Те, кто решил последовать примеру славного вождя.

С расширенными от изумления глазами я наблюдаю за тем, как на переправе началась жестокая рубка между покоренными, не успевшими даже добраться до нашего строя! А на вражеском берегу на монгольских лучников и вовсе налетели сотни полторы всадников, успешно истребляющих врага в настоящий момент! Особую изюминку в эту фантасмагорию добавил волчий вой — как кажется, десятка два уже спешенных горцев взвыли одновременно, после чего ринулись с переправы назад, атакуя татарских стрелков.

С секундным запозданием пришло узнавание: ведь это касожские воины, чей волчий вой я уже слышал в одном из своих снов!

И вновь я поднял глаза на образ Богородицы «Знамение», вытканный на стяге суздальцев. А ведь это особый, чудотворный образ, явивший свое чудо практически семьдесят лет назад… Тогда Новгород осаждала владимирская рать Андрея Боголюбского — и отчаявшиеся горожане истово молили Господа и Божью Матерь о спасении, о защите. На третью же ночь осады архиепископ Иоанн услышал глас, призвавший его вынести икону на городскую стену… Пронеся образ крестным ходом по стенам, архиепископ сделал все в точности, как и повелел ему ночной глас. После чего, уже во время штурма в икону попала стрела — и тотчас отряды владимирцев смешались, между ними началась схватка! Которой и воспользовались воодушевленные явленным чудом новгородцы, пойдя на успешную вылазку…

Всего лишь предание. Так сказали бы в мое время. Предание… Но ведь много веков спустя случилось иное подобное чудо, зафиксированное во всех хрониках, касающихся осады Троице-Сергеевой лавры! Тогда двенадцатитысячное войско гетмана Сапеги пошло на третий штурм монастыря, обороняемого лишь горсткой уцелевших защитников… Если не ошибаюсь, всего парой сотен израненных стрельцов, казаков и детей боярских, уцелевших из двухтысячного гарнизона! Да незначительного числа ополченцев из вчерашних крестьян и иноков… Решительный штурм наверняка бы принес успех осаждающим, лавру могло спасти лишь чудо! И оно случилось — даже не дойдя до стен, ляхи и немецкие наемники гетмана сцепились с русскими ворами-тушинцами, что переросло в ожесточенный бой между ними прямо под стенами монастыря!

А теперь вот я и сам стал свидетелем подобного чуда…

Вновь посмотрев на лик Пресвятой Богородицы, ставший боевым знаменем суздальцев, коим явленное «Знамением» чудо запало в душу, я с чувством воскликнул:

— Благодарю Тебя, Божья Матерь! Радуйся, Невеста неневестная!

Говорить простое «спасибо», то есть «спаси Боже» я посчитал неуместным — это ведь обращение к людям, прежде всего. А «радуйся» как-то само собой всплыло в памяти…

Между тем, яростная схватка между сохранившими верность монголам покоренными и теми, кто восстал против завоевателей, как кажется, стала еще ожесточеннее. До стены щитов так никто и не добрался — но я успел заметить несколько напряженных, отчаянных взглядов воинов, оказавшихся в меньшинстве, обращенных на наш строй. Тут же пришло понимание, что подобный взгляд отражает душевное метание и сомнение в той ситуации, когда остался лишь последний шанс на спасение! Но ты боишься, что попытавшись его использовать, сделаешь только хуже…

В растерянности я в очередной раз бросил взгляд на лик Божьей Матери, пытаясь понять, как же мне привлечь тех ясов и грузин, кто перешел на нашу сторону — чтобы не страшились встать с нами в один строй. Я ведь не знаю их языка… Но тут же горячая догадка пронзила сознание — и я изо всех сил закричал:

— Одигитрия!!! Одигитрия!!! Повторяйте за мной, вои!!!

— Одигитри-и-и-я!!!

Я не знаю, как на греческом переводится «Богородица» — но название ее старейшей иконы, по преданию, написанной еще апостолом и евангелистом Лукой, известно всем православным, принявшим свет христианской веры от ромеев. В переводе оно означает «Указующая путь»…

Нас услышали.

