Августу было тридцать лет. За девять лет, истекших с тех пор, как он унаследовал Цезарю, он, как мы видим, прошел немалый путь или, точнее, заставил республику проделать этот путь.

Дело в том, что Рим устал от междоусобных войн, от гражданских проскрипций, от политической резни. Со времен Мария и Суллы, то есть в течение почти шестидесяти лет, в Риме только и делали, что убивали или погибали, так что в последние двадцать пять лет надо было как следует поискать, чтобы найти полководца, консула, трибуна, сенатора или, наконец, именитого гражданина, который спокойно умер бы в своей постели.

Более того — все были разорены. Можно еще перенести резню, распятие, виселицу, но перенести нищету нельзя. У всадников были почетные места в театре, но они не осмеливались туда ходить из страха быть арестованными своими заимодавцами. У них было четырнадцать скамей в цирке, и все скамьи пустовали. Провинции заявили, что они не в состоянии больше платить налоги, ибо у народа не было хлеба. От Атлантического океана до Евфрата, от Гадесского пролива до Дуная сто тридцать миллионов человек просили у Августа подаяние.

Разве в подобных обстоятельствах у кого-нибудь возникла бы мысль встать в оппозицию победителю Антония, который один только и был богат и который один только мог сделать богатыми других?

Август разделил на три части свои несметные богатства, увеличившиеся вчетверо благодаря сокровищам Птолемеев: первая часть предназначалась богам, вторая — аристократии, третья — народу.

Капитолийскому Юпитеру досталось шестнадцать тысяч фунтов золота — это было на тринадцать тысяч больше, чем у него украл Цезарь, вдобавок к этому — на десять миллионов нынешних франков драгоценных камней и украшений.

Аполлон получил шесть заново отлитых серебряных треножников — материалом для них послужили собственные статуи Августа.

Наконец, города со всех сторон посылали победителю золотые короны, и он разделил их между другими богами.

Боги остались довольны.

Тогда Август занялся аристократами.

Все завещанное Цезарем было полностью выплачено. Всякий, имевший имя или сделавший его, получил пособия; аристократия вся целиком стала пансионеркой Августа.

Аристократы были довольны.

Оставался народ.

Предшественники Августа дали ему зрелища, Август дал ему хлеба. Зерно прибывало целыми караванами с Черного моря, из Египта и с Сицилии. Менее чем за три месяца благосостояние даже самых нищих слоев населения заметно повысилось.

Народ кричал "Да здравствует Август!"

У Августа оставалось еще около двух миллиардов; тогда он выбросил в обращение эту огромную массу денег: прежде в долг давали под двенадцать процентов, цифра эта снизилась до четырех. Прежде земля ничего не стоила, теперь цена ее возросла в три-четыре раза.

Затем Август вернулся в свой маленький дом на Палатинском холме, в каменный дом без мрамора, без росписей, без мозаичных полов. Он жил там зимой и летом, и в доме была только одна ценная вещь — золотая статуэтка богини Фортуны.

Правда, когда через восемнадцать лет, примерно в 748 году по римскому летосчислению, дом сгорел, Август отстроил его заново, сделав более удобным, изящным и красивым.

Именно здесь Август прожил еще сорок шесть лет, без конца умоляя народ снять с него бремя управления страной и без конца оказываясь вынужденным принимать все новые почести. Сколько он ни говорил, что он такой же простой гражданин, как все остальные, сколько ни повторял, что его имя — Гай Юлий Цезарь Октавиан и что он не хочет зваться никак иначе, ему пришлось смириться с тем, чтобы навсегда стать принцепсом, великим понтификом, консулом и попечителем нравов. Его хотели назначить трибуном, но он ответил, что, будучи человеком дела, не может принять эту ношу. Тогда вместо должности он получил власть трибуна. Мы, быть может, слегка играем словами, но в Августе было что-то от адвоката, и вполне возможно, что именно поэтому Саллюстий стал его близким другом.

