— Так это что, королевская каталка? — удивился я.

Бальдур на секунду замер, а после только расхохотался.

— Нет уж, юноша! Королевская была тонкой работы, в драгоценных камнях, да с пером и чернильницей в подлокотнике, дабы сподручней документы подписывать было, если где в коридорах министра встретишь! Нет, это обычная каталка, у знакомого мастера взял, на пробу, специально для тебя. Давай, попробуй!

Я глянул на Осиора, который тихо слушал Бальдура все это время, стоя чуть в стороне, дождался короткого кивка наставника, после чего двинул к креслу.

Бальдур был прав — Осиор ничего не смыслил в лекарстве. Просто высидеть в кресле целый день трудно — по-первости и это было для меня настоящим испытанием — но едва я отлепился от подушек и одеял, то сразу почувствовал, как силы, хоть и понемногу, но стали ко мне возвращаться. Через несколько дней господин Бальдур привел мастера, который снял с меня мерку, а уже к концу недели в моем распоряжении было крепкое и легкое кресло, подогнанное под мой рост и длину рук, чтобы я мог правильно хвататься за колеса.

Возможность свободно перемещаться по дому очень разнообразило мои дни. Распорядок, впрочем, был почти всегда один и тот же. Утром я, с помощью старого рослого раба, умывался и одевался — пальцы еще плохо слушались и с многочисленными пуговицами и завязками у меня возникали проблемы, хотя, к моей гордости, в штаны я уже мог влезть самостоятельно — после чего меня катили на завтрак. Потом я оставался с учителем и госпожой Виолой. Оба мага были озабочены моей приобретенной пустотой — так называла мое состояние Витати — когда меня буквально не брала магия. А еще мы пытались понять, в каком состоянии были мои магические способности.

К сожалению, специальные растворы и порошки, которыми учитель когда-то подсвечивал мои каналы, более на мне не работали. Точнее, они ничего не показывали, будто бы я был обычным человеком, но, как сказал сам Осиор, он не знал, причина была ли в обретенной мною пустоте или же в том, что я полностью лишился магических сил.

Последнее я трусливо не проверял. Эдриас, казалось, вырвал все, что делало меня магом, но кое-что и осталось. Например, истинное зрение. Теперь, буквально прикованный к креслу увечного калеки, я с легкостью мог смотреть на магические потоки, не испытывая никакого дискомфорта. Иногда чуть сдвинутая, двоящаяся картина мира — одна соответствовала обычному окружению, когда как вторая показывала магическую суть и энергии вокруг меня — становилась столь привычной и обыденной, что только спустя часы я понимал, что смотрю на окружающую действительность, используя дар мертвого мага. Или Эдриас мне ничего не дарил, а просто показал путь? Этого я уже не узнаю.

С Витати и Отавией я почти не виделся. Келандка меня будто бы избегала, все больше и больше времени проводя в своей комнате или на заднем дворе дома господина Бальдура, тренируясь с мечами и своей саблей, Отавия же, казалось, вовсе пряталась от меня-калеки. Да, я себя ощущал именно немощным калекой, потому что пусть акрильсерский лекарь и был полон уверенности и бравады, нет-нет в глазах Бальдура мелькало некое сожаление и даже, скорее, жалость ко мне. Возможно, я навсегда останусь в этом кресле либо же буду ходить с тростью или посохом, как древний старик.

Уже ставший привычным уклад изменился одним утром. Вместо моих повседневных одежд принесли какой-то сверток, в котором оказались весьма нарядные чулки, бриджи, белоснежная рубашка с широкими рукавами, жилет и даже пара новых туфель.

— Пора умываться, господин Рей, — с достоинством пробасил раб, раскладывая наряд на кресле.

Мужчину звали Тики. Я узнал, что Бальдур владел им и его женой уже не первое десятилетие, и Тики скорее был уже домоуправленцем, чем простым рабом в этом доме. Да и сам господин Бальдур в этом плане нрав имел весьма ровный, и даже достойный — с иным человеком учитель знакомство водить не стал бы.

Так вот, пока Тики раскладывал наряд, со знанием дела проверяя шнурки и пуговицы — крепко ли сидят — я только недоумевал, к чему этот маскарад.

