Все усилия были теперь направлены против двадцати беглецов, укрывшихся, как мы уже сказали, в развалинах старого замка. Солдаты, подбадривая друг друга, продвигались вперед, опасаясь, что, как только они приблизятся к убежищу бандитов, те встретят их огнем. Они дошли до самых ворот, но, к всеобщему удивлению, не раздалось ни единого выстрела. Подобная безнаказанность придала нападающим смелости; с помощью топора и рычага они взялись за ворота, те поддались, и солдаты устремились во двор замка, рассыпались по коридорам, разбежались по покоям, но, к их великому изумлению, замок был пуст: бандиты исчезли.

В течение часа осаждающие рыскали по всем углам и закоулкам старой крепости. Они уже собрались ретироваться, уверенные в том, что бандиты нашли какой-то им одним известный способ добраться до гор, как вдруг один солдат, приблизившись к подвальному окну и наклонившись, чтобы заглянуть туда, упал, сраженный выстрелом.

Беглецов обнаружили, но проникнуть в их убежище было делом нелегким. Поэтому решено было, вместо того чтобы принуждать их к сдаче, использовать иной, более медленный, но зато более верный способ: для начала к окну подкатили большой камень, затем на этот камень навалили камни поменьше — все, какие оказались под рукой. Для охраны этого выхода оставили пикет солдат с ружьями наизготовку. Затем с другой стороны, у двери подвала, которую бандиты заперли изнутри, стали бросать зажженные охапки хвороста, дерево и все горючие материалы, какие только смогли найти. Лестница скоро превратилась в настоящее пекло, дверь не выдержала напора огня, и пожар потоком распространился в подземелье, где укрылись осажденные. Тем не менее в подвале по-прежнему царило глубокое молчание. Вскоре раздались два выстрела: два брата, не желая попасть живыми в руки врагов, обнялись на прощание и выстрелили друг в друга в упор. Через мгновение раздался новый взрыв — один из бандитов сам бросился в пламя и его патронная сумка взорвалась. Наконец, семнадцать оставшихся бандитов, увидев, что у них нет больше никаких надежд на спасение и что они вот-вот задохнутся, решили сдаться. Тогда подвальное окно освободили от камней, бандитов по одному вытащили на поверхность, сразу же связывая их. На прибывшей затем повозке их всех перевезли в городскую тюрьму.

Что касается тех восьмерых, которые не захотели поехать в Фоджу, и двоих, которым удалось скрыться, то их травили словно диких зверей, охотясь за ними по всем пещерам. Одних убили или выгнали из их логовищ, словно косуль, других выдали те, у кого они скрывались, третьи, наконец, сдались сами. Таким образом, через год все соратники Вардарелли были либо убиты, либо сидели в тюрьме.

Только женщина, которая спаслась, держа по пистолету в каждой руке, исчезла, и никто больше не видел ее ни живой ни мертвой.

Когда король узнал о происшедшем, он страшно разгневался. Уже во второй раз, не предупреждая его, нарушали договор, подписанный если не им, то от его имени. Он знал, что неумолимая история регистрирует факты, не утруждая себя поиском их причин, и, в противоположность тому, что происходит в нашем мире, где министры отвечают за ошибки короля, в мире ином король ответствен за ошибки своих министров.

Но ему беспрестанно и со всех сторон повторяли, что истребление вредной породы Вардарелли — дело похвальное, и в конце концов король простил тех, кто злоупотребил его именем.

К тому же через некоторое время началась революция 1820 года, принесшая с собой совсем иные заботы, нежели более или менее строгое соблюдение договора, заключенного с бандитами. В третий раз король вернулся через два года отсутствия, приветствуемый радостными криками своего народа, который постоянно изгонял его и который без него не мог жить.

На беду неаполитанцев, третья реставрация была непродолжительной. Вечером 3 января 1825 года, после обычной карточной игры и молитв, король отправился почивать. На следующий день в десять часов утра он еще не позвонил. Когда к королю вошли в комнату, он был мертв.

