Неприятнее того впечатления, какое император увез с собой, было лишь то, какое он о себе оставил.

Генерал Розен утратил свой пост и отправился умирать в Москву, раздосадованный и непонятый.

Само его отсутствие показало всю меру этой потери.

Его сменил генерал Нейдгардт.

Это был педантичный немец, упрямый, соблюдающий лишь форму, не имеющий положения в обществе, состо­яния и влияния. Управление его было кратковременным и губительным: русские войска потерпели серьезные поражения, восстали Чечня и Авария.

Угрожал запылать весь край.

Вот тогда-то император Николай и вспомнил о графе Воронцове, у которого было все то, чего недоставало генералу Нейдгардту: знатное имя, огромное состояние, громкая слава, огромная популярность и внушительный вид.

Скажем несколько слов о князе Михаиле Воронцове — фельдмаршале, кавказском наместнике, генерал- губернаторе Новороссии и Бессарабии.

Наряду с князем Барятинским — хотя князю Ворон­цову это далось с большим трудом — он был, возможно, одним из тех немногих русских государственных деяте­лей, которые сумели сохранить при занимаемых ими высоких должностях определенную независимость.

Ему было свойственно принятое у русских преклоне­ние перед избранником Божьим, он видел в императоре олицетворение божественного права, но, за исключением этого верования, а вернее, этой привычки, у него не было ничего общего с происками и низостями, состав­ляющими жизнь царского двора.

Этой независимостью он был обязан трем причинам: своему богатству, своему воспитанию и своему харак­теру.

Он был сын князя Семена Воронцова, русского посла в Лондоне, воспитывался в Англии и на протяжении всей жизни сохранял ту привычку к порядку даже в мелочах, ту размеренность в любых обстоятельствах жизни, ту заботу о личном достоинстве, в которых англичане чер­пают свое величие.

Графу Воронцову, владевшему огромным отцовским достоянием, предстояло еще стать наследником своего дяди Александра, одного из высших должностных лиц империи.

В возрасте двадцати лет Михаил Воронцов был гвар­дейским поручиком и камергером. Отец и дядя молодого человека, желавшие сделать из него настоящего мужчину, послали его на Кавказ; это происходило в то самое время, когда император Александр I включил Грузию в состав Российской империи.

Правителем Кавказа был тогда князь Цицианов.

Это был человек вспыльчивый и капризный, но наде­ленный настоящими талантами — как военным, так и административным. Его не очень прельщало видеть себя пожалованным такой наградой, как молодой камергер, которого он считал салонным героем и светским львом.

Чтобы избавиться от него, князь Цицианов написал письмо, которое должно было предотвратить приезд молодого человека.

Но, подобно письму Агамемнона, разминувшемуся в пути с Клитемнестрой, письмо князя Цицианова разми­нулось с графом Михаилом.

Когда же он приехал, отправить его обратно было уже невозможно. Происходило это в 1803 году.

Вновь прибывший получил боевое крещение при осаде Гянджи, переименованной позднее в Елисаветполь. Он прославился там своей храбростью и вынес из боя моло­дого Котляревского, получившего тогда ранение и позд­нее ставшего героем Кавказа.

Князь Цицианов с первого взгляда понял, что этот молодой камергер — настоящий мужчина, и этого насто­ящего мужчину следует сохранить для России.

Из опасения, что графа Воронцова могут убить при осаде Гянджи, он отправил его на Лезгинскую линию и поручил заботам храброго генерала Гулякова, командо­вавшего там отрядом.

Не прошло и нескольких дней после его прибытия туда, как в долине близ Закатал произошла гибельная схватка с лезгинами, Гулякова убили, а часть русских войск сбросили в пропасть.

Михаил Воронцов был сброшен туда вместе с другими и при падении потерял компас со своим вензелем, воз­вращенный ему спустя полвека, когда граф стал кавказ­ским наместником.

После закатальской передряги, из которой Михаил Воронцов выбрался чудом, он в чине бригадир-майора принял участие в экспедиции против Эривани; кроме того, князь Цицианов, в конце концов проникшийся к нему горячей дружбой, дал ему щекотливое поручение к имеретинскому царю Соломону, то отрекавшемуся от трона в пользу России, то открыто поднимавшему про­тив нее оружие.

