Все боги, поддавшись на обман, поверили в это мнимое недомогание; сам Эскулап объявил, что у Венеры не что иное, как расстройство нервов, которое пройдет после принятия ванн и молочной сыворотки; только Юнона обо всем догадалась.

Юнона была сведуща в подобных делах. Собственное бесплодие делало ее ревнивой: ни одна талия не округлялась на Олимпе без того, чтобы первые же признаки этой перемены не бросались ей в глаза. Она следила за изменениями в состоянии Венеры и заранее желала зла ее будущему ребенку.

Она решила ни на минуту не терять из виду падчерицу, чтобы сразу же навести порчу на несчастный плод ее чрева. Как только у Венеры начались первые схватки, Юнона тут же оказалась у ее изголовья, перерядившись повитухой.

Венера была существом изнеженным, как и положено всякой модной женщине: она изо всех сил кричала, пока шли роды, и в конце концов произвела на свет маленького Приапа.

Юнона приняла младенца из рук роженицы и, пока Венера, находясь в полуобморочном состоянии, закрыла свои прекрасные, еще влажные от слез глаза, приготовилась навлечь на ребенка роковое проклятие, которое должно было повлиять на всю его жизнь.

Но в то мгновение, когда Юнона устремила полный гнева взор на новорожденного, она замерла, пораженная. Никогда, даже у самых великих богов, не видела она ничего подобного тому, что предстало ее глазам.

Хотя ее замешательство было недолгим, оно спасло Приапа. Вакх, находившийся в глуши Индии, где он учил бирманцев, как лучше осветлять вино, услышал крики Венеры и поспешно явился. Бросившись в комнату роженицы, он подбежал к ребенку и в порыве отцовской любви вырвал его из рук Юноны.

Юнона решила, что козни ее раскрыты; в гневе она выбежала из дворца, вскочила в колесницу и вновь поднялась на небо. Вакх, однако, не знал, что это была она, но догадался об этом сначала по крику ее павлинов, а затем по лучу света, который она оставила за собой. Он давно знал о скверном характере тещи: ему самому пришлось полгода скрываться в бедре Юпитера, чтобы спастись от ее ревности. Вакх понял, что дела бедного ребенка будут плохи, если Юнона отыщет его, поэтому он убежал с малышом и спрятал его на острове Лампсак.

Но слух о происшедшем, а также об обстоятельстве, которому юный Приап был обязан жизнью, распространился, и этого оказалось достаточно, чтобы древние поверили, будто они нашли средство от сглаза. С этим и связано происхождение некоторых женских украшений, найденных при раскопках Геркуланума и Помпей.

В наше время, когда подобные украшения не в ходу, их заменили рога. В любом более или менее аристократическом доме Неаполя первое, что вам бросается в глаза, — это пара рогов в прихожей, и чем длиннее рога, тем они действеннее. Обычно их привозят из Сицилии: самые красивые рога находят именно там. Я видел такие, что были трех футов длиной и стоили пятьсот франков пара.

Помимо рогов, хранящихся дома, которые, учитывая их размеры, нельзя возить с собой, используют маленькие рожки — их носят на шее, на пальце, на цепочке от часов; купить их можно на каждом углу, у любого торговца всякой всячиной. Этот предохраняющий от сглаза амулет делается обычно из коралла или гагата.

Я хотел бы рассказать вам, по какой причине рога в такой чести у неаполитанцев, но, несмотря на предпринятые мною розыски, признаюсь, не смог найти абсолютно ничего, на чем можно было бы выстроить хоть какую-то теорию или обосновывать самую простенькую версию. Это так, потому что это так, и не спрашивайте меня больше ни о чем, иначе я буду вынужден произнести слова, которые обходятся нам так дорого: "Я не знаю".

В древности известно было три способа для наведения порчи — прикосновением, словом, взглядом.

Cuius ab attactu variarum monstra ferrarum In iuvenes veniunt; nulli sua mansit imago,^[23] —

говорит Овидий;

Quae пес pernumerare curiosi Possint nec mala fascinare lingua,^[24] —

говорит Катулл;

Nescio quis teneros oculus mihi fascinat agnos,^[25] — говорит Вергилий.

