— Хорошо! Я бы завизировал свой паспорт сегодня вечером, а ночью уехал бы.

— Ну, уж нет!

— Прекрасно, не будем больше говорить об этом.

— Так я могу рассчитывать на вас?

— Рассчитывайте на меня.

Граф де Беарн протянул мне руку, и мы расстались.

— Доставьте мне удовольствие, — сказал я Жадену, вернувшись в гостиницу.

— Какое?

— Скажите слуге, чтобы на эту ночь вам поставили раскладную кровать в моей комнате.

— Зачем?

— Увидите.

— Милорд вам тоже нужен?

— Хм-хм! Быть может, он не будет лишним.

— Значит, вы думаете, что они придут арестовывать вас?

— Боюсь, что да.

— Ну и тщеславны же вы, черт побери, если воображаете, что правительствам только и дела, что заниматься вами!

— Да, но здешнее настолько соизволило заняться моим отцом, что отравило его, и признаюсь вам, что подобный прецедент не внушает мне доверия.

— Хорошо! Будем спать в вашей комнате, раз вас нужно охранять.

И Жаден приказал, чтобы ему разложили кровать рядом с моей.

Приняв эту меру предосторожности, мы легли и заснули, словно и не встретили днем никакого маркиза.

Около четырех часов утра я услышал, как дверь моей комнаты открывают.

Как бы крепко я ни спал и как бы осторожно ни открывали дверь, в подобных случаях я просыпаюсь мгновенно. На этот раз присущая мне бдительность не подвела меня. Я широко раскрыл глаза и увидел лакея.

— В чем дело, Пеппино? — спросил я. — Чем я обязан удовольствию видеть вас у себя в такую рань?

— Прошу тысячу извинений у вашего превосходительства, — отвечал бедный парень, — два господина желают непременно поговорить с вами.

— Два господина из полиции, не так ли?

— По правде сказать, боюсь, что да.

— Тревога, Жаден, тревога!

— Что? — спросил Жаден, протирая глаза.

— Два сбира оказывают нам честь и наносят нам визит, друг мой.

— Иначе говоря, мне надо вставать и бежать к графу де Беарну.

— Вы говорите, словно Иоанн Златоуст, мой милый. Вставайте и бегите.

— Не лучше ли будет, чтобы их сожрал Милорд? Дело будет сделано куда быстрее, и нам никаких хлопот.

— Нет, придут другие, и придется все начинать сначала.

— Эти господа могут войти? — спросил Пеппино.

— Разумеется, пусть войдут.

Господа вошли.

Они весьма походили на полицейских агентов, какими их изображают в театре.

— Господин Гиссар? — спросил один из них.

— Это я, — ответил я.

— Господин Гиссар, придется сразу зе пойти за нами.

— Куда это, скажите на милость?

— В полизию.

Я бросил на Жадена торжествующий взгляд.

— У правительства должно быть много лишнего времени, раз оно так себя утруждает! — вполголоса произнес Жаден.

— Что говорит господин? — спросил сбир.

— Я? Ничего! — ответил Жаден.

— Господин говорил о правительстве!

— А! Я сказал, что правительство с нежностью относится к приезжающим иностранцам, и я повторяю это, ибо таково мое мнение, сударь. Разве запрещено иметь свое мнение?

— Да, — ответил сбир.

— В таком случае, сударь, у меня его нет, будем считать, что я ничего не сказал.

Я стал поспешно одеваться, чертовски боясь, как бы сбиры, не привыкшие к манере Жадена разговаривать, не увели и его вместе со мной. Поэтому я быстро надел жилет и редингот и заявил, что готов следовать за ними.

Благодаря тому, что я быстро отозвался на приглашение правительства, у сбиров явно сложилось обо мне прекрасное мнение. Поэтому, когда мы вышли на улицу и я попросил у них разрешения взять фиакр, они не стали чинить мне никаких трудностей, а один из них даже довел свою любезность до того, что побежал за извозчиком, стоявшим у еще закрытых ворот Виллы Реале.

Когда я садился в экипаж, в окне появился с иголочки одетый Жаден, готовый отправиться в посольство. Но, чтобы не вызвать подозрений в том, что мы с ним заодно, он ждал, пока мы завернем за угол, и невинно покуривал самую гигантскую из своих трех трубок.

