На следующий день падре Рокко зажег вторую свечу. Набожность его росла — опять-таки возразить на это было нечего. Однако от двух свечей света было в два раза больше, чем от одной. Лаццарони начали замечать, что на улице Святого Иосифа стало светлее.

Еще через день падре Рокко зажег третью свечу. На этот раз лаццарони стали громко жаловаться. Падре Рокко не обратил никакого внимания на их жалобы, а поскольку его почитание святого Иосифа все возрастало, на четвертый день он зажег фонарь.

Теперь обманываться насчет намерений падре Рокко не приходилось: в полночь на улице Святого Иосифа стало светло как днем.

Лаццарони разбили фонарь падре Рокко точно так же, как они разбили фонари правительства.

Падре Рокко объявил, что в следующее воскресенье произнесет проповедь о могуществе святого Иосифа.

Проповедь падре Рокко явилась крупным событием.

Со своими проповедями падре Рокко выступал редко, и всегда в исключительных обстоятельствах. Он не любил громких фраз и предпочитал рассказывать истории.

И поскольку эти истории всегда соответствовали уровню сообразительности его слушателей, проповеди отца Рокко обычно производили на паству неизгладимое впечатление.

Как только распространился слух, что падре Рокко будет читать проповедь, лаццарони стали передавать эту важную новость друг другу, и в назначенный час не только церковь святого Иосифа была полна народу, но и на ступенях ее лестницы начинались две очереди: одна спускалась до Меркателло, а другая поднималась до площади Королевского дворца.

Понятно, что эти люди слышать ничего не могли, но они рассчитывали на любезность тех, кому будет слышна проповедь: они передадут то, что услышат.

Падре Рокко поднялся на кафедру; как только он открыл рот, установилась тишина.

— Чада мои, — сказал он, — пора вам узнать, что это я велел нарисовать святого Иосифа, изображением которого вы могли любоваться на улице, носящей имя этого великого святого.

— Знаем, знаем! — хором закричали лаццарони.

Падре Рокко, в противоположность многочисленным проповедникам, которые заранее ставят условие, чтобы их не прерывали, обычно вызывал слушателей на диалог.

— Чада мои, — продолжал он, — пора вам узнать, что это я поставил свечу перед святым Иосифом.

— Мы знаем, — вновь заверили его лаццарони.

— Что это я поставил перед святым Иосифом две свечи.

— Это мы тоже знаем.

— Что это я поставил перед святым Иосифом три свечи.

— И это мы знаем.

— Наконец, что это я поставил перед святым Иосифом фонарь.

— Зачем же вы поставили перед святым Иосифом фонарь? Ведь перед другими святыми фонарей не ставят.

— Потому что святого Иосифа, который могущественнее всех на Небе, должно почитать больше всех и на земле.

— О! — воскликнули лаццарони. — Минутку, падре Рокко. Господь Бог ведь будет поважнее.

— Согласен, — сказал падре Рокко.

— А Мадонна?

— Простите, Мадонна — его жена.

— А Иисус Христос?

— Иисус Христос — его сын.

— Это значит…

— … что муж и отец главнее матери и ребенка.

— Значит, святой Иосиф может больше, чем Мадонна? — Да.

— И больше, чем Иисус Христос?

— Да.

— А что же он может?

— Он может пустить на Небо всех тех, кто поклонялся ему на земле.

— Что бы человек ни совершил?

— О Боже мой, конечно.

— Он может пустить даже воров?

— Даже воров.

— Даже разбойников?

— Даже разбойников.

— Даже убийц?

— Даже убийц.

Присутствующие в сомнении зашептались. Падре Рок-ко скрестил руки и ждал, пока гул поднимется, утихнет и прекратится.

— Вы сомневаетесь? — спросил падре Рокко.

— Хм! — откликнулись лаццарони.

— Что ж! Хотите я расскажу вам, что случилось не далее как неделю назад с Мастриллой?

— С Мастриллой-бандитом?

— Да.

— Которого судили в Гаэте?

— Да.

— И повесили в Террачине?

— Да.

— Расскажите, падре Рокко, расскажите! — дружно закричали лаццарони.

