О мальчике скажем всего одно слово и тут же покинем его, чтобы заняться девочкой, чьи несчастья и составят главный предмет этой любопытной главы.

Мальчик был вылитый отец, поэтому с первого же взгляда ни у кого в Неаполе не возникало сомнения, что роковая способность князя к сглазу будет передаваться по мужской линии.

Девочка же была чудным созданием, соединившим в себе два типа красоты — итальянской и английской: у нее были длинные черные волосы, красивые голубые глаза, матовый лилейно-белый цвет лица, маленькие, блестящие, словно жемчужины, зубы и алый, как вишня, рот.

Мать сама занималась воспитанием этого очаровательного ребенка. Девочка росла под материнской опекой, грациозная и свежая, словно весенний цветок.

В пятнадцать лет она представляла собой одно из чудес Неаполя. Первое, что спрашивали у иностранцев, видели ли они прелестную княгиню ди ***.

Само собой разумеется, что за прошедшие пятнадцать лет князь нисколько не утратил своего зловещего дара. Однако к его очкам прибавилась еще огромная табакерка, что, если верить преданиям, удваивало пагубное влияние, которому постоянно подвергались те, кто соприкасался с князем.

Среди молодых вельмож, роем вившихся вокруг нее, красавица Елена (именно так звали дочь князя ди ***) отличала графа ди Ф***, второго сына одного из самых богатых и родовитых неаполитанских патрициев. Право первородства, как известно, было отменено в Королевстве обеих Сицилий, поэтому граф ди Ф***, хотя и был младший сын, являлся вполне приличной партией для нашей героини, ибо обладал ста пятьюдесятью тысячами ливров ренты, благородным именем, ему было двадцать пять лет и он был хорош собою.

Трудно поверить, но именно его красивая внешность и являлась главным препятствием к браку — слава Богу, не для молодой княгини, она, напротив, по заслугам и даже сверх того ценила этот дар природы. Но красота графа повлекла за собою столько его проказ, вскружила столько голов и послужила причиной стольких скандалов в городе, что едва в присутствии князя ди *** заходила речь о графе ди Ф***, как князь тут же начинал отрицательно отзываться о молодых повесах, в частности о том, у кого, по словам князя, было столько же любовных авантюр, сколько у царя Соломона.

К несчастью, произошло то, что случается всегда: красавица Елена влюбилась именно в того, кого ей не следовало любить. Произошло ли это из чувства симпатии или из духа противоречия? Не знаю. Случилось ли это от того, что Елена думала о графе хорошо или от того, что слышала о нем много плохого? Не знаю. Но она полюбила его, и не той мимолетной любовью, которая рождается от легкого каприза и умирает от малейшей преграды. Нет, она полюбила его страстной, глубокой и вечной любовью, какая только возрастает от встречающихся на ее пути трудностей, питается собственными слезами и, как в истории Ромео и Джульетты, может завершиться только перед алтарем или в могиле.

Но князь, хотя и обожал свою дочь, а точнее, именно потому, что он обожал ее, всячески противился союзу, который, как он полагал, сделал бы девушку несчастной. Каждый день отец рассказывал бедной Елене о новых проделках в духе Фобласа или Ришелье, которыми отличился граф ди Ф***. Но, к великому его удивлению, это перечисление проступков графа, вместо того чтобы уменьшить любовь девушки, только усиливало ее.

Вскоре любовь эта достигла такой степени, что щеки бедняжки побледнели, глаза ее, храня днем следы слез, проливаемых по ночам, стали потухать. Наконец ею овладела глубокая меланхолия, и на губах ее лишь изредка появлялась улыбка, похожая на бледные лучи зимнего солнца. У Елены обнаружилась анемия.

Князь, страшно встревоженный происшедшей в дочери переменой, дождался выходящего от нее врача и стал умолять его сказать, что тот думает о ее состоянии. Врач отвечал, что в данных обстоятельствах еще менее, чем в каких-либо других, медицина может позволить себе предсказать будущее, учитывая, что болезнь девушки вызвана, как ему кажется, причинами сугубо душевного свойства, о которых больная упорно отказалась говорить. Но, несмотря на это, врач был уверен, что в основе анемии, которая могла стать смертельной, лежит некий секрет, заключающий в себе и выздоровление девушки.

