На балу в Опере он познакомился с прелестным домино, которое сообщило ему свое имя и дало свой адрес, то есть имя и адрес своего любовника, графа Жана дю Барри.
То, что его любовница давала этот адрес молодым и красивым вельможам, входило в расчеты графа Жана дю Барри. У графа дю Барри собиралось буйное общество молодых кавалеров и молодых дам и велась карточная игра.
Будучи слишком мало щепетилен, чтобы заботиться о том, что делали другие женщины, и слишком мало ревнив, чтобы беспокоиться о том, что делала его любовница, он все свое внимание отдавал игре и, несомненно, это благодаря ему появилась на свет перевернутая пословица: «Несчастлив в любви, так счастлив в игре».
Явившись к графу Жану дю Барри, Лозен тотчас же заметил, что он попал в ужасный притон; однако дурная компания нисколько не пугала молодых вельмож двора Людовика XV, и, в то время как его друг Фиц-Джеймс отвечал на заигрывания мадемуазель Ланж, Лозен, с картами в руках, сражался с графом дю Барри, игравшим, по словам Лозена, в домашнем халате и со шляпой на голове, поскольку эта шляпа — хотя носить ее в присутствии людей такого благородного происхождения, как Лозен и Фиц-Джеймс, было несколько неприлично — имела целью удерживать два печеных яблока, которые в качестве лечебного средства граф должен был прикладывать к глазам.
Вид ли этих двух печеных яблок или же память о польской княгине отвратили Лозена от желания оспаривать у своего друга обладание прекрасной мадемуазель Ланж? Этого нам Лозен не говорит; однако он сообщает нам, что за несколько дней до своего отъезда ему стало известно, что та, которой он пренебрег, была представлена королю и произвела глубокое впечатление на его величество.
Лозен, прозревая, без сомнения, будущее, не хотел уехать из Парижа, не попрощавшись с любовницей графа, которая приняла его так любезно, что было очевидно: если она и отдалась Фиц-Джеймсу, то причиной этого стало лишь ее отчаяние.
Он нашел ее еще любезней и еще улыбчивей, чем прежде, и, когда мадемуазель Ланж сказала ему, что, несмотря на его отъезд, она не забудет его, он ответил:
— В таком случае помните, что если вы станете любовницей короля, то я захочу командовать армией.
— На мой взгляд, — ответила она, — вы недостаточно честолюбивы; если я стану любовницей короля, то сделаю вас по крайней мере первым министром.
— Ба!.. А как же господин де Шуазёль? — спросил Лозен.
— Господин де Шуазёль? Я его ненавижу, — ответила Ланж.
— И по какой же причине? Поясните, сделайте одолжение, — сказал Лозен.
Ланж была добрая девушка и никогда не заставляла себя упрашивать; как выяснилось, причиной ее ненависти к Шуазёлю были все те же злосчастные печеные яблоки Жана дю Барри.
Мадемуазель Ланж подсказали, что приблизиться к королю можно посредством г-на де Шуазёля. Господин де Шуазёль нашел молодую женщину очаровательной, однако он тоже увидел эти роковые печеные яблоки, и то беспокойство, какое они заставили его испытать, явилось причиной оказанного им мадемуазель Ланж пренебрежения, которое она простила Лозену, но никоим образом не хотела простить г-ну де Шуазёлю.
Итак, Лозен уехал из Парижа, увозя с собой обещание мадемуазель Ланж, что если ей удастся стать когда-нибудь любовницей короля, то она будет другом Лозену и врагом г-ну де Шуазёлю.
Но как же все-таки, несмотря на эгоистическую разборчивость г-на де Шуазёля, мадемуазель Ланж увиделась с королем? Сейчас мы это расскажем.
Дело в том, что в конце концов мадемуазель Ланж выбрала настоящую дорогу, от которой она сначала отклонилась.
Она обратилась к Лебелю.
Лебель, которого нам уже случалось упоминать в подобных обстоятельствах, был камердинером короля и изобретателем такого замечательного заведения, как Олений парк, с которым столь философски мирилась г-жа де Помпадур.
Придворный этикет требовал, чтобы ни один король не прикасался ни к одному блюду, пока с него не сняли пробу. В течение долго времени роль дегустатора в отношении любовных связей Людовика XV исполнял герцог де Ришелье, но в конце концов, вступив в тот возраст, когда любая синекура кажется предпочтительней столь беспокойной должности, он поручил Лебелю исполнять обязанности, от которых ему самому пришлось отказаться.