Падре Рокко только этого и ждал и не заставил долго упрашивать себя.

— Как вы знаете, Мастрилла был разбойником без чести и совести. Но вы не знаете того, что Мастрилла поклонялся святому Иосифу.

— Да, верно, мы этого не знали, — сказали лаццарони.

— Так вот, я вам это сообщаю.

Лаццарони стали повторять друг другу, что Мастрилла поклонялся святому Иосифу.

— Каждый день Мастрилла молился святому Иосифу и говорил ему: "Великий святой, я такой ужасный грешник, что рассчитываю только на тебя, чтобы спастись в час моей смерти, ибо только ты можешь добиться от Господа Бога, чтобы такой нечестивец, как я, попал в рай. Любой другой не знал бы, как и взяться за это дело. Поэтому я рассчитываю только на тебя, о великий святой Иосиф!" Вот какую молитву он повторял каждый день.

— И что же? — спросили лаццарони.

— А вот что! — отвечал проповедник. — Когда Мастрилла очутился в руках палача и с веревкой на шее уже стоял на лестнице, он попросил разрешения помолиться. Ему это позволили. Тогда Мастрилла произнес свою обычную молитву и на последнем ее слове, не дожидаясь, пока палач толкнет его, прыгнул с лестницы сам. Спустя пять минут он был мертв.

— Я видел, как его повесили, — сказал один из присутствующих.

— Значит, то, что я говорю, правда? — спросил проповедник.

— Чистая правда, — подтвердил лаццарони.

— А дальше? А дальше? — закричали лаццарони: они начали относиться к рассказу падре Рокко с живым интересом.

— Едва Мастрилла умер, он увидел, что перед ним открылись две дороги: одна шла вверх, другая — вниз. Когда вас только что повесили, позволительно не знать, что вы делаете. Мастрилла пошел по дороге, которая спускалась вниз.

Мастрилла спускался, спускался, спускался, день, ночь и еще день. Наконец, он оказался перед воротами. Это были ворота в ад. Мастрилла постучался. Появился Плутон.

"Откуда ты идешь?" — спросил Плутон.

"С земли", — ответил Мастрилла.

"Чего ты хочешь?"

"Хочу войти".

"Кто ты?"

"Я Мастрилла".

"Для тебя здесь нет места, всю жизнь ты молился святому Иосифу, иди и ищи его".

"А где святой Иосиф?"

"Он на Небе".

"А как попасть на Небо?"

"Вернись туда, откуда ты пришел, и там увидишь дорогу, которая ведет наверх. Как только ты окажешься на этой дороге, иди все время прямо: в конце ее Небо".

"Ошибиться нельзя?"

"Нет".

"Я вам очень благодарен".

"Не за что".

Плутон закрыл ворота, и Мастрилла пошел по дороге, ведущей на Небо. Он поднимался день, ночь и день, потом еще ночь, день и ночь и оказался перед воротами. Это были ворота в рай. Мастрилла постучался. Появился святой Петр.

"Откуда ты идешь?" — спросил святой Петр.

"Из ада", — ответил Мастрилла.

"Чего ты хочешь?"

"Хочу войти".

"Кто ты?"

"Я Мастрилла".

"Как! — воскликнул святой Петр. — Ты Мастрилла-бандит, Мастрилла-вор, Мастрилла-убийца, и ты хочешь попасть на Небо!"

"Ну, надо же! В аду меня тоже не хотят. Должен же я куда-нибудь попасть".

"А почему тебя не хотят принять в аду?"

"Потому что всю свою жизнь я поклонялся святому Иосифу".

"Еще один! — сказал святой Петр. — Это что же, так и не кончится? Тем хуже, клянусь честью! Я устал выслушивать все время одно и то же. В рай ты не войдешь!"

"Как это не войду?"

"Не войдешь".

"И куда же, по-вашему, я должен идти?"

"Иди к черту!"

"Да я пришел от него".

"Ну что ж! Возвращайся обратно".

"О нет, нет! Спасибо! Это слишком далеко, я устал. Я пришел сюда, здесь и останусь".