Князь, в отличие от врача, прекрасно знал, что это за секрет, и потому с тревогой следил за развитием болезни. Он продержался еще месяца два или три, но, когда врач объявил ему, что состояние больной ухудшилось настолько, что он больше за нее не ручается, отец, моля у Бога прощения за то, что поступает вразрез с моралью, вручая счастье дочери подобному человеку, в один прекрасный день сказал Елене, что жизнь ее ему дороже всего на свете, а потому он соглашается на ее брак с графом ди Ф***.

Бедняжка Елена, не ожидавшая столь доброй вести, подпрыгнула от радости. Ее побледневшие щеки тут же заалели румянцем, потухшие глаза засверкали вновь, а потом на печальных губах ее вновь заиграла милая улыбка, о которой она, казалось, забыла навсегда. Она обвила шею отца своими исхудавшими руками и в обмен на его согласие пообещала ему, что не только будет жить, но и будет счастлива.

Князь печально покачал головой: мысль о роковой репутации будущего зятя не покидала его.

Однако, дав слово, князь согласился на то, чтобы Елена тут же уведомила своего жениха, который был если не так же болен, то, по крайней мере, так же несчастен, как она, о неожиданной перемене в их судьбе.

Граф ди Ф*** примчался тут же. Узнав нежданную новость, он чуть не сошел с ума от радости.

Увидевшись, влюбленные не смогли вымолвить ни слова, они залились слезами.

Князь, ворча, удалился: продлись этот спектакль еще немного, он бы разрыдался, как они, и вместе с ними.

Постоянные отказы князя выдать дочь замуж наделали столько шуму, что он понимал сам: после того как он перестал сопротивляться союзу двух влюбленных, лучше было бы, чтобы свадьба состоялась как можно быстрее. Так что церемонию решили провести через три недели: этого времени как раз хватало для выполнения необходимых формальностей.

В течение этих трех недель князь ди *** получил около десятка анонимных писем, содержавших тягчайшие обвинения по адресу его будущего зятя. Писали брошенные Ариадны, рисовавшие графа как любовника без стыда и совести. Писали безутешные матери, обвинявшие графа в том, что он бессердечный отец. Поступавшие со всех сторон горькие жалобы все более укрепляли князя в неблагоприятном мнении, сложившемся у него о графе ди Ф***. Но он дал слово, он видел, как дочь его, обретая счастье, с каждым днем возвращается к жизни. Князь похоронил свои опасения в глубине души, понимая, что, после того как он уступил желанию Елены, забрать назад данное ей слово значило бы убить ее.

Все оставалось без изменений, и, наконец, наступил долгожданный день. К великой радости молодых супругов, торжественная церемония состоялась, и все присутствовавшие на ней, пребывая в восторге, единодушно заявили, что во всем Королевстве обеих Сицилий не сыскать двух молодых людей, которые во всех отношениях так подходили бы друг другу.

Вечером был дан большой бал, во время которого молодой супруг выказывал все признаки сильного нетерпения, а красавица-жена то и дело краснела. Наконец, пришло время расходиться. Гости разъехались один за другим, и во дворце остались только новобрачные и князь с княгиней. Видя, что приближается миг, когда она станет принадлежать другому, Елена бросилась в объятия матери, тогда как молодой граф, улыбаясь, пожимал руку князю.

В эту минуту князь, забыв уже о своем предубеждении против зятя, одной рукой обнял его, другой — дочь, запечатлел на их лбу поцелуй, воскликнув: "Пойдемте, дорогие дети, получите отцовское благословение".

При этих словах новобрачные, высвободившись из объятий князя, упали перед ним на колени, и он, чтобы выйти из положения с честью, опустил на их головы руки, прежде воздетые к Небу. Не найдя ничего лучше слов, обращенных самим Господом к первым на земле супругам, он воскликнул: "Плодитесь и размножайтесь!"