Хотя площадь была запружена народом, хотя толпа заполнила все прилегающие улицы, хотя из каждого окна на площади высовывались головы, хотя на крышах, казалось, волновалось живое море, — в ту минуту, когда секретарь развернул бумагу, в толпе установилась такая тишина, что не было пропущено ни одного слова брачного контракта.

По окончании чтения толпа разразилась аплодисментами. Собравшиеся начали понимать, что регентша повелела, чтобы граф вернул крестьянке отнятую у нее честь и женился на ней, несмотря на разницу в их положении.

Что касается жениха и невесты, до сих пор, возможно, тоже не понимавших, в чем дело, то они, казалось, воспрянули духом. И когда священник, поднявшись на алтарь, сделал им знак приблизиться, они подошли к нему довольно твердым шагом и опустились перед ним на колени.

Сразу же началась месса, сопровождаемая всеми свадебными обрядами. Священник спросил каждого из молодых людей, готов ли он взять другого в супруги, и каждый внятно произнес торжественное "да". Потом священник вручил Антоньелло обручальное кольцо, и тот надел его на палец Костанцы.

Затем оба снова опустились на колени, и священник благословил их.

Все присутствовавшие при этом странном зрелище заплакали от радости и волнения и в свою очередь благословили молодых супругов, как вдруг тот же самый священник, который только что отслужил свадебную мессу, глухим голосом затянул заупокойные молитвы. От этой перемены толпа содрогнулась, застонав от ужаса, ибо стало ясно, что позади лишь половина церемонии и что развязкой ее будет страшное несчастье.

И действительно, в то время как Антоньелло, не знавший, как и другие, об ожидавшей его участи, бросал вокруг испуганные взгляды, два стражника схватили его, не дав возможности защититься, связали ему руки и, пока палач вынимал меч из ножен, подвели его к плахе, которая, как мы сказали, возвышалась на другом конце помоста, напротив алтаря, и заставили его встать перед ней на колени.

Костанца хотела броситься к Антоньелло, но священник остановил молодую женщину, распятьем преградив ей путь к супругу.

Тогда Антоньелло понял, что для него все кончено и что он бесповоротно приговорен. Теперь он думал только о том, чтобы достойно умереть. Он поднял голову, громко прочел молитву, затем повернулся к Костанце, почти потерявшей сознание.

— До свидания на Небесах! — крикнул он ей и опустил голову на плаху.

В то же мгновение меч палача сверкнул словно молния, и толпа, издав крик ужаса, отпрянула. Голова Караччоло, отрубленная одним ударом, подпрыгнув, покатилась с плахи на мостовую к ногам тех, кто стоял рядом с помостом.

И тогда к эшафоту подошли члены двух религиозных братств, мужского и женского: мужчины забрали труп обезглавленного Караччоло, женщины унесли тело потерявшей сознание Костанцы.

Вслед за ними разошлась толпа, и через мгновение площадь опустела. Осталось стоять лишь страшное окровавленное сооружение, вероятно, чтобы население Неаполя удостоверилось в том, что увиденное им — реальность, а не кошмарный сон.

Когда площадь опустела, человек, присутствовавший при казни в сопровождении двух стражников, вышел с ними из дома и направился к набережной. Но, вместо того, чтобы сопроводить его в Викариа, его отвели в королевский дворец.

Там его ввели в те же покои, что и в первый раз, и он очутился в той же часовне, где, стоя у молельной скамеечки и положив руку на Евангелие, его ждала регентша. Солдаты вошли вместе с ним, оставшись стоять по обеим сторонам двери.

— Ну, что? — спросила Изабелла Арагонская. — Выполнила я свою клятву?

— В точности, сударыня, — ответил неизвестный.

— Теперь ваша очередь.

— Я готов.

— Где же человек, за голову которого назначена цена?

— Он перед вашей светлостью.

— Итак, Рокко дель Пиццо…

— … это я, сударыня.

— Я знала это, — сказала Изабелла.

— Тогда что же приказывает ваше высочество?

— Чтобы вы стали отцом сироте и защитником вдове.

— Как, сударыня? — воскликнул Рокко дель Пиццо.

— Я не умею ни судить, ни миловать наполовину, — ответила регентша.

Затем она повернулась к солдатам:

— Этот человек волен идти, куда он хочет. Выпустите его.