Лебель увидел мадемуазель Ланж, был очарован ее красотой, нисколько не испугался печеных яблок графа Жана дю Барри и представил герцогу де Ришелье столь подробный отчет о сокровище, которое ему довелось повстречать, что герцог пожелал удостовериться, по крайней мере зрительно, что в рассказе Лебеля нет никакого преувеличения.
Герцог удостоверился и остался доволен.
После этого в помощники взяли герцога д’Эгийона и, на случай успеха, сформулировали условия договора с новой фавориткой. Однако от нее потребовали полного отчета о ее прошлой жизни, чтобы быть готовыми противостоять как злословию, так и клевете.
Прекрасная Магдалина не скрыла ни одного из своих грехов, и вот что она рассказала о себе.
Она родилась в Вокулёре, родине Жанны д’Арк, в 1744 году, следовательно, ей было двадцать четыре года; она была дочь кухарки и монаха; вначале она звалась Жанной Вобернье и под этим именем начала свое обучение у модистки. Из магазина модистки она перешла в другое заведение, намного менее почтенное, но куда более известное — к г-же Гурдан. Там она сменила свое имя и стала зваться Лансон. Однажды вечером полупьяный граф Жан дю Барри встретил ее на углу улицы и поднялся к ней, а на другой день увез ее к себе; потом, в момент денежных затруднений, он продал ее Ради де Сент-Фуа, начальнику канцелярии министерства иностранных дел, позднее вернувшему ее графу дю Барри, который на этот раз поставил ее, уже под именем мадемуазель Ланж, управлять игорным домом, где ее видел Лозен и где с ней свел знакомство Лебель.
Подобная исповедь заставляла призадуматься. И потому сначала Лебель и герцог д’Эгийон испугались такого прошлого мадемуазель Ланж. Один лишь герцог де Ришелье держался твердо и заявил, что таланты, которые за время своей бурной и полной приключений жизни приобрела Жанна Вобернье, непременно встретят благосклонный прием у короля, чья немощь увеличивалась с каждым днем. Так что Ришелье посоветовал Жанне действовать прямо противоположно тому, как действовали другие женщины, пользовавшиеся до этого момента милостями короля, то есть не разыгрывать невинность, подобно им, и нисколько не скрывать присущих ей талантов.
Ришелье был отличным пророком; дела пошли именно так, как он предвидел, и даже лучше. В объятиях мадемуазель Ланж король Людовик XV грезил о прекраснейших днях своей юности, и вскоре стало заметно, какую власть над ним вот-вот должна была взять его новая фаворитка.
Однако следовало дать ей какое-нибудь имя; слишком многие знали ее как Жанну Вобернье, как мадемуазель Лансон или как мадемуазель Ланж, чтобы она сохранила за собой какое-нибудь из этих имен. У графа Жана дю Барри был брат Гийом дю Барри; его вызвали в Париж, женили на Жанне Вобернье, дали ему сотню тысяч ливров в обмен на его имя и отослали обратно в провинцию, а графиню дю Барри тем временем представили ко двору, как это некогда было сделано с г-жой д’Этьоль, маркизой де Помпадур.
Лишь тогда г-н де Шуазёль осознал, какую ошибку он совершил, придав слишком большое значение печеным яблокам графа Жана дю Барри.
Тогда же появилась знаменитая песенка «Прекрасная бурбонезка», при всей своей оскорбительности не имевшая другого следствия, кроме того, что она забавляла Людовика XV и г-жу дю Барри, которые сами напевали ее в присутствии г-на де Шуазёля, чтобы министру было известно, что они ее знают.
Между тем было объявлено о скором приезде в Париж датского короля Кристиана VII. Это был юный и красивый государь, и потому новость о его приезде привела в волнение двор, город и, главное, театральный мир.
Как только стало известно, в каком особняке он поселится, все соседние дома заполнились самыми красивыми женщинами Парижа. Некоторые из них договаривались с обойщиком, и он развешивал их портреты в его спальне и в его туалетной комнате. Мадемуазель Гранди, актриса Оперы, пошла дальше всех и послала ему свой портрет, на котором она была изображена в наряде Венеры, домогающейся яблока прекрасного Париса.
