Князь Аргутинский, видя, что оно находится среди непокорных и воинственных народов, превратил его в штаб-квартиру Дагестана.

Во время нашего приезда сюда командовал этой штаб- квартирой барон Врангель.

К сожалению, в те дни барон находился в Тифлисе.

Шура была блокирована Шамилем, но на помощь ей пришел генерал Фрейтаг, и Шамиль был вынужден снять осаду.

Однажды ночью Хаджи-Мурад ворвался на улицы города, но тревога была поднята вовремя, и Хаджи- Мурад, получив отпор, возвратился в горы.

Предание гласит, что на том месте, где теперь нахо­дится Шура, некогда было озеро.

На следующий день после нашего прибытия ничто не вызывало большего доверия, чем это предание: весь город буквально обратился в огромную лужу.

С той минуты, когда выяснилось, что осматривать в Шуре больше нечего, а лихорадка у Муане прошла, нам оставалось только проститься с нашим хозяином, побла­годарить доктора, припрятать хинин для другого случая и уехать.

Мы потребовали лошадей и конвой и около восьми часов утра выехали.

Я забыл сказать, что ближе к ночи к нам присоеди­нился Виктор Иванович вместе с багажом.

Около десяти часов утра туман рассеялся и установи­лась великолепная погода. Снег, вызвавший у Муане лихорадку, исчез, как и сама лихорадка. Ярко светило солнце, и, хотя октябрь был уже на исходе и мы находи­лись на северном склоне Кавказа, в тело проникало бла­годатное тепло.

Примерно в полдень мы прибыли в Параул — простую почтовую станцию, на которой недоставало лишь одного — лошадей.

Естественно, мы не стали полагаться на слова смотри­теля и отправились обследовать конюшни, но они дей­ствительно оказались пусты.

Возражать не приходилось. Однако проехать в день лишь двадцать верст было весьма досадно.

Так что пришлось, вынув из несессера перья, бумагу и чернила, а из папки — карандаши и бристольский кар­тон, приняться за работу. Во время подобных задержек она был главным нашим развлечением.

Ночью лошади возвратились, но это были только две тройки. Так что бедному Виктору Ивановичу пришлось снова остаться позади.

Мы выехали в десять часов утра. Однако ночью случи­лась тревога, о которой мы ничего не знали. К воротам деревни подошли два человека и заявили, что им удалось выскользнуть из рук лезгин; но так как лезгины часто прибегают к такого рода хитростям, чтобы проникнуть в аулы, пришельцам пригрозили, что в них начнут стре­лять, и они удалились.

Нам предоставили конвой из десяти человек, и, тща­тельно осмотрев все свое оружие, мы двинулись в путь.

После часа езды среди клочков густого тумана, реде­вшего с каждой минутой, мы остановились в четверти льё от селения Гелли.

Он чрезвычайно напоминал аул шамхала Тарков­ского.

Весь передний план, то есть пространство, где находи­лись мы, занимала прелестная роща из великолепных деревьев, и среди их подножий струился настоящий идиллический ручей, Вульсия бедного Эжезиппа Моро.

В теплые летние дни эта часть окружающей местности должна была представлять собой восхитительный оазис.

Ну а дальше, под лучами солнца, проникавшими сквозь два облака тумана, который еще не полностью рассеялся, виднелось селение Гелли — великолепный татарский аул, раскинувшийся на высоком холме, между двумя еще более высокими горами, подножия которых отделялись от подножия холма двумя очаровательными долинами.

Селение, располагавшееся уступами и потому полно­стью открытое нашему взору, явно пребывало в сильном возбуждении. Площадка минарета, высившегося над аулом, и вершина горы, высившейся над минаретом, были заполнены множеством людей, подававших друг другу сигналы и, казалось, смотревших в одну и ту же точку.

Мы остановились минут на десять, чтобы Муане мог сделать зарисовку, а затем, когда рисунок был закончен, крупной рысью двинулись по направлению к Гелли.

Было очевидно, что там происходило нечто чрезвы­чайное, и мы спешили узнать причины этого волнения.

Обстоятельства и вправду были серьезными.