И она удалилась в свои покои спокойной, уверенной поступью — поступью королевы.

Костанца вернулась с братом в Калабрию, ибо, как мы помним, у нее в Розарно оставалась несчастная мать.

Но когда мать Костанцы умерла, что случилось в следующую же ночь, юная вдова вновь приехала в Неаполь, постриглась в монахини, внеся свой вклад в уже дававший ей приют монастырь, а остальное доставшееся ей от мужа огромное состояние она завещала бедной монастырской общине, которая вдруг сразу разбогатела.

Рокко дель Пиццо последовал за сестрой в Неаполь.

Но в тот день, когда Костанца дала обет и он понял, что сестра больше не нуждается в нем и что его заменил Господь, Рокко дель Пиццо исчез, и с тех пор его больше никто не видел и не знал, что с ним сталось.

Говорят, что он поступил на службу к Цезарю Борджа и был убит рядом и одновременно с этим великим человеком.

XXXII

ПОЦЦУОЛИ

Мы сели в наш корриколо, оставив справа озеро Аньяно, о котором почти нечего сказать, и добрались до старой римской дороги, что вела из Неаполя в Поццуоли и называлась Виа Антиниана. Ошибки быть не могло — это действительно была древняя дорога, вымощенная вулканическим камнем, с могилами, а точнее, с развалинами гробниц по обеим сторонам, ибо только две или три могилы уцелели под натиском веков и, словно вехи, отмечающие столетия, остались стоять на бесконечной дороге времени.

Мы остановились в монастыре капуцинов. Именно туда был перенесен камень, на котором святой Януарий принял мученическую смерть. На этом камне и поныне есть пятна крови, и говорят, что, когда в часовне Сокровищницы в Неаполе происходит чудо разжижения, кровь на камне, как и та, что хранится в двух склянках, становится жидкой и тоже кипит.

В монастырской церкви находится, кроме того, довольно красивая статуя святого.

От церкви капуцинов до Сольфатары — рукой подать. К встрече с этим древним вулканом мы были подготовлены нашим путешествием на Липарский архипелаг. Здесь мы увидели те же явления природы: земля, глухо звучащая под ногами и, кажется, готовая поглотить вас в огненных катакомбах; фумаролы, сквозь которые вырывается густой и зловонный пар; наконец, в тех местах, где выбросы пара наиболее сильны, нарочно положенные кирпичи и черепица, чтобы каждое утро и каждый вечер без всяких трудов собирать оседающий на них нашатырь.

Сольфатара — это Forum Vulcani Страбона.

В нескольких шагах от Сольфатары находятся остатки амфитеатра, называемого также Carceri^[69]. Закрепившись, это название напоминает о преследованиях христиан во втором и третьем веках. Именно в этом амфитеатре царь Тиридат, которого привел Нерон, обратив его внимание на мощь и ловкость гладиаторов, захотел показать собственную силу и сноровку, взял из рук преторианца копье и, метнув его на арену, одним ударом убил двух быков.

По всей вероятности, именно в этом цирке святой Януарий, спасшись от огня и диких зверей, был обезглавлен, что, как мы говорили, Бог допустил, ибо это было обычное отправление правосудия. Согласно преданию, один из подвалов, давший название всему памятнику и превращенный в часовню, служил мученику темницей.

Рядом с Carceri находится дом Цицерона, жертвы мелкой политической реакции, тогда как святой Януарий был мучеником великой божественной революции.

Этот дом был любимой виллой автора "Катилинарий". Он предпочитал ее своим виллам в Гаэте, в Кумах, в Помпеях, ибо у Цицерона были виллы повсюду. В те времена, как и ныне, профессии адвоката и оратора, по-видимому, порой бывали крайне выгодными.

Правда, были у них и свои неприятные стороны: так, после смерти могло случиться, что голову и руки оратора прибивали гвоздями к трибуне, предназначенной для торжественных речей, а язык прокалывали булавкой. Но в конце концов, такое случалось не со всеми адвокатами, и свидетельство тому — Саллюстий. К тому же какого черта Цицерон сунулся не в свое дело? Зачем злословил по поводу накладных волос Ливии? Если хорошенько разобраться, то выходит, что в случающихся с нами несчастьях всегда есть и доля нашей вины.