— Вот именно, — ответил папа, улыбаясь, — а вы не чувствуете в себе достаточно сил, чтобы стать мучеником.

— Чувствую, но, признаюсь, мне нужно поощрение со стороны вашего святейшества.

— У вас уже есть сюжет?

— Давно, и подлинная цель моего путешествия в Рим и Неаполь — изучение античности, но античности не Тита Ливия, Тацита и Вергилия, а Плутарха, Светония и Ювенала. Я видел Помпеи, и Помпеи рассказали мне все, что я хотел знать, то есть все те подробности частной жизни в то время, которые не найти ни в одной книге, так что я готов.

— Как будет называться ваше произведение?

— "Калигула".

— Интересная эпоха, но, обратившись к ней, вы не сможете сделать своими героями первых христиан. Как вы знаете, они появились после смерти этого императора.

— Знаю, ваше святейшество. Но я нашел способ обойти это препятствие, выбрав народное предание, согласно которому Магдалина умирает в Сент-Боме, а свет поднимается с Запада на Восток, вместо того чтобы опускаться с Востока на Запад.

— Попытайтесь, сын мой. То, что вы сделаете с этой целью, люди, возможно, сочтут неудачей, но в глазах Господа похвально будет уже одно ваше намерение.

— А если меня постигнет участь миссионеров в Индии, Китае и Тибете, соизволит ли ваше святейшество вспомнить обо мне?

— Долг Церкви, — ответил папа, смеясь, — молиться за всех своих мучеников.

Аудиенция продлилась час. Я поклонился и сказал:

— Прощаясь с вашим святейшеством, я сожалею об одном.

— О чем?

— О том, что не принес с собой ничего, что вы, ваше святейшество, могли бы благословить. Если б я знал, что вы будете так добры ко мне, я купил бы четки, и они стали бы драгоценным подарком для моей матери и моей сестры.

— Не беспокойтесь об этом, — ответил папа. — Мне понятно ваше желание, и я хочу, чтобы оно исполнилось.

С этими словами папа направился к маленькому шкафчику, стоявшему в углу кабинета, вынул оттуда двое или трое четок и столько же маленьких крестиков из дерева и перламутра. Затем, благословив их, протянул их мне.

— Возьмите, — сказал он, — это четки и кресты из Святой земли. Они сделаны монахами из храма Гроба Господня, и их прикладывали к могиле Христа. Тем, кто будет носить их, я даю к тому же полное отпущение всех грехов.

Встав на колени, чтобы принять драгоценный дар, я попросил папу:

— Пусть ваше святейшество сопроводит этот дар своим благословением, и мне больше будет нечего у вас просить, кроме того, чтобы в памяти вашей я не слился с толпой тех, кого вы соизволите принимать.

Я почувствовал, как обе руки этого достойного и святого старца опустились на мою голову, склонился до земли, во второй раз поцеловал папскую туфлю и вышел со слезами на глазах и сердцем, полным веры.

Через два года после этой аудиенции появился "Калигула": то, что я ожидал, свершилось, и, если его святейшество сдержал слово, имя мое должно быть внесено в мартиролог.

XLVIII

КАК, ОТПРАВЛЯЯСЬ В ВЕНЕЦИЮ, МОЖНО ОКАЗАТЬСЯ ВО ФЛОРЕНЦИИ

Больше ничто не удерживало меня в Риме, который я уже посетил по дороге в Неаполь. Все мои приготовления были сделаны: я распрощался поэтому с моим добрым и милым Жаденом, который собирался остаться в Италии с Милордом еще на год. Сердце мое сжималось от этой двойной разлуки, и я покинул Вечный город в тот же день, намереваясь отправиться в Венецию. Но поговорка "Человек предполагает, а Бог располагает" в особенности справедлива в Италии.

На следующий день, когда карета ненадолго остановилась в Чивита Кастеллане, чтобы лошади отдохнули, я решил воспользоваться этим временем и пробежаться по городу. Однако, когда я пытался расшифровать плохую надпись, сделанную на дурной латыни у подножия скверной статуи, ко мне подошли два карабинера. Эти господа пригласили меня следовать за ними в полицейский участок, куда наш хозяин, будучи рабом формальностей, уже отослал мой паспорт. Я отправился туда довольно спокойно, несмотря на то, что произошло со мной по прибытии в Неаполь, и при том, что в Италии в подобных приглашениях всегда есть что-то мрачное и зловещее. Но всего два дня назад я имел честь быть принятым его святейшеством, я провел с ним час; он был настолько добр ко мне, что пригласил меня приехать к нему еще раз. Он благословил меня, и я считал, что за мною нет никаких грехов.

