XIII

АНЕКДОТЫ

В каждой стране есть персонаж, воплощающий в себе одном глупость целого народа: в Милане это Джироламо, в Риме — Кассандрино, во Флоренции — Стентерелло, в Неаполе — монсиньор Перрелли.

Монсиньор Перрелли — козел отпущения для всех глупостей, сказанных и сделанных в Неаполе во второй половине прошлого века. В течение прожитых им пятидесяти лет он был предметом насмешек, анекдотов и прибауток, ходивших по столице и провинции, а поскольку за сорок лет, прошедших после его смерти, ему не нашлось достойной замены, все лучшее, что придумано в данном жанре, по-прежнему относится на его счет.

Монсиньор Перрелли, как свидетельствует его звание, избрал карьеру прелата и дослужился до красных чулок, что в Италии означает определенное положение; затем, ибо, в конечном счете, честность его была общепризнана, он был назначен хранителем сокровищницы святого Януария, и должность эту, если не считать его глупостей, он с достоинством отправлял всю свою жизнь.

Монсиньор Перрелли происходил из хорошей семьи, поэтому, как мы уже говорили, он был прекрасно принят при дворе. Надо сказать, что в глазах как короля Фердинанда, так и Людовика XIV, если кому-нибудь и можно было бы обойтись без предков, так это именно священникам. Папа, светский владыка Рима и духовный государь мира, чаще всего просто бедный монах. Но дело не в этом. Монсиньор Перрелли был благородного происхождения, и королю Носатому по отношению к нему не приходилось преодолевать отвращение, которое он испытывал к несчастному маркизу ди Совалю.

Будучи по природе своей остроумным и насмешливым, его неаполитанское величество сразу же понял, какую выгоду можно извлечь, имея рядом такого человека, как монсиньор Перрелли. Подобно тому, как "Шаривари" каждое утро пересказывает новую остроту г-на Дюпена и колкости г-на Созе, так и король Фердинанд спрашивал каждое утро при своем пробуждении: "Ну, что сказал вчера монсиньор Перрелли?" И в зависимости от того, насколько забавной оказывалась случившаяся накануне анекдотическая история, сам король в течение всего дня пребывал в более или менее радужном настроении. Смешная история, рассказанная о монсиньоре Перрелли, служила в глазах короля Фердинанда лучшей рекомендацией рассказчику.

Лишь однажды монсиньору Перрелли случилось встретить человека глупее себя: им оказался солдат-швейцарец. Король Фердинанд сделал его капралом (солдата, разумеется).

Архиепископ отдал приказ пускать в церковь священнослужителей только в сутанах, и у дверей трехсот храмов Неаполя были поставлены часовые, чтобы следить за исполнением этого распоряжения. Как раз на следующий день после того как была принята эта мера, монсиньор Перрелли вышел из бани, одетый в короткое платье, и от мирян его отличали только брыжи. То ли он не знал об отданном приказании, то ли счел, что общие правила его не касаются, но со свойственной ему уверенностью он предстал перед дверями церкви дель Кармине.

Часовой ружьем преградил ему путь.

— Что это значит? — спросил монсиньор Перрелли.

— Вам нельзя входить, — ответил часовой.

— Это почему же мне нельзя входить?

— Потому что у вас нет сутаны.

— Как? — воскликнул монсиньор Перрелли. — Как, у меня нет сутаны? Что вы такое говорите? У меня дома их целых четыре штуки, из них две — новехонькие.

— Тогда другое дело, — ответил швейцарец, — проходите.

И монсиньор Перрелли вошел в церковь, несмотря на запрет.

В другой раз монсиньор Перрелли одержал еще одну блестящую победу, которая произвела не меньше шума. Он с ходу сумел разрешить проблему естествознания, остававшуюся загадкой с начала веков.

На ученой ассамблее во дворце Студи, проходившей под председательством маркиза Ардити, обсуждались причины солености морской воды. Каждый высказал свою более или менее вероятную точку зрения, но ни одна система доводов не казалась достаточно убедительной, чтобы ее приняло большинство. Тогда монсиньор Перрелли, присутствовавший на этом интересном заседании в качестве приглашенного, встал и попросил слова. Оно было дано ему незамедлительно и без всяких затруднений.

