Именно в этом амфитеатре, развалины которого существуют и по сей день, за двести тридцать лет до описываемых нами событий Нерон устроил празднество в честь Тиридата. Все было подготовлено, чтобы поразить воображение царя Армении: перед ним выступили самые могучие звери и самые искусные гладиаторы. Но царя это зрелище оставило безучастным и равнодушным. Когда же Нерон спросил его, что он думает об этих людях, чьи сверхчеловеческие усилия заставили амфитеатр взорваться громом аплодисментов, Тиридат, не проронив ни слова, поднялся с улыбкой и, метнув свое копье на арену, одним ударом пронзил насквозь двух быков сразу.

Едва проконсул занял свое место на троне, в окружении ликторов, как трех святых, приведенных по его приказу, поставили напротив ворот, через которые должны были впустить хищников. По знаку проконсула решетка открылась, и страшные звери выпрыгнули на арену. При виде их тридцать тысяч зрителей радостно захлопали в ладоши. Удивленные звери ответили на это угрожающим ревом, покрывшим все голоса и аплодисменты. Затем, возбужденные криками многочисленной толпы, терзаемые голодом, на который смотрители обрекали их в течение трех дней, и привлеченные запахом человеческой плоти, которой их кормили по большим праздникам, львы начали потряхивать гривой, тигры — подпрыгивать, а гиены — облизываться. Но сколь велико было удивление проконсула, когда он увидел, что львы, тигры и гиены покорно и послушно улеглись у ног трех мучеников, в то время как святой Януарий, по-прежнему спокойный, по-прежнему улыбающийся, подняв правую руку, благословлял зрителей.

В то же мгновение проконсул почувствовал, что глаза его словно заволакивает пеленой, он перестал видеть амфитеатр, веки его слиплись, и он внезапно погрузился во мрак. Но слепота была ничто по сравнению с испытываемой проконсулом болью, ибо с каждым толчком крови несчастному казалось, что глаза его пронзает раскаленное железо. Предсказание святого Януария сбывалось.

Тимофей попытался было справиться с болью и сдержать стоны в присутствии толпы, но вскоре, забыв о гордости и ненависти, он протянул к святому руки, громко умоляя вернуть ему зрение и избавить от жестоких страданий.

Святой Януарий, под взглядами внимательно следившей за ним толпы, не спеша подошел к проконсулу и произнес короткую молитву:

— Господь мой Иисус Христос, прости этому человеку все зло, которое он причинил мне, и верни ему свет, дабы это последнее чудо, которое ты соблаговолишь совершить, помогло раскрыть глаза духа его и удержать его на краю бездны, в которую несчастный неминуемо упадет. В то же время молю тебя, Бог мой, тронуть сердца всех людей доброй воли, что находятся в этих стенах, и пусть благодать твоя снизойдет на них и вырвет их из мрака язычества.

Затем, возвысив голос и коснувшись указательным пальцем век проконсула, он прибавил:

— Тимофей, префект Кампании, открой глаза и будь избавлен от страданий, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

— Аминь, — отозвались оба диакона.

И Тимофей открыл глаза; излечение его было столь быстрым и столь полным, что он даже забыл об испытанной им совсем недавно страшной боли.

Увидев это чудо, пять тысяч зрителей встали и в едином порыве, все как один, потребовали, чтобы их окрестили.

Тимофей же вернулся во дворец и, увидев, что огонь бессилен, а звери непослушны, приказал, чтобы святые были преданы смерти через отсечение головы.

Прекрасным осенним утром 19 сентября 305 года святой Януарий, в сопровождении двух диаконов, Прокла и Соссия, был приведен на форум Вулкано, рядом с наполовину потухшим кратером, на равнине Сольфатары, чтобы принять там последнее мучение. Рядом с ним шел палач, держа в руках широкий обоюдоострый меч; кортеж сопровождали два римских легиона при полном вооружении, дабы население Поццуоли не пыталось оказать даже малейшего сопротивления. Ни крика, ни жалобы, ни шепота не раздалось в дрожащей, униженной толпе. Над всем городом повисла мертвая тишина, прерываемая только цокотом копыт и бряцанием доспехов.

