А Эли. Она как бы не прыгала, а летала. Повисала в воздухе и как во сне плавно опускалась. И снова подпрыгивала. А Лю́си. Она хоть и видела эту странную картину, да только и думала, как бы ей удержать хвост, уж очень сильно он дёргался.

И через пару минут от девчонок повалил пар. От Лю́си не очень густой, а от Эли – очень, будто её вскипятили! Про сердитость девчонки давно не вспоминали. Эли всё летала! Или не летала? Никак не могла разобрать! Внутри круга, по которому Удав вращался. Но что бы там ни было, ей ужасно нравилось всё, что сейчас было. Ей ужасно это нравилось. Она так легко могла оттолкнуться одной ногой, другой. А потом – пропустить в прыжке два вращения, три вращения. И даже сама могла перевернуться через голову. И всё было непонятно: то ли она так здорово летает, то ли Удав так ловко крутится?

А Лю́си! Она тоже согрелась и теперь смотрела на подругу не с жалостью, нет, а с такой лёгкой завистью. И сама нетерпеливо подпрыгивала на месте. И, наконец, не выдержала и закричала:

– Всё! Всё! Стоп! Теперь моя очередь!

Удав Вэ спокойно остановился. Его хвост сам собой выскользнул из Люсиных рук и перешёл в руки совершенно счастливой Эли. И тут снова началось что-то непонятное и попрыгучее. Сначала Лю́си по-настоящему согрелась. А потом девчонки так разыгрались, так распрыгались, что привязали бантиком хвост Удава к ещё одному дереву, и вместе не то прыгали, не то летали…

– Ффф-у-х! Всё! Не могу больше! – подруги запыхались и снова повалились без сил на песок. Только сейчас они знали, что на самом деле у них много сил, на самом деле. Надо только отдышаться, а сил у них столько, что они гору могут свернуть. Или две горы могут свернуть. Вот, сколько у них сил появилось!

– Хм. Славно! – Удав свернулся в большое кольцо, отвязал хвост от дерева. – Что вы там про мартышек в холодильнике говорили?

Эли и Лю́си засмеялись и только руками замахали в ответ, а Удав лукаво улыбнулся:

– Славно. Теперь самая пора сменить холод на голод! – И он как-то загадочно сверкнул глазами.

– Как это? – подруги не поняли и чуть приподнялись на песке.

– А вы что, есть не хотите? Совсем?

– Мы? Хотим!!! – маленькие подруги прямо зубами защёлкали и такими здоровыми голосами закричали, что Удав за камень спрятался, в шутку, конечно. А девчонкам и впрямь казалось, что они сто лет ничего не ели. И теперь готовы слона съесть, если попадется.

– Вижу, вижу! Теперь у вас зуб на зуб попадает! Только вы на своих не бросайтесь, будьте так любезны, дарагие.

Подруги сбросили веселье, выпрямили спины, ножки прямо поставили, будто на бал собрались, и, как две маленькие кокетки, стрельнули глазами:

– Что, нам даже пообедать нельзя, милостивый сударь Удав Вэ?

– Нет, пообедать уже нельзя, – сейчас Удав почему-то не шутил, его слова звучали серьёзно.

– Как это нельзя? Почему? – девчонки растерялись и почти обиделись.

– А вот почему! – Удав остался серьёзным и показал хвостом на солнышко, что вот-вот собиралось закатиться за край красивого озера.

Подруги с удивлением увидели, как красное солнышко медленно уходит в воду, словно решило отправиться спать на глубину, на белый песочек на дне озера. Глаза у подруг застыли, потом оттаяли и быстро-быстро заморгали.

– Господи, когда же столько времени прошло? – они ещё пару раз моргнули вслед уходящему солнышку и уставились на Удава.

– Когда прошло – тогда прошло, обратно не вернется. Так что про обед можете забыть. Но на ужин успеете, если, конечно, не будете два часа стоять и смотреть непонятно куда.

