В итоге была составлена новая подборка таких изречений цареубийственного толка, что Парламент смог дать приказ сжечь рукой палача целое собрание книг, вышедших из самого сердца ордена.
С этого времени Людовик XV смотрел на иезуитов не иначе как на зачинщиков убийства и даже как на убийц.
Что же касается существа дела, то Парламент признал, что во Франции с присутствием иезуитов лишь мирились и что нет ни одного законного акта, который одобрил бы их водворение здесь, ибо верховные суды никогда не хотели вносить в роспись их документы и короли почти всегда были вынуждены собирать с этой целью особую палату.
Незадолго до этого Людовик XV распорядился передать дело об иезуитах в свой совет; однако Парламент, видя, что оно ускользает из его рук, после заседания, продолжавшегося пятнадцать часов, признал такое обжалование незаконным. Аббат Терре придерживался мнения, что допустить перенос дела об уставе ордена в совет возможно. Аббат де Шовелен, исполненный ненависти и злобы, как это присуще горбунам, напротив, придерживался мнения, что этот перенос следует отменить. Лаверди поддержал аббата де Шовелена, написавшего два доклада об уставе иезуитов.
Лишь у тринадцати магистратов хватило смелости высказаться в пользу Общества Иисуса.
Это были Терре, Менон, Тюдер, Ла Гийоми, Лезонне, Саюге, Фаржон, Барийон и президенты Мопу, д’Ормессон, д’Алигр, Сарон и Моле.
Однако король инстинктивно чувствовал, что уничтожить орден иезуитов, преследуемый парламентскими чинами, философами и куртизанками и, напротив, поддерживаемый дофином, значило нанести страшный удар религии и, следовательно, монархии. Он не мог дать себе отчета в этом ощущении, которое, словно предчувствие собственной опасности, вселяло в глубину его души потребность сопротивляться; но, тем не менее, он его испытывал.
Как все слабохарактерные люди, он остановился на половинчатом решении и приказал написать в Рим, чтобы спросить генерала иезуитов, не согласится ли он на некоторые изменения ордена; однако тот, выказывая покорность воле Божьей и твердость христианских первомучеников, ответил: «Sint ut sunt, aut non sint», то есть «Пусть будет так, как есть, или не будет вовсе».
Генерал ордена предпочел, чтобы здание скорее полностью разрушилось, чем из него вынули хотя бы один камень.
И потому здание разрушилось.
Шестого августа 1762 года Парламент вынес приговор.
Согласно этому приговору, Общество Иисуса распускалось, иезуитам запрещалось носить орденское платье, жить в повиновении генералу ордена и другим своим начальникам, поддерживать с ними какую бы то ни было переписку прямо или косвенно; им повелевалось освободить обители, находившиеся в их ведении, и запрещалось жить общиной, но при этом предусматривалась возможность назначить каждому из них, по его просьбе, денежное вспоможение, необходимое для прокормления; наконец, им запрещалось носить сан каноника, владеть бенефициями, возглавлять кафедру или занимать какую-нибудь должность.
Этот приговор стал образцом для всех провинциальных парламентов, которые, один за другим, изгнали иезуитов из своих судебных округов.
Затем приговором от 9 марта 1764 года из Франции были изгнаны те иезуиты, которые отказались принести клятву, предписанную этим постановлением.
Наконец, королевским указом от ноября 1764 года было объявлено о роспуске Общества Иисуса.
Как нетрудно понять, изгнание иезуитов дало обильную пищу для эпиграмм и песенок. Вот одна из них:
Хрупка твоя судьба, союз треклятый!
Создал тебя хромой, а погубил горбатый!
Игнатий де Лойола, основатель ордена, раненный картечной пулей во время осады Памплоны, был хромым.
Господин де Шовелен, автор двух докладов, послуживших роспуску ордена, был горбатым.
Затем появился следующий ответ несчастным армейским командирам, жаловавшимся на то, что их отправили в отставку:
Напрасно, отставные командиры,
Кричать повсюду и везде,
Бесчестно, мол, лишили вас мундира,
Уволили и бросили в нужде.
Такая весть — не главная для мира.
