Фрески Помпей выполнены в технике темперы — той самой, которую использовали Джотто, Джованни да Фье-золе и Мазуччо. Стиль, за исключением двух-трех произведений периода упадка, выполненных Буше своего времени, — чисто греческий. Рисунок отличается тонкими, правильными, продуманными линиями. Игра светотени, хотя и понимаемая иначе, чем нашими художниками, передана удачно и совершенно в манере наших граверов, то есть с помощью штриховки. Композиция в целом мягка и гармонична. Выражения лиц всегда точны и очень часто — просто замечательