорил:
— Иноки мы, монашеский постриг еще не приняли. Испросили у владыки благословения, и епископ дозволил остаться на стене… Ранее ведь мы в младшей дружине княжеской ходили, и руки наши ещё крепки: послужим еще раз в ратном деле, поможем оборонить град от поганых. Дозволишь, княже?
Мстислав Глебович, удивившись, но и укрепившись духом от неожиданного присутствия в бою иноков, только добродушно усмехнулся — и согласно кивнул головой:
— Дозволяю, братья. Сейчас каждый муж в сече сгодится…
С этими слова князь обратился взгляд свой в сторону сражающихся — и видя, что враг еще сильнее потеснил защитников, истово перекрестился... После чего шагнул вперед, увлекая за собой и ближников, и иноков, про себя прошептав продолжение первых строк псалма:
— Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?
Даниил Романович с яростным криком вонзил меч в грудь татарина, показавшегося над проломом, сбросив ворога со стены! Но уже мгновением спустя он пошатнулся от сильного толчка: в живот его ударил степняцкий срезень, не пробив, впрочем, прочной дощатой брони… А в следующий миг Волынскому князю пришлось быстро присесть, пропуская над головой стремительный удар половецкой сабли! Рубануть в ответ, как и уколоть он просто не успел — но, резко распрямившись, ударил плечом в грудь ворога, едва не сбив того с ног! Потерявший равновесие противник пошатнулся, раскрылся — и вот теперь Даниилу хватило пространства для добивающего удара меча…
Верхняя треть княжеского клинка обагрилась кровью — и тут же в спину Даниила врезался татарский щит-калкан, отбросивший его к внешней стенке, едва ли не к самому пролому! От рухнувшей сверху сабли он едва успел закрыться плоскостью клинка — а в следующий миг уже в спину поганого, поднявшего руку для второго удара, врезалась секира ополченца! Враг пал — но спустя удар сердца завалился назад и русич, облаченный в простую холщовую рубаху... Даниил успел разглядеть торчащий из живота ратника срезень — а после, даже не попытавшись встать с настила облама, он резко вскинул вверх меч, самым острием достав замершего у бреши татарского лучника! Последний только поднялся на стену, с ходу вступив в бой — и просто не успел заметить князя…
Хаос.
Трудно подобрать слово, способное более точно описать то, что происходит сейчас в обламе, разбитом пороком агарян. По всей протяженности боевого яруса крепостной стены Чернигова кипит лютая сеча, в которой нет ни правил, ни строя, ни единого управления. Люди с обеих сторон пытаются убить друг друга, каким угодно подлым и низким способом, без всяких правил и без всякой чести! Вот только одни при этом защищают свой дом и своих близких — а другие собираются его ограбить и сжечь, истребив всех, кто окажется на пути, и полонив уцелевших…
Всего треть покоренных горцев прорвалась на стену, заодно пробив дорогу половцам, тюркам, монголам, следующим позади. Причем штурмовые лестницы последних, оснащенные крючьями для захвата за стену, крайне тяжело оттолкнуть от проломов — разве что переломить бревном пополам, но и это не всегда удается… И ведь каждый раз новая лестница встает к городне за место старой! И вновь ползут по ней вверх поганые агаряне…
Что удивительно, но именно в схватке на стене русичи не имеют большого преимущества перед степняками. Они не могут ударить клином «кованой рати», протаранив ряды врага за счет разгона более мощных и сильных жеребцов гридей старшей дружины. Не могут встретить татар и плотным строем ощетинившейся копьями пехоты, прикрывшейся ростовыми червлеными щитами… В развернувшейся на пряслах черниговской стены схватке никто не слышит команд даже десятников! Между тем враг, поднявшись по лестнице, появляется за спиной (или сбоку) в любой миг схватки... И наносит коварный удар кривого клинка, пока ты не видишь татарина, или успевает выпустить одну, вторую стрелу — также в незащищенную спину! Кажется, что удары сыплются со всех сторон — и что смерть в любой миг может забрать тебя...
Поганые давно бы уже прорвались за стену — но подъем или спуск на городни осуществим только через боевые башни-вежи. А те пока еще держатся, став едва ли не последними рубежами обороны русичей… Узкие проходы в них легче защищать, а едва не у каждой бойницы встало по лучнику; кроме того, на помощь защитникам внешней стены трижды приходило подкрепление.
В первый раз это была старшая дружина северских князей — пусть и не столь многочисленная, но ударившая дружно и крепко, потеснив панцирных татарских нукеров, что дало защитникам возможность сжечь еще три тура…
Во второй раз на стену поднялись уже расчеты пороков — против воли Мстислава Глебовича. Но последнего оглушили в сече, и князь чудом спасся — его на своих плечах вытащил из схватки последний уцелевший инок… Прочие же ближники пали в схватке с горами, порвавшись к туру, и сумев все же зажечь перекидной мост!
Так вот кязь намеревался отвести обслугу камнеметов во внутренний град — но черниговцы во главе с венгром Бориславом, по своей воле пошли в сечу. В большинстве своем с простыми плотницкими топорами или засапожными ножами в руках, без брони… Но и они сгодились в хаосе взаимного истребления, в коем уже не осталось места умению сражаться строем — и практически не осталось места собственной ратной выручке. Видишь татарина — руби, режь, коли! В голову, со спины, с бока! Лишь бы убить очередного ворога — и тут же шагать к другому… Особенно, пока он тебя не увидел!
А пороки — а что пороки? На стенах уже не осталось никого, кто мог бы подсказывать расчетам правку на стрельбу по атакующему град ворогу! Да и штурмовой тумен поганых весь целиком встал у подножия крепостной стены, оказавшись вне пределов досягаемости крепостных камнеметов… Не пронести пороки и за внутреннее кольцо крепостной стены старого города — просто не пролезут в ворота. Тогда ради чего оставаться подле них, коли соратникам нужна помощь в сече?!