Святой Януарий не сделал и пятидесяти шагов по направлению к форуму, где должна была состояться его казнь, как на повороте улицы к нему обратился нищий, с огромным трудом пробившийся к святому, ибо был поражен двойным несчастьем — слепотой и старостью. Старик продвигался вперед, подняв лицо и вытянув перед собой руки, направляясь к тому, кого он искал, с тем безошибочным инстинктом слепого, который порою оказывается надежнее, чем взгляд самого проницательного зрячего.

Как только старцу показалось, что он находится достаточно близко от святого, чтобы тот мог его услышать, несчастный, умножив свои усилия и усердие, крикнул высоким, пронзительным голосом:

— Отец мой! Отец мой! Скажи, где ты, чтобы я мог броситься к ногам твоим?

— Я здесь, сын мой, — ответил святой Януарий, остановившись, чтобы выслушать старца.

— Отец мой! Отец мой! Выпадет ли мне счастье поцеловать пыль там, куда ступала твоя нога?

— Этот человек сумасшедший, — сказал палач, пожимая плечами.

— Позволь приблизиться этому старику, — мягко сказал святой Януарий, — ибо с ним благодать Божья.

Палач посторонился, и слепой смог, наконец, упасть на колени перед святым.

— Чего ты хочешь от меня, сын мой? — спросил святой Януарий.

— Отец мой, прошу тебя, дай мне что-нибудь на память, я сохраню этот дар до конца дней моих, он принесет мне счастье в этом мире и в ином.

— Этот человек сумасшедший! — повторил палач с презрительной усмешкой. — Как! Разве ты не знаешь, что у него больше ничего нет? — обратился он к нищему. — Ты просишь милостыни у человека, который сейчас умрет!

— Как знать, — возразил старик, покачав головой, — он ускользает от вас уже не первый раз.

— Не беспокойся, — отвечал палач, — на этот раз он будет иметь дело со мной.

— Правда ли это, отец мой? Ты победил огонь, пытку и хищных зверей, а теперь ты позволишь, чтобы этот человек убил тебя?

— Пришел мой час, — радостно ответил мученик. — Изгнание мое закончилось, пришло мне время вернуться на родину. Послушай, сын мой, у меня есть только кусок материи, которым мне должны завязать перед казнью глаза: я оставлю его тебе.

— Как же я заберу его? — спросил старик. — Солдаты не позволят мне приблизиться к тебе.

— Ну что ж! — ответил святой Януарий. — Я сам принесу тебе его.

— Благодарю, отец мой.

— Прощай же, сын мой.

Слепой удалился, и процессия возобновила свой путь. Дойдя до форума Вулкано, трое святых опустились на колени, а святой Януарий твердым, звучным голосом произнес:

— Боже милосердный и праведный, пусть же, наконец, наша кровь, которая сейчас прольется, утишит твой гнев и заставит прекратить гонения тиранов на твою святую Церковь!

Затем он встал и, нежно обняв своих товарищей по несчастью, дал палачу знак начинать его кровавое дело. Палач отсек головы вначале Проклу и Соссию, которые умерли мужественно, вознося хвалы Господу. Но, когда палач подошел к святому Януарию, его вдруг охватила конвульсивная дрожь, меч выпал у него из рук и ему недостало сил, чтобы нагнуться и поднять его.

Тогда святой Януарий сам завязал себе глаза, затем, поднеся руку к шее, сказал палачу:

— Ну, чего же ты медлишь, брат мой?

— Никогда я не смогу поднять меч, — сказал палач, — если только ты не дашь мне на это разрешения.

— Я не только разрешаю это тебе, брат, но и прошу об этом.

При этих словах палач почувствовал, как силы возвращаются к нему, и, подняв меч обеими руками, он ударил святого с такой силой, что одним ударом отсек тому не только голову, но и палец.

Что до молитвы, которую святой Януарий вознес перед смертью Господу, то она, несомненно, была услышана Всевышним, ибо в тот же год Константин, бежав из Рима, отправился к отцу и был назначен им наследником и преемником на троне империи. Если всякий результат должен иметь свою причину, то торжество Церкви начинается со смерти святого Януария и двух диаконов, Прокла и Соссия.