Через несколько минут я был в полиции. Там меня уже ждал господин во всем черном, находившийся в крайне дурном расположении духа из-за того, что его подняли чуть свет.

— Это ваш паспорт? — спросил он, едва увидев меня и показывая мой паспорт на имя Гишара.

— Да, сударь.

— И тем не менее Гишар не ваше имя?

— Нет, сударь.

— Почему же вы путешествуете под чужим именем?

— Потому что ваш посол не захотел позволить мне путешествовать под моим собственным.

— Как ваше имя?

— Александр Дюма.

— У вас есть титул?

— Мой дед получил от Людовика Четырнадцатого титул маркиза, а мой отец отказался получить от Наполеона титул графа.

— Почему же вы не носите ваш титул?

— Я полагаю, что могу обойтись без него.

— Стало быть, вы презираете тех, кто носит титул?

— Нисколько. Но я предпочитаю титулы, которые человек добивается сам, а не получает от предков.

— Вы, стало быть, якобинец?

Я рассмеялся и пожал плечами.

— Здесь не место для смеха! — заметил господин в черном крайне раздраженным тоном.

— Вы не можете помешать мне счесть ваш вопрос смешным.

— Нет, но я хочу, чтобы у вас прошла охота смеяться.

— О, у вас ничего не получится, пока я имею удовольствие видеть вас.

— Сударь!

— Сударь!

— Знаете ли вы, что пока я отправлю вас в тюрьму?

— Вы не осмелитесь.

— Так уж и не осмелюсь? — вскричал черный человек, вставая и ударяя кулаком по столу.

— Нет.

— Вот как! И кто же мне помешает?

— Вы поразмыслите.

— Над чем?

— Над этим.

Я вынул из кармана три письма.

Черный человек бросил быстрый взгляд на протянутые ему бумаги и узнал министерские печати.

— Что это за письма?

— О Боже! Да ничего особенного. Вот это — письмо министра народного образования, поручающего мне литературную миссию в Италии, в частности в Королевстве обеих Сицилий: он хочет знать, какой прогресс достигнут в образовании со времен вице-королей до наших дней. Вот это — письмо министра иностранных дел, который особенно рекомендует меня нашим послам и просит их "в любых обстоятельствах" — видите, "в любых обстоятельствах" даже подчеркнуто — оказывать мне содействие и покровительство. Что касается третьего письма, не трогайте его, сударь, и позвольте мне показать его вам на расстоянии. Видите, оно подписано "Мария Амелия", то есть одним из самых благородных и святых имен на свете. Это тетка вашего короля. Я мог бы воспользоваться им, но не стал этого делать, хотя его следовало бы вручить персоне, которой оно адресовано. Но, когда вы обладаете подобным автографом, который, как видите, недурно характеризует его обладателя, вы сохраняете его, если рискуете, что какой-нибудь полицейский служака пригрозит отправить вас в тюрьму.

— Но кто мне подтвердит, что эти письма действительно написаны теми, чьи подписи на них стоят? — спросил господин, слегка ошеломленный.

Я повернулся к открывшейся в эту минуту двери и увидел графа де Беарна.

— Кто вам подтвердит? Черт побери, господин посол Франции нарочно побеспокоился ради этого. Вы подтвердите, дорогой граф, что эти письма не фальшивки, не правда ли? — продолжал я.

— Я не только готов подтвердить это, но и хочу спросить, по какому приказу вас арестовали, и пусть мне ответят за нанесенное вам оскорбление. Я требую этого, сударь, — прибавил граф, протягивая ко мне руку, — сначала как подданный короля Франции, а затем как посланник правительства. Если этот господин каким-либо образом нарушил законы, полицейские или санитарные^[93], я отвечу за это перед лицами, стоящими выше вас. Пойдемте, мой дорогой Дюма, мне очень жаль, что вас разбудили в такую рань, и я надеюсь, что это недоразумение.

С этими словами мы вышли из полицейского участка под руку, оставив господина в черном в состоянии изумления, которое не поддается описанию.

Жаден ждал нас у выхода.