Хотите посмотреть, как это верование из мира языческого перешло в мир христианский? Послушайте святого Павла, обращающегося к галатам:

"Quis vos fascinavit non obedire veritati?^[26]"

Стало быть, святой Павел верил в сглаз?

Перейдем теперь к средневековью и откроем сочинение Эрхемперта, монаха из монастыря на горе Кассино, процветавшего около 842 года:

"Я знавал, — говорит почтенный монах, — мессира Лан-дульфо, епископа Капуи, человека редкого благоразумия, который имел обыкновение говорить: "Всякий раз, как я встречаю монаха, со мной в тот же день случается какое-нибудь несчастье" ("Quotiens monachum visu cerno, semper mihifutura die, auspicio tristia subministrat"^[27])".

Это суеверие и поныне широко распространено в Неаполе. Мне кажется, я уже рассказывал, что, когда мы отплывали на Сицилию и садились на корабль, нам встретился аббат. Увидев его, капитан предложил нам перенести отправление на следующий день. Мы не приняли его слов во внимание и были застигнуты бурей, державшей нас в течение суток между жизнью и смертью.

Из трех видов порчи, известных в античности, два потерялись по дороге и остался один — сглаз. Правда, он хуже всего: "Nihil oculo nequius creatum^[28]", — говорит Екклезиаст в главе 21.

Тем не менее, подобно тому как Господу было угодно, чтобы гремучая змея выдавала себя шуршанием своих колец, так и на лбу наводящего порчу начертаны некие знаки, с помощью которых при определенных навыках его можно распознать. Обычно он худ и бледен, нос у него крючком, в больших глазах есть что-то жабье (по обыкновению, он прячет их за очками) — как известно, роковой дар наводить порчу жаба получила от Неба: взглядом она убивает соловья.

Поэтому, когда вы встречаете на улицах Неаполя человека, похожего на описанного мною, будьте осторожны: можно побиться об заклад, поставив сто против одного, что у него дурной глаз. Если это так и если он увидел вас первым, беды не избежать, делу не поможешь — склоните голову и ждите. Если же, напротив, вы предупредили его взгляд, поспешите показать ему вытянутый средний палец, сложив остальные: сглаз будет отведен. Сказано Марциалом: "Et digitum porrigito medium^[29]".

Само собой разумеется, что, если на вас рожки из коралла или гагата, вам нет никакой нужды во всех этих предосторожностях. Талисман — средство верное, по крайней мере так говорят продавцы рожков.

Способность наводить порчу — болезнь неизлечимая, человек рождается с дурным глазом, с дурным глазом и умирает. В конце концов, умение сглазить можно приобрести, но, если уж у человека дурной глаз, избавиться от этого нельзя.

Обычно люди, обладающие дурным глазом, не знают о своей роковой власти: сказать человеку, что у него дурной глаз, — значит, сделать ему сомнительный комплимент (кстати, непременно найдутся такие, что отнесутся к этому с большим неудовольствием), поэтому приходится ограничиваться тем, чтобы по возможности избегать таких людей, а если сделать этого нельзя, то порчу отводят, держа руку в вышеуказанном положении. Всякий раз, как вы увидите на улицах Неаполя двух беседующих мужчин, один из которых держит руку, заложив ее за спину, посмотрите хорошенько на его собеседника: у этого человека дурной глаз или, по крайней мере, так считается.

Когда иностранец приезжает в Неаполь, он сначала смеется над этим суеверием, но мало-помалу оно начинает его тревожить; в итоге через три месяца пребывания в городе он бывает увешан рожками с головы до ног, а правая рука его вечно сжата.

От дурного глаза спасают только указанные мною средства. Вас не уберегут от него ни положение в обществе, ни богатство, ни чины. Перед сглазом все равны.

С другой стороны, для обладателя дурного глаза не важны ни возраст, ни пол, ни положение в обществе — сглазить может ребенок или старик, мужчина или женщина, адвокат или врач, судья, священник, промышленник или дворянин, лаццарони или вельможа. Главное — знать, насколько возраст, пол и положение влияют на тяжесть сглаза.