Таким образом, все в Риме были довольны. У цезарис-тов был царь, или, по крайней мере, некто его замещавший. Республиканцам без конца твердили о республике, и, кстати, буквы S.P.Q.R. стояли повсюду — на знаменах, на фасциях, на самом доме принцепса. Наконец, у поэтов, художников, артистов был Меценат, которому Август передал полномочия и который взял на себя обязательство обеспечить им aurea mediocritas^[54], столь превозносимую Горацием.

Окруженный всеми этими почестями, Август оставался все тем же: он работал по шесть часов в день, питался ситным хлебом, фигами и мелкой рыбешкой, играл в орехи с римскими озорниками и в одежде, сотканной женой или дочерьми, ходил свидетельствовать в пользу старого солдата, сражавшегося при Акции.

Мы сказали, что дом его на Палатинском холме сгорел примерно в 748 году. Как только стало известно об этом происшествии, ветераны, декурии, трибы собрали по подписке значительную сумму, так как они хотели, чтобы дом, заново отстроенный за общественный счет, свидетельствовал о народной любви к императору. Август вызвал одного за другим всех подписчиков и, чтобы не отказываться от их дара, взял у каждого по одному денарию.

После богов, аристократии, народа и казны пришла очередь и Рима. Улицы республиканского города были грязными, узкими и темными. Forum antiquum^[55] стал слишком мал для постоянно растущего населения владыки мира, форум Цезаря в дни праздников всегда бывал переполнен народом. Август выстроил третий форум между Капитолием и Виминалом, храм Юпитера Громовержца на Капитолии, храм Аполлона на Палатинском холме, театр Марцелла на Марсовом поле и, наконец, портики Ливии и Октавии и базилику Луция и Гая. И это еще не все. В то же самое время, когда на площадях поднимались египетские обелиски, когда великолепные дороги, начинаясь с Meta Sudans, устремлялись во все стороны света, словно лучи звезды, когда шестьдесят семь льё акведуков и каналов каждый день поставляли в Рим два миллиона триста девятнадцать тысяч кубических метров воды, которые Агриппа, строя Пантеон, распределял по пятистам фонтанам, ста семидесяти бассейнам и ста тридцати водонапорным башням, — в то же самое время Бальб строил театр, Филипп — храм Муз, а Поллион — святилище Свободы.

Руководя этими колоссальными работами, Август переживал редко испытываемое им чувство гордости, которому он позволял проявляться внешне: "Посмотрите на Рим, — говорил он, — он достался мне кирпичным, после меня он будет мраморным".

Август прожил долгую жизнь, какую Небо дарует основателям монархий. Ему было семьдесят шесть лет, когда однажды, во время плавания между островами, разбросанными посредине Неаполитанского залива, словно корзины с цветами и зеленью, он почувствовал настолько сильную боль, что пожелал зайти в ближайший порт. Тем не менее он успел добраться до Нолы; там ему стало так плохо, что он слег. Но, отнюдь не оплакивая потерю столь богатой событиями жизни, Август приготовился к смерти как к празднику: он взял зеркало, велел завить себе волосы, нарумянился. Затем, подобно актеру, который покидает сцену и, прежде чем уйти за кулисы, просит у партера последний комплимент, он сказал, обращаясь к друзьям, окружавшим его ложе:

— Ответьте откровенно, хорошо ли я сыграл фарс жизни?

Все были единодушны.

— Да, — хором ответили собравшиеся, — да, конечно, просто прекрасно.

— В таком случае, — продолжал Август, — хлопайте в ладоши в доказательство того, что вы довольны.

Зрители зааплодировали, и под шум их аплодисментов Август тихо опустился на подушку.

Коронованный комедиант был мертв.

Вот человек, который в течение двадцати лет покровительствовал Вергилию; вот принцепс, за столом которого поэт раз в неделю сидел вместе с Горацием, Меценатом, Саллюстием, Поллионом и Агриппой; вот бог, обеспечивший ему сладостное спокойствие, воспеваемое Титиром. Это в знак признательности ему возлюбленный Амарил-лиды обещал постоянно орошать его алтарь кровью своих ягнят.