— Вздор! — воскликнул Осиор. — Магия — это не духи, магия — это законы природы! Мы не до конца их понимаем, мы еще много не знаем, но это просто дремучее…

— Твои записи, — перебила истигатора Витати, поднимая голову и зло глядя на мага. — Твои рисунки, печатник. На них было святилище. Не такое, как на моей родине, но очень похожее.

Осиор осекся, с удивлением уставился на Витати.

— Но это же значит… Это значит…

— Я видела его. Видела духа. Во время свадьбы он появился в недрах Пустоты, — продолжила винефик, — он звал меня, он звал всех нас. И такой же, или другой, звал Рея. Похожий на осколок, дух манит тебя, ты тянешься к нему, пытаешься прикоснуться — но лишь глубже и глубже проваливаешься во тьму. И когда я это поняла, я поняла и то, что Рей не вернется из-за полога, дух его не отпустит.

— Поэтому Винанс так удивился, когда увидел тебя, — вспомнил я. — Неужели роду никто не рассказал?

— Как туда попасть? — проигнорировав мои слова, спросил Осиор.

Сейчас глаза истигатора блестели странным, лихорадочным огнем. Трибунальный Истигатор был похож на гончую, что взяла след.

Витати мотнула головой.

— Когда дух Пустоты коснулся меня, я… испугалась. Это было холодное, обжигающее дыхание силы. И я попыталась вырваться, приложила для этого все свои силы, отчего все вокруг буквально разорвалось на части. Святилища больше нет, его завалило скалами.

— Так, хватит, — внезапно сказала Виола. — Рей, поспи, обещаю, без тебя мы ничего обсуждать не будем. Витати тоже нужно уложить. Ваше Высочество, вам следует выпить теплого чаю на успокаивающих травах, у вас бледный вид… Осиор?

Архимаг вопросительно подняла бровь, без слов указывая истигатору, что сейчас не время и не место вести допрос винефика.

Витати же выглядела абсолютно раздавленной, но при этом какой-то… освободившейся. Она сквозь годы несла этот свой позор — она не смогла выполнить предназначение, которое ей выпало по жребию. То, что дочь Великого Шаза вытянула короткую палочку, и из всех молодых винефиков именно ей выпало отправиться навстречу Пустоте... Я не был удивлен. Келанд — суровое место и, зная Витати, я уверен, что ее отец был почти горд тем, что его старшая дочь отправится навстречу духам.

Когда все уже выходили из комнаты, а Витати вели мимо моей кровати, я свесил руку и самыми кончиками пальцев коснулся руки келандки.

— Спасибо, — одними губами прошептал я, когда Витати бросила на меня взгляд.

Она ничего не ответила — только едва прикрыла глаза.

Дочь Степи, ей не пристало выражать эмоции и чувства, но я понимал, что Витати была рада, что сумела спасти меня. Ведь если она сбежала от Пустоты, пусть ей и было предназначено сгинуть, то я столкнулся с ней почти случайно.

Когда комната опустела, внутрь скользнула пара рабов, что быстро вытерли кровь с досок пола, поменяли мне постель и принесли воды в кувшине и кусочек пресной лепешки — господин Бальдур сказал, что есть мне сейчас много нельзя — после чего я остался один на один со своими думами.

И пусть меня клонило в сон, я поднял вверх руку и стал рассматривать темное кольцо на том месте, где раньше висели четки коновала Магнуса.

Я помнил, что произошло. Из вопросов Осиора к Витати я понял еще и то, что учитель ищет Камни Рун, один из которых я полгода носил на запястье, один из которых уничтожил Эдриас для того, чтобы захватить тело того неизвестного мага…

Чем больше я размышлял о том, в какой же непростой ситуации оказался, тем сильнее меня клонило в сон. Будто бы мое тело, что сейчас разрывалось от тревоги и страха рассказать учителю правду — а всей правды Осиор все еще не знал, откуда? — говорило мне: «поспи, и все пройдет».

Не в силах более сопротивляться этому желанию, я закрыл глаза и провалился в сон.

И впервые за долгие месяцы я видел не страшные образы и кошмары, не бесконечный колодец, в который я проваливаюсь вслед за мерцающим осколком. Мне снились голубые бездонные глаза, в которых плескалась радость от моего пробуждения и надежда, что все будет хорошо. Мне снились глаза принцессы Отавии.