Удав чуть прикрыл свои лукавые серые глаза, он так ловко играл своим буковками «V», то расширял их, то сужал, что казалось, глаза у него совершенно не змеиные, а… чуть не человеческие. Они могли округляться в удивлении, и щуриться загадочно, сверкать озорными искрами. Могли. Но сейчас Эли и Лю́си этого на замечали. Они услышали слова Удава, задумались и сразу раздумались. И даже потёрли руки, что всегда делали перед бойкой работой. Теперь, когда ушли дрожащие страдания, маленькие хозяйки так быстро стали выкладывать всё-всё из рюкзаков, что Удав даже голову наклонил, залюбовался. Может, подруги и не были опытными путешественницами, но хозяйками они были превосходными. Всё-всё в рюкзаках, еда, вещи были аккуратно завернуты в пластиковые пакеты и ни капельки не пострадали от воды. Так что теперь оставалось смыть песок, переодеться, выстирать рюкзаки и джинсы с курточками.

Всё это для маленьких хозяек была пара пустяков. И не успели погаснуть последние лучи солнышка, как мокрая одежда развесилась на верёвках, а Лю́си и Эли разложили на земле скатерть-клеёнку и на ней стали раскладывать ужин. Удав за это время натаскал большую кучу хвороста и, пока девчонки готовили еду, умудрился каким-то неведомым способом хворост поджечь. В сумерках мягко зашевелились огоньки костра, и вся компания уютно расселась. То есть девчонки расселись на одеялах, а Удав – он просто свернул из своих колец что-то похожее на корзину, и над ней держал длинную шею, голову и чуть заметную, очень внимательную улыбку.

Он держался в корзине почти недвижно, только ловким хвостом брал по очереди конфеты, пирожные, крендельки и внимательно их рассматривал, словно много лет не ел ничего такого. Много лет не ел, не видел, а может, вообще никогда конфет и пирожных не пробовал, не знал, какие они на вкус. Он поднимал сладости ближе к глазам, рассматривал со всех сторон. А потом опять опускал на скатерть, как бы нехотя, и вдруг – в один миг их подбрасывал и неслышно втягивал воздух. И пирожные с конфетами исчезали, будто и не было их никогда.

А Лю́си и Эли сначала набросились на еду, хватая всё подряд без разбору, как голодные звери – словно дико голодные тигры в них проснулись. Но тигры быстро насытились и пошли спать, наверное. Тогда девчонки спокойно отвалились на одеяла и смотрели, как Удав играет с оставшимися конфетами. И сами что-то лениво жевали.

Сумерки сменились непроглядной мглой, от озера подуло холодком. Подруги завернулись в тёплые одеяла и тихонько выглядывали из них, как из коконов. Смотрели на огонь, на который люди и звери могут смотреть бесконечно, бесконечно разглядывая его узор, что никогда не повторяется и никогда не теряет красоту. Каждый звук превращался в ночной звук, такой же волшебный, как лёгкое пламя костра. Никому не хотелось говорить, новые друзья редко отводили взгляд от пламени, встречались глазами. И казалось, нет на свете ничего важного, чтобы прервать тишину.

А потом костёр перестал гореть ярко, и в сильно сгустившейся темноте только алели и потрескивали горячие угли, иногда вспыхивая, освещая лица. Девчонки ещё уютнее завернулись в одеяла и время от времени устало прикрывали глаза. Эли уже совсем собиралась заснуть, но вдруг вспомнила, что давно хотела спросить:

– Скажи, Удав! А почему тебя зовут Удав Вэ, а не просто – Удав?

После долгого молчания её слова – «Скажи, Удав!» – прозвучали как-то странно, даже торжественно, но Удав почему-то не стал насмешничать.

– Почему так? – его голос стал рассеянным, девчонки такого раньше не слышали. Или не рассеянным, но посторонним, словно Удав был не здесь, а где-то далеко-далеко. Словно что-то воспоминал, какую-то историю, и пока не знал – рассказать её девчонкам или не рассказывать?

– Почему так? – Удав повторил те же слова. – Когда-то у меня было имя. Давно, в прошлой жизни. Те времена прошли, обратно не вернутся. И я оставил от имени только одну букву – «эл». Сначала мои друзья, что живут здесь, так и звали меня – Удав Эл. А потом стали проговаривать имя быстро, в одно слово – «удавэл». А потом стали проглатывать последнюю букву и получилось «Удав Вэ». Смешные у меня друзья, такие невнимательные порой, вечно всё путают. Но я не стал их поправлять, мне уж было всё равно.

Удав затих. Девчонки послушали тишину, что повисла в воздухе после его слов. Ничего особенного они не услышали, только маленькие волны шелестели у берега. Ничего не услышали, но зато почувствовали, как их дрёма уходит, спать вдруг расхотелось.