Мы наконец-то услышали известия о набеге лезгин, о котором нам говорили вот уже три дня как о чем-то непонятном, но угрожающем.

В это самое время милиционеры из Гелли должны были вступить с ними в схватку. Известно к этой минуте было лишь следующее.

На рассвете в Гелли пришли двое пастухов со связан­ными руками и рассказали местным жителям, что отряд из пятидесяти лезгин под предводительством известного абрека из Губдена, по имени Таймаз Гумыш-Бурун, нака­нуне утром захватив в кутане^[27] баранов, которые там содержались, и двух охранявших их пастухов, заблудился в тумане и ночью почти что наткнулись на Параул, где мы ночевали. Горцы поспешно удалились, но наскочили на другой аул, носящий название Гиллей. И тогда, созна­вая опасность своего положения, они бросили скот и пастухов и направились в горы, покрытые лесом, кото­рый соединяет Гелли с Карабудахкентом.

Очевидно, как раз эти двое пастухов и приходили в Параул.

Однако в Гелли, поскольку это был крупный аул с населением в три тысячи душ и поскольку уже рассвело, к их рассказу отнеслись с большим вниманием.

Тотчас же есаул^[28] Магомет Имам-Газалиев собрал всю татарскую милицию аула Гелли, примерно двести человек, и заявил, что ему нужны еще сто добровольцев, готовых идти вместе с милиционерами. Сто человек тут же явились.

Со времени их отъезда прошло уже три часа. Близился полдень, когда вдруг стали видны клубы дыма, которые поднимались в стороне ущелья Зел и-Кака, находящегося примерно в двух льё от Гелли, справа от дороги на Кара- будахкент.

Это была наша дорога: именно в Карабудахкент мы и направлялись.

Лошадей нам переменили предельно быстро. Что же касается конвоя, то двенадцать человек были готовы пре­жде, чем мы успели их потребовать. Впрочем, если бы мы захотели, в нашем распоряжении было бы пятьдесят человек, а то и вся деревня, включая женщин и детей.

Женщины находились в особенно невероятном воз­буждении. Они дико размахивали руками и издавали невообразимо свирепые крики.

Дети, которым у нас не позволяют взять в руки нож, опасаясь, как бы они себя ни ранили, держали обнажен­ные кинжалы и, казалось, были готовы наносить ими удары.

Мы помчались во весь опор, сопровождаемые завыва­нием этой стаи гиен.

Когды мы выезжали из Гелли, нашим глазам откры­лась вся равнина и вся горная цепь, где в это время про­исходила схватка. Нам казалось, что мы видим, как там с невероятной скоростью двигаются какие-то существа, но на расстоянии, отделявшем нас от них, нельзя было различить, были это люди или животные, скопление всадников или стадо баранов либо быков, — виднелись только черные точки.

От дороги, по которой мы следовали, до подножия гор тянулась примерно на льё совершенно гладкая равнина; с согласия двух своих спутников я приказал ямщикам направить наши экипажи прямо по этой равнине, к уще­лью Зели-Кака.

Наш конвой громкими криками приветствовал такое решение: тем, кто нас сопровождал, не терпелось узнать, что стало с их братьями и друзьями, участвовавшими в бою с лезгинами.

Так что наш тарантас и телега съехали с дороги и стре­лой помчались прямо по равнине.

Однако, в силу обычного закона перспективы, по мере того как мы двигались вперед, первая гора вырастала у нас на глазах, тогда как другая, вторая, напротив, словно опускалась позади нее.

Поэтому, достигнув подножия первой горы, мы совер­шенно потеряли из виду то, что происходило на вершине второй.

Меня удивило, что не было слышно никаких выстре­лов и не было видно никакого дыма.

Наши татары пояснили мне, чем это объясняется: горцы и милиционеры стреляют друг в друга из ружей и пистолетов лишь в первую минуту схватки; затем они обнажают кинжалы и шашки, и все решает холодное ору­жие.

Так что выстрелы уже отгремели, дым рассеялся, и теперь настал черед кинжалов и шашек.

Свою работу делало холодное оружие.

Обе наши повозки остановились у подножия горы: дальше они продвигаться не могли.