— Простите, господа, — сказал монсиньор Перрелли, — но мне кажется, что вы удаляетесь от истинной причины данного явления, которая, по моему мнению, очевидна. Позволите ли вы мне выдвинуть одну гипотезу?

— Выдвигайте, монсиньор, выдвигайте! — закричали со всех сторон.

— Тогда, господа, один вопрос, — продолжал монсиньор Перрелли.

— Какой?

— Откуда берутся соленые сельди?

— Из моря.

— Разве не сказано в естественной истории, что эти китообразные водятся в морях и почти всегда встречаются огромными косяками?

— Верно.

— Так что за нужда, — спросил монсиньор Перрелли, довольный всеобщим согласием, — искать другие причины?

— В самом деле, — согласился маркиз Ардити, — никто из нас ни разу не подумал об этом: солят море соленые сельди.

И блестящее это открытие было внесено в анналы Академии; запись о нем можно видеть еще и сегодня, хотя я, вероятно, первый, кто сообщил об этом ученому миру.

Во время крестин своего старшего сына король Фердинанд сделал более или менее ценный подарок каждому, кто присутствовал на этой церемонии. Во время распределения подарков на долю монсиньора Перрелли выпала золотая табакерка, украшенная королевским бриллиантовым вензелем.

Можно понять, что столь щедрое доказательство королевской дружбы было монсиньору Перрелли крайне дорого. Табакерка стала предметом его неусыпных забот. Он постоянно перекладывал ее из карманов верхнего платья в карманы сутаны и из карманов сутаны в карманы верхнего платья. Один ученый математик, идя от известного к неизвестному, подсчитал, что монсиньор Перрелли тратил в сутки четыре часа тридцать пять минут двадцать три секунды на поиски драгоценной безделушки. А поскольку, как говорил сам монсиньор, в течение этих четырех часов тридцати пяти минут двадцати трех секунд он не жил, то эти часы, минуты, секунды приходилось вычитать из его жизни. В конечном счете получилось, что монсиньор Перрелли прожил бы на десять лет больше, не подари ему король Фердинанд пресловутую табакерку.

Однажды вечером, когда монсиньор Перрелли отправился играть в реверси к князю ди С. и когда, по обыкновению, он потратил часть вечера на поиски табакерки, случилось так, что, вернувшись домой, достойный прелат обнаружил, что на этот раз драгоценность действительно исчезла. Сначала у монсиньора Перрелли возникло подозрение, что табакерка осталась в коляске. Он позвал кучера и приказал ему обшарить коляску, перетряхнуть подушки, перевернуть ковер — короче, произвести самые тщательные поиски. Кучер повиновался, но через несколько минут принес катастрофическую весть — табакерки в карете не оказалось.

Тогда монсиньор Перрелли вспомнил, что он несколько раз высовывал руки в открытые окна кареты и, стало быть, мог по рассеянности обронить табакерку по пути домой. В этом случае она должна была находиться на дороге, ведущей от дворца князя ди С. к дому монсиньора Перрелли. К счастью, было всего два часа ночи, поэтому оставалась надежда, что драгоценность еще не подобрали. Монсиньор Перрелли приказал кучеру и кухарке — это была вся его прислуга — взять по фонарю и обследовать улицу булыжник за булыжником.

Слуги вернулись в отчаянии, не найдя ни малейших следов табакерки.

Тогда монсиньор Перрелли решил, хотя и было всего три часа ночи, отправить письмо князю ди С., чтобы тот немедленно поднял весь дворец на поиски табакерки, потеря которой внушала достойному прелату крайнюю тревогу. Дело было безотлагательное, и письмо было составлено так, как мог написать его человек, находящийся в состоянии живейшего волнения. Монсиньор Перрелли извинялся перед князем, что вынужден будить его в такой час, но просил того представить себя на его месте и простить причиняемое ему беспокойство.

Письмо было составлено, подписано, сложено, не хватало только печати. Встав в ее поисках, монсиньор Перрелли почувствовал, как что-то тяжелое бьет его по икре ноги. Ученый прелат знал, что в нашем мире не бывает следствия без причины, а потому он решил добраться от следствия до причины: он поднес руку к полам платья — знаменитая табакерка своей тяжестью прорвала карман, проскользнула за подкладку и подавала признаки существования, щекоча икру своего владельца.