Всех изумила новость поважней:
Удар нежданный приключился —
Ведь воинства своих друзей
Сам Иисус лишился.
А вот четверостишие, автор которого дает оценку одновременно иезуитам и Парламенту:
Почиет здесь ученый, верный клан,
Злых мыслей не таивший ни на гран,
А погубил его отряд иной —
Гневливый, злобный и тупой.
Однако уже не только провинциальные парламенты последовали примеру Парижского парламента, но и Испания, Неаполь и Парма последовали примеру Франции.
— Ну — ну, — со своим разрушительным смехом произнес Вольтер, видя эту всеобщую облаву на иезуитов. — Теперь, когда поохотились на лис, надо поохотиться на волков.
Эту последнюю охоту взял на себя 1789 год.
Еще и сегодня, хотя с тех пор прошло восемьдесят восемь лет, об этом великом проявлении парламентской самостоятельности и королевского деспотизма, не могут судить хладнокровно; еще и сегодня слово «иезуит», неправильно понятое, неправильно примененное, неправильно определенное, является бранью. Почему же это происходит? Дело в том, что Общество Иисуса, появившееся едва ли не последним в хронологии религиозных орденов, встало во главе всех религиозных братств и нацелилось на неограниченное верховенство. Не имея никакого средства принуждения, не обладая никакой университетской привилегией, иезуиты мало-помалу подчинили себе народное образование; их коллежи были переполнены школьниками, и, выйдя из коллежа, школьники, ставшие взрослыми людьми, до самой могилы сохраняли со своими бывшими учителями ту бессознательную связь, какая соединяет пчелу с ульем, из которого она вышла, и это при том, что у иезуитов не было никакой силы, кроме поучения, никакой власти, кроме слова; в конце концов они соединили в своих руках два противоположных края общества, занимаясь просвещением народа и являясь духовными наставниками королей. Иезуиты пустили такие глубокие корни в почву, что, невзирая на приговор 1764 года, которым их орден распускался, несмотря на королевский указ 1767 года, которым он изгонялся, и несмотря на папское бреве 1773 года, которым он запрещался, они, всего лишь через три года после того, как папским бреве 1801 года их орден был восстановлен, снова появились во Франции под именем Отцов веры, а в 1816 году, уже под именем Общества Иисуса, снова приобрели всю ту власть, какую смогла отнять у них лишь революция 1830 года.
Когда речь у нас пойдет о Людовике XVI и революции 1789 года, мы вернемся к изгнанию иезуитов и к тому влиянию, какое оказало это изгнание на разрушение религии и уничтожение королевской власти.
Именно в тот период времени, какой мы только что описали, Жан Жак Руссо публикует последовательно «Новую Элоизу», «Эмиля» и «Общественный договор», сочинения, которые в момент их появления произвели далеко не такое впечатление, какое они стали производить позднее.
«Новая Элоиза» была издана в 1759 году, а «Эмиль» и «Общественный договор» появились в 1762 году.
Вот что написал об этой последней книге, когда она вышла в свет, Вольтер:
«“Общественный договор”, хотя скорее он внеобщественный, примечателен лишь несколькими грубыми бранными словами, которые гражданин Женевы адресует королю, и четырьмя бесцветными страницами, содержащими нападки на христианскую религию; эти четыре страницы представляют собой лишь извлечения из Бейля, но не стоило труда быть плагиатором. Гордец Жан Жак находится теперь в Амстердаме, где грузу перца придают куда большее значение, чем его парадоксальным суждениям».
Примерно в это же время Дидро ставит на сцене своего «Внебрачного сына» и публикует «Нескромные сокровища», «Жака-фаталиста» и «Монахиню». Барон Гольбах издает «Письма Евгении, или Предупреждение против предрассудков» и «Систему природы», а Гельвеций — свою книгу «Об уме»; затем, наконец, безымянные авторы выпускают в свет гадкие книги вроде «Кума Матьё», «Здравомыслия кюре Мелье», «Терезы-философа» — литературы, предназначавшейся в первую очередь для будуаров, но потом опустившейся до лупанариев, начинавшейся с Кребийона-сына, а закончившейся маркизом де Садом.