— А что это такое? — спросил я у невольника, указывая на новые одежды.

— Ох, господин Рей, сегодня очень хороший день! Вам следует приодеться, — улыбнулся во все зубы Тики, хватаясь за тазик для умывания. — Давайте я вам полью.

— Не хочу я хороший день, — моментально пошел я в отказ, — мне и в обычном дне неплохо…

— Ну не можете же вы отправиться в город в домашнем, — с упреком покачал головой раб, устанавливая тазик на умывальный столик. — Вам нужно приодеться.

— В город? — спросил я. — Никуда я не собираюсь выходить, тем более в кресле!

— Что, вы не составите компанию госпоже Виоле и госпоже Отавии? — удивился Тики. — Они сегодня собрались посетить рынок, на главной площади большая ярмарка. Насколько я понял, госпожа Виола решила, что вам стоит развеяться. Тем более я буду с вами, и еще пара слуг. Носить покупки, помочь… — раб замялся и посмотрел на кресло, что стояло у изголовья кровати. — Помочь, если потребуется…

Развеяться? Ярмарка? Зачем архимагу тащить меня в город?

Я хмуро посмотрел на одежды, потом — на кресло, размышляя над словами раба. Приодеться, чтобы меня, как уродца, катили в кресле по кривым мощеным улицам Акрильсеры? Чтобы колесо где-нибудь угодило в яму, и я полетел вперед, лицом в грязь? Этого хочет от меня архимаг?

Я уже было собрался отпираться с удвоенным рвением, но мой взгляд упал на таз с водой. Точнее, на отражение в ней.

Оттуда на мир, брезгливо и почти капризно, смотрел неизвестный мне старик. Натянутая пергаментная кожа, засаленные, редкие волосы, впалые глаза и щеки. Старик был бледен, зол и гадок — в такого хотелось бы бросить камень или плюнуть вслед, настолько погано выглядела его рожа.

Вот только этим стариком был я сам.

— Давай приоденемся, раз госпожа архимаг просит, — кивнул я рабу. — И, наверное, нам нужна еще вода. Я бы хотел помыть голову…

Старый Тики опять осклабился, кивнул и, пока я мыл лицо и уши, быстро-быстро принес еще теплой воды, полотенца и два мешочка, с мыльным и речным песком — привести в порядок волосы.

Господин Бальдур говорил, что я скоро начну ходить, просто надо время. Падальщик сильно меня подрал: мышцы живота и груди превратились в лоскуты, повреждена спина и левая рука, отчего я не мог нормально держаться на ногах — заваливался в сторону, как тряпичная кукла. На полное выздоровление может уйти год или более. Я верил лекарю, однако то, что мне приходилось мыться с помощью раба, а такие простые дела, как застегивание пуговиц или мытье волос стали для меня непосильной задачей, бесило, приводило в исступление. Но я сжимал зубы и позволял Тики помочь мне, понимая, что не время и не место отворачиваться от тех, кто заботился обо мне — без магии я был годен лишь на то, чтобы оказаться на улице, прося с протянутой рукой у сердобольных прохожих подаяния.

Когда с водными процедурами было покончено, а Тики вытер насухо мои волосы и уложил их в хвост, мы принялись одеваться.

Наряд был мне чуть великоват — портной шил, все же, на нормального человека, а не на живой скелет, коим я сейчас был — но выглядел я более чем прилично. В моей комнате не было зеркал или медных пластин, но то, что я мог видеть сам, говорило о том, что сейчас Рей из Нипса был похож более на болеющего вельможу, который скоро встанет на ноги, чем на человека, рискующего остаться в этом кресле навсегда.

Единственное, от чего я отказался — мой жетон. Тики достал его из небольшого сундучка с моими вещами и уже был готов повесить его мне на шею, но я его остановил.

— Не надо, убери, — дрогнувшим голосом сказал я рабу.

— Но господин Рей, вы же так его любите! Постоянно просите подать, крутите в руках! И это не только знак отличия, но и прекрасное украшение! — воскликнул Тики.

— Я сказал, убери, — повторил я, отворачиваясь от кругляша с оранжевой каймой. — Я сейчас не могу колдовать, а значит, и носить его права не имею.