В кабинете, куда меня провели, я увидел господина, который принял меня сидя, не снимая шляпы и нахмурив брови. До того как он успел произнести хоть слово, я взял стул, надвинул фуражку на уши и настроил свое лицо под стать выражению его физиономии. К людям, особенно в Италии, надо относиться точно так же, как они относятся к вам. Какое-то время он молчал, я тоже не проронил ни слова. Наконец он взял из пачки бумаг досье, на котором значилось мое имя и, повернувшись ко мне, спросил:

— Вы господин Александр Дюма?

— Да.

— Драматург?

— Да.

— И вы направляетесь в Венецию?

— Да.

— Так вот, сударь, я получил приказ как можно быстрее препроводить вас за пределы Папского государства.

— Если вы дадите себе труд взглянуть на мою визу, вы увидите, что полученный вами приказ прекрасно согласуется с моим желанием.

— Но в вашем паспорте стоит виза в Анкону, а поскольку ближайший пограничный город — это Перуджа, вы не удивитесь, если я попрошу вас отправиться в этот город.

— Как вам угодно, сударь. Я могу поехать в Венецию через Болонью.

— Хорошо. Но я должен еще уведомить вас, что, если вы вновь вернетесь в государство его святейшества, вам грозят пять лет каторжных работ.

— Очень хорошо. Тогда я поеду через Тироль, у меня есть время.

— Вы сговорчивы, сударь.

— Я имею привычку обсуждать законы только с теми, кто их устанавливает, сопротивляться приказам только в присутствии тех, кто их отдает, считать себя оскорбленным только теми, кто равен мне, и требовать удовлетворения только у тех, кто способен драться.

— В таком случае, сударь, вы, конечно, не откажетесь подписать вот эту бумагу?

— Сначала посмотрим, что это.

Он протянул мне бумагу.

Это было подтверждение того, что мне объявлено об отданном приказе, признание в том, что я заслужил подобное обращение, и обязательство никогда больше не ступать ногой в Папское государство под страхом пяти лет каторжных работ. Я пожал плечами и отдал бумагу чиновнику.

— Вы отказываетесь, сударь?

— Отказываюсь.

— Имейте в виду, что я пошлю за двумя свидетелями, чтобы констатировать ваш отказ.

— Посылайте.

Прибыли два свидетеля: они пригодились дважды. Во-первых, они не только констатировали мой отказ, но, кроме того, дали мне свидетельство о моем отказе: я вложил это свидетельство в письмо, адресованное господину маркизу де Тальне, и вручил это письмо полицейскому чиновнику Ч и вита Кастелланы.

— Теперь, сударь, — сказал я ему, — возьмите на себя обязанность доставить это письмо; оно не запечатано, и римской полиции не придется взламывать печати.

Чиновник прочел письмо. Я просил господина маркиза де Тальне пойти к его святейшеству, рассказать ему все, что со мной случилось в его государстве, и напомнить ему о сделанном мне приглашении приехать снова на Страстную неделю. Чиновник посмотрел на меня с сомнением.

— Его святейшество вчера принял вас? — спросил он.

— Вот письмо монсиньора Фиески, где говорится, что мне оказана эта милость.

— Тем не менее вы и есть господин Александр Дюма?

— Я и есть господин Александр Дюма.

— Тогда я ничего не понимаю.

— В ваши обязанности не входит понимать, поэтому, будьте добры, сударь, ограничьтесь исполнением своих обязанностей.

— Ну что ж! Пока в мои обязанности, сударь, входит препроводить вас до границы.

— Прикажите, чтобы мои вещи выгрузили из кареты, отправляющейся в Венецию, и велите прислать веттурино.

— Не скрою от вас, что два карабинера проводят вас до Перуджи и вам не будет позволено останавливаться ни днем ни ночью.