Сложнее всего было мириться с тем, что теперь у меня крепко подорвано здоровье. Исход Эдриаса вырвал из меня солидную часть, лишив магических и физических сил. Осталась только воля и тупое стремление вернуться к жизни.

Я не позволял себе унывать, впадать в ступор или уныние — хотя едва я оставался наедине с собственными мыслями, стоило мне оказаться в пустой комнате или просто, остановиться посреди улицы и задуматься о том, где я оказался, на мои плечи наваливалась вся тяжесть мира, а грудь и горло сжимало стальными тисками.

Первое время я отлеживался в своей постели, понемногу начинал есть нормальную пищу, приходил в себя. Строго говоря, это было довольно спокойное и безоблачное время, когда меня никто не трогал.

Казалось, мне нужно было просто немного отдохнуть, набраться сил, и уже скоро я вскочу с кровати, возьму тренировочный меч и начну по утрам тренироваться с Витати, как делал это последние два года. Реальность оказалась намного злее и мрачнее, чем я даже мог себе представить.

Встать на ноги у меня получилось только через две недели. В первую попытку, придерживаемый учителем и Ирманом, я опустил ноги на пол и попытался выпрямиться, но ноги меня не выдержали — просто подкосились, как две соломинки, а сам я повис на плечах мужчин.

— Совсем дело плохо, — покачал головой слуга. — Видал я такое, господин Осиор, сиделка тут нужна.

Мерзкий слуга говорил так, будто бы меня здесь и не было.

— Да что ты знаешь? Умолкни! Все у него получится! — отрезал учитель. — Давай, Рей, попробуй еще разок.

На третью попытку я стал обливаться потом, а на пятую — начал задыхаться от нехватки воздуха. Я даже не мог ходить, о каких тренировках может идти речь?

Это продолжалось несколько недель. День за днем меня выдергивали из мягкой кровати, ставили на ноги, заставляли стоять или идти, опираясь сухими, костлявыми руками на плечи учителя или рабов, что прислуживали в доме. И это продолжалось до того, как в комнату не вошел господин Бальдур.

Поцокав языком, лекарь со всем вниманием посмотрел за моими потугами, потрогал отощавшие за месяцы ноги и руки, после чего, не говоря ни слова, удалился по своим делам. А на следующий день в комнате появилась четвероногие ходунки, сколоченные из тонкой, но крепкой древесины, а также небольшая каталка.

На последнее изделие я насмотрелся еще в Нипсе. В том или ином виде, такими креслами пользовались многие увечные. Пара колес от небольшой телеги или тачки, крепкое сидение, прямая спинка. В передней части — два стопора, которые не дадут каталке перевернуться. Вот только для того, чтобы полноценно ею пользоваться, требовались сильные и крепкие руки, а я едва мог удержать кувшин, чтобы налить в стакан воды — приходилось звать рабов и просить их помочь мне.

— Вот, оцените! — воскликнул Бальдур, указывая на кресло-каталку. — Прекрасное изделие! И поможет Рею.

— Чем кресло для увечных поможет моему ученику? — удивился Осиор.

Прямо сейчас учитель в очередной раз заставлял меня ходить вдоль стенки мою дневную норму — две дюжины шагов.

— Ничего ты не понимаешь в процессах исцеления, мой друг! — воскликнул Бальдур. — Точнее, в исцелении ты может, что и смыслишь, но уж точно не в лекарстве! А я скажу, что лежать постоянно — верная смерть! Только человек лег на постель — все, готовь дрова на погребальный костер! Это каждый старик знает! Так что нече твоему ученику валяться — пусть хоть сидит, но движется. Тут потянулся, там встал… Опять же, силу рук будет повод тренировать, а не вот эти вот дурные хождения вдоль стены! Вы мне их так насквозь скоро протрете!

— Но господин Бальдур… — начал я, смахивая пот со лба.

— Никаких «но», юноша! — взорвался Бальдур. — Теперь, будьте так добры, большую часть дня проводить не в постели, а в кресле! Я достаточно насмотрелся на то, как наш покойный король, Ангуст Второй, мучился от подагры. Целыми днями валялся на подушках — так и угас! А вот дед его, Ангуст Первый, на таком кресле два десятка лет — да по всему дворцу! Всегда в делах, всегда полон сил! Так что хватит вот этого, лежания. Движение — жизнь!