Один, затем другой, и сразу третий воин, вырвавшись из схватки, с легкой опаской отступили к нашему строю — и я жестом руки указал им на первый ряд. Вои поняли — и встали впереди. А вскоре их примеру последовали и многие другие уцелевшие ратники, заполняя первую шеренгу нашей стены щитов…

Лихим ударом меча разрубив плечо очередном монголу, Дауг осадил коня, оглядываясь по сторонам. Схватка на броду окончилась: в воде в нерешительности замерло примерно треть уцелевших алан и грузин, дравшихся за татар. Путь назад им отрезали всадники алдара, вперед — пешцы русов… И восставшие против завоевателей единоплеменники, сумевшие отступить к русам! Но и мужей его рода разделяет с союзниками слишком много горцев, не решившихся противостоять поганым… Все же сквозь них можно было бы попытаться пробиться. Можно… Однако к броду уже скачет больше тысячи монгольских батыров-хошучи, самых знатных и богатых нукеров Шибана! Темник не решился бросить в бой оставшихся покоренных, справедливо посчитав, что волнение может передаться и им — и ввел в бой ту силу, что берег подле себя на самый крайний случай.

Достойный враг. Достойный… К тому же смерть каждого хошучи приблизит чингизидов к разгрому! Свирепо усмехнувшись, Дауг поднес к губам витой бараний рог — и над левым берегом реки раздался его оглушительный рев… Аланы услышали его, обратились к своему вождю — и алдар пришпорил коня, ведя воинов своего рода за собой!

Навстречу славной смерти…

— МАРРРГА-А-А!!!

— ХУРРРА-А-А!!!

Монголы не устрашились, ответили аланам своим боевым кличем — да и с чего бы им бояться врага, коего раз в десять меньше?! Но Дауг не думал о численном превосходстве поганых, вождь не наделся победить — лишь достойно принять конец в схватке с общим врагом… Конец, достойный уже павших сородичей, не запятнавших своей чести позорной службой завоевателю!

Впрочем, сегодня это «пятно» он честно смыл кровью агарян…

— Марга!!!

Устремленный в грудь наконечник копья-чжиды Дауг отбил вправо размашистым ударом меча, тут же обратив его острием к ворогу. Ничего более делать не пришлось — разогнавшиеся скакуны обоих всадников едва ли не столкнулись, буквально пролетев рядом друг с другом! И остро заточенная сталь аланского клинка сама собой впилась в горло хошучи… Развернувшись в седле, вторым ударом алдар обрушил свой меч сверху-вниз на шлем очередного противника, оказавшегося слева от него! Монгольские кони ниже — а потому в ближней схватке оказалисть ниже и сами степняки, чем успешно воспользовался алан… Верный жеребец Дауга могучим скачком рванулся вперед, позволив наезднику нанести третий удачный удар — клинок пробороздил шею поганого со спины!

А после в грудь алдара врезался узкий наконечник монгольского копья, пронзивший чешуйчатый панцирь — и глаза Дауга затуманились…

Затем молнией сверкнула татарская сабля — и свет в них окончательно погас.

Задержавшись на какое-то время в схватке с ясами, монголы встали на противоположном берегу — и в их присутствие уже отступившие покоренные укрепились духом и пошли в атаку. Не так и много — человек триста пятьдесят — четыреста с заметно меньшим количеством копий, чем их было до схватки на броду... Ближе к берегу их встретили оставшиеся у воев сулицы и немногие метательные топоры — а вот после дружинники аланских алдаров и грузинских азнаури показали, чего они стоят в бою.

— Стоим!!!

Не знаю, как им это удалось — вроде как горцы с викингами и варягами никогда не пересекались, да и воевали они ранее в конных порядках… Разве что со славянами и варяжскими дружинами князей?! Так или иначе, ударили покоренные толково, практически идеальным клином в самый центр стены щитов! Ударили с яростью обреченных, неистово рубя щиты и шлемы отроков и сородичей секирами и саблями, да всей массой тесня моих ратников именно по центру, намереваясь рассечь наш строй пополам! Видя это я, до поры вставший за спинами воев, громко воскликнул:

— Все назад! Назад! Отступаем за засеку!!!