Но когда князь Цицианов был убит, граф Воронцов возвратился в Россию.

После этого Кавказ потерял его из виду.

При Бородине он командовал дивизией, которая вся полегла в сражении; сам же он был ранен и удалился в одно из своих поместий, превратив его за свой счет в крупный госпиталь и проходя в нем лечение вместе с другими русскими ранеными.

В 1815 году граф Воронцов командовал армейским корпусом, оставшимся во Франции, и заплатил из соб­ственных средств два миллиона за долги, наделанные его офицерами.

Неизвестно, были ли возвращены ему эти деньги императором Александром.

Спустя какое-то время он женился на дочери графини Браницкой — племяннице знаменитого Потемкина, умершего у нее на руках на краю придорожной канавы, — и благодаря этому браку стал одним из самых богатых помещиков в России.

В 1826 году — я пишу по памяти и потому, возможно, ошибаюсь на год или два — так вот, в 1826 году, полагаю, он был назначен генерал-губернатором Новороссии, обо­сновался в Одессе, основанной герцогом Ришелье, и превратил ее в процветающий торговый город, каким она является сегодня.

Именно граф Воронцов создал великолепные вино­дельческие хозяйства в Южном Крыму, который он пре­вратил в огромный сад, полный очаровательных вилл.

Во время войны с Турцией графу Воронцову пришлось отвлечься от своих административных занятий: заступив на место раненного под Варной князя Меншикова, он принял командование войсками, взял Варну, а затем вер­нулся на свой пост.

Наконец, в 1845 году он был назначен кавказским наместником; вся Россия приветствовала это назначение. Он высадился в Редут-Кале и с восторгом был принят красочным населением берегов Черного моря.

Первыми его словами по прибытии стало обещание устроить дороги.

Он пообещал то же, что обещал каждый новый намест­ник, но, к несчастью, ни один из них не сдержал слова.

И в самом деле, два обстоятельства мешают устройству здесь дорог.

Первое — хотя понятно, что подобного довода мы не принимаем, — это рельеф местности.

Второе — и оно является истинной причиной — это то, что внимание уделяется исключительно военной сто­роне вопроса.

Тем не менее следует признать, что необузданная энер­гия горных рек на Кавказе — страшный бич.

Гранитный мост, первый камень которого был торже­ственно заложен наследником престола, нынешним императором, и который строили в течение трех лет, истратив на него пятьсот тысяч рублей, был построен в Дарьяльском ущелье и с большой помпой открыт.

В одно прекрасное утро он был унесен как соло­минка.

Два других моста, возле Гори, на Куре, постигла та же участь. Постройка этих мостов была доверена англича­нину Кейлю, наполовину плотнику, наполовину меха­нику.

Проезжая через Гори, мы не обнаружили даже следов этих мостов.

Добавим, что правительство предоставляет на строи­тельство дорог довольно незначительную сумму — шесть­десят или восемьдесят тысяч рублей.

Трудятся много, но безрезультатно, и я слышал почти от всех в Тифлисе, что если собрать деньги, издержанные в течение пятидесяти лет на дорогу от Владикавказа до Тифлиса, то можно было бы вымостить всю эту дорогу рублями.

Впрочем, мы скоро отправимся по ней, и наши чита­тели составят себе понятие о том, в каком состоянии она находится.

А пока скажем, что каждый год три рода лавин обру­шиваются на эту дорогу: снежные, каменные и водные.

На равнине это наводнения, всегда своенравные и переменчивые: они разжижают грунт и затопляют целые провинции.

Я буквально бросил лошадь в мингрельской грязи и чуть было не остался в ней сам.

Чтобы устроить пути сообщения в подобных краях, необходимы древнеримские сооружения и циклопиче­ские постройки, необходимы огромные вложения средств и инженеры, обладающие подлинным знанием дела, а самое главное, тем, чего недостает в России, — безуко­ризненной честностью.