При вскрытии завещания, в котором он поручал своему сыну Франческо продолжать раздавать подаяния, какие он сам имел обыкновение делать, выяснилось, что сумма этих подаяний равнялась 24 000 дукатов в год.

Король прожил семьдесят шесть лет, из них он правил шестьдесять пять. За долгое его царствование сменилось три поколения, и, хотя во время его правления случились три революции и три реставрации, он умер, будучи самым популярным из всех королей, какие правили Неаполем.

Народ, конечно же, стал стал искать какую-то сверхъестественную причину неожиданной смерти своего любимого короля. Для людей, подобно неаполитанцам, наделенных воображением, нет ничего проще. Вот что выяснилось.

Король Фердинанд, как известно, не был лишен некоторых предрассудков. В течение пятнадцати лет его преследовал каноник Йорио, добивавшийся от него аудиенции, чтобы представить ему какую-то свою книгу. Фердинанд постоянно ему отказывал и, несмотря на насто-яния просителя, не уступал. Наконец, 2 января 1825 года, поддавшись уговорам своего окружения, он согласился дать на следующий день столь долго откладывавшуюся аудиенцию. Однако утром того же дня король решил было отправиться в Казерту и списать на охоту — эта причина всегда казалась ему уважительной — свое настойчивое желание проявить неучтивость по отношению к доброму канонику и не принимать его. Но его уговорили не уезжать. Король остался в Неаполе, принял Йорио, который провел с ним два часа и, уходя, подарил ему свою книгу.

На следующий день, как мы знаем, короля Фердинанда не стало.

Врачи единодушно заявили, что король умер от внезапного апоплексического удара, но народ не поверил ни единому их слову. По мнению народа, истинной причиной смерти была аудиенция, которую король против своей воли дал канонику Йорио.

Каноник Йорио, как и князь ди ***, обладал самым дурным глазом в Неаполе. Мы расскажем в следующей главе, что такое сглаз, или порча.

XV

СГЛАЗ

Неаполь, как и все связанное с делами человеческими, испытывает влияние двоякой силы, управляющей его судьбой: у него есть злое начало, преследующее его, и добрый гений, его охраняющий; у него есть свой Ариман, который ему угрожает, и свой Ормузд, который его защищает; у него есть свой демон, желающий погубить его, и свой покровитель, надеющийся его спасти.

Его недруг — это сглаз, его покровитель — святой Яну-арий.

Не будь на небе святого Януария, сглаз давно бы уничтожил Неаполь; если бы на земле не существовало сглаза, святой Януарий уже давно сделал бы Неаполь первейшим из всех городов.

Ведь сглаз — это не вчерашнее изобретение, не средневековое верование и не суеверие поздней Римской империи: это бедствие, оставленное древним миром в наследство миру современному, это чума, унаследованная христианами от язычников, это цепь, которая протянулась через века и к которой каждая эпоха прибавляет свое звено.

Греки и римляне знали, что такое сглаз: греки называли его Раоката, а римляне — fascinum.

Сглаз родился на Олимпе, так что происхождением своим, как мы видим, он может похвалиться. Вот как свершилось его появление на свет.

Венера, только что вышедшая из моря, заняла свое место среди богов; первой заботой ее было выбрать себе обожателя среди этой высочайшей ассамблеи: она отдала предпочтение Вакху, и Вакх был счастлив.

Хотя Венера и была богиней, она, однако, оказалась подчинена тем же законам природы, что и обычная женщина, просто в качестве бессмертной ей суждено было выполнять женские обязанности дольше и чаще. В один прекрасный день Венера заметила, что вскоре станет матерью. Поскольку ребенок, которого она носила в своем лоне, был первым в длинной чреде отпрысков, которыми богиня красоты должна была населить леса Амафонта и рощи Киферы, это новое ее состояние вызвало у нее чувство стыдливости, заставившее ее скрыться от взоров богов. Венера объявила, что слабое здоровье вынуждает ее какое-то время пожить в деревне, и удалилась в самые уединенные покои своего дворца в Пафосе.