Вскоре кардинал де Берни осознал, что против него затевается. Будучи человеком весьма умным, он понял, что противостоять г-же де Помпадур, Марии Терезии и г-ну де Стенвиль-Шуазёля ему не удастся, и вследствие этого подал прошение об отставке в пользу г-на де Стенвиль-Шуазёля. Отставка была принята; г-на де Шуазёля вызвали из Вены и сделали герцогом, подобно тому как аббата де Берни прежде сделали кардиналом.

Это дало королю Фридриху повод сказать:

— Аббата де Берни сделали кардиналом за то, что он сделал ошибку, и лишили его министерского поста за то, что он хотел исправить ее.

Но этого было недостаточно, ибо кардинал остался в государственном совете и продолжал настаивать на мире как на единственном средстве, способном вытянуть Францию из того положения, в каком она оказалась; и потому Мария Терезия продолжала выступать против него. Герцог де Шуазёль и г-жа де Помпадур подготовили приказ о его ссылке, который они положили перед глазами короля и который король подписал.

Отделавшись от Берни, герцог де Шуазёль, уже почти ставший министром, сделался пэром; он выплачивал свои долги, богател, продвигал вперед свою семью и обнадеживал г-жу де Помпадур в отношении княжества Нёвшатель, на которое она не переставала обращать свои взоры и в котором одном только видела для себя верное убежище против вражды дофина в случае смерти короля.

Бедная женщина, находившаяся в возрасте тридцати восьми или тридцати девяти лет, не догадывалась, что она сойдет в могилу прежде него. В XVIII веке любовницы королей умирали молодыми.

Как только кардинал де Берни был удален, г-н де Шуазёль, лотарингец по происхождению и в особенности по характеру, сын человека, занимавшего должность посла австрийского императора и в этом качестве получавшего пенсион от Австрии, стал проявлять себя настоящим австрийцем при французском дворе.

Придя к власти, г-н де Шуазёль понимал, что ему следует сделать выбор между иезуитами и Парламентом, как прежде он сделал выбор между г-жой де Помпадур и дофином.

Выбирая между фавориткой и дофином, г-н де Шуазёль сделал выбор в пользу фаворитки.

Чтобы быть последовательным, ему следовало принять сторону Парламента против иезуитов.

Объяснить, почему он был поставлен перед необходимостью поступить таким образом и почему г-жа де Помпадур была доведена до того, что стала воспринимать орден иезуитов как своего врага и, соответственно, объявила ему войну, означает дать еще один пример того, как ничтожные причины приводят к великим последствиям.

В 1745 году г-жа Помпадур была представлена ко двору; став маркизой, она в 1746 году пожелала быть и придворной дамой королевы.

Нетрудно понять, как королева восприняла представление г-жи де Помпадур ко двору; однако она была так добра, так бесконечно предана прихотям своего августейшего супруга, что герцогиня де Люин согласилась взять на себя труд повергнуть к стопам королевы просьбу г-жи де Помпадур.

Королева ответила, что все должности придворных дам заняты или обещаны другим.

— В таком случае, — заявила г-жа Помпадур, проявляя настойчивость, — доложите ее величеству, что я почла бы за величайшую честь быть сверхштатной придворной дамой.

Госпожа де Люин отправилась к королеве, чтобы изложить ей эту новую просьбу, а затем вернулась к фаворитке.

— Ну так что? — спросила ее маркиза.

— Дело в том, — ответила г-жа де Люин, — что ее величество желает сохранить в своей свите установленное правило.

— И в чем же состоит это правило? — поинтересовалась г-жа де Помпадур.

— В том, чтобы придворные дамы регулярно исповедовались и, по крайней мере, причащались на Пасху; это правило соблюдается также в свите госпожи дофины.

— Но я-то ведь причащаюсь на Пасху, — промолвила г-жа де Помпадур.

— Королева этому верит, — ответила г-жа де Люин, — но поскольку общество в этом не убеждено, то необходимо, чтобы оно поверило этому, подобно королеве; и вот тогда королева охотно даст вам свое согласие.

В свое время Генрих IV заявил:

— Париж стоит мессы.

Госпожа де Помпадур заявила:

— Должность придворной дамы стоит исповеди и причастия.

Однако г-жа де Помпадур совершила большую ошибку. Хотя стычка отца Перюссо и г-жи де Шатору должна была послужить ей наукой, она обратилась к иезуитам, чтобы исповедоваться и причаститься.

Исповедовать г-жу де Помпадур было для ордена иезуитов важным делом, поэтому между святыми отцами случился раскол, и они разделились на две партии.

Веротерпимая партия хотела, чтобы г-жу де Помпадур просто-напросто исповедовали и причастили, не ставя ей никаких условий.

Однако другая партия, состоявшая из подлинных иезуитов, не любившая г-жу де Помпадур, порицавшая ее правила жизни, ненавидевшая ее философов и недолюбливавшая аббата де Берни, решила отказать ей в отпущении грехов, пока она будет оставаться при дворе и подле короля.

В итоге, поскольку мнение второй партии восторжествовало, иезуиты отказали г-же де Помпадур в отпущении грехов и в причастии.

Отсюда и проистекала ненависть фаворитки к ордену иезуитов, и потому, увидев в 1755 году, что ее власть полностью упрочена, она с тех пор вместе с аббатом де Берни решила изгнать иезуитов из Франции.

Почти в то самое время, когда это решение было принято, иезуиты, повсюду имевшие шпионов, узнали о нем: один переписчик, к которому нисколько не питали недоверия, дал настоятелю обители святого Антония в Париже отчет обо всем, что ему стало известно по этому вопросу.

Между тем, независимо от того, исповедовалась г-жа де Помпадур или не исповедовалась, королева была вынуждена уступить, и по приказу Людовика XV г-жа де Помпадур была представлена 8 февраля 1756 года ко двору в качестве сверхштатной придворной дамы.

Одно из условий такого представления состояло в том, что новую даму должен был поцеловать дофин.

Дофин, принужденный к этому отцом, поцеловал фаворитку, но затем, обернувшись, показал ей язык.

Одна добрая душа, уловившая в зеркале эту гримасу дофина, донесла о ней г-же де Помпадур, которая в ту же минуту пожаловалась королю на эту публичную обиду, убеждая его, что дофин, не оказывая уважения его любовнице, тем самым не оказывает уважения ему самому.

Король тотчас же приказал дофину отправиться в Мёдон и оставаться там вплоть до нового распоряжения. Королева и министры пытались успокоить короля, но он был непреклонен.

Известие об этой ссылке и о том, что стало ее причиной, дошло до Парламента; озлобленный Парламент ожидал лишь подходящего случая, чтобы издать глухой ропот, который всегда пробуждал народ, каким бы дремлющим он ни был. Господин де Мопу явился к Людовику XV и высказал ему упрек по поводу ссылки принца, принадлежавшего не столько королю, сколько государству, властителем которого дофину рано или поздно предстоит стать. Король согласился на возвращение сына, но на условии заявления с его стороны, что он не показывал языка г-же де Помпадур; дофин сделал это и вернулся ко двору, однако стал после этого злейшим врагом фаворитки.

Вот почему, объявляя себя сторонником фаворитки, г-н де Шуазёль становился противником дофина и, принимая сторону Парламента, объявлял войну иезуитам.

Что же касается благорасположения дофина к ордену иезуитов, то это ни у кого не вызывало никакого сомнения.

До сведения короля доводили, что дофин не только с величайшей точностью исполняет христианские обряды — а поскольку Людовик XV был в глубине души человеком верующим, он полагал такое поведение принца правильным, — но еще и ежедневно служит утрени и хвалитны, словно деревенский кюре, и отец упрекнул сына за такую чрезмерную набожность.

Дофин воспринял упреки отца почтительно, но, как и прежде, продолжал служить хвалитны и утрени.

Однажды королю донесли, что дофин совершает нечто куда более многотрудное, чем богослужения, и в одеянии иезуита проводит часть ночи распростертым перед распятием.

На этот раз король отверг услышанную историю как вымысел, но однажды, когда он возвращался к себе около трех часов ночи, один из близких к г-же де Помпадур придворных предложил ему лично убедиться в такого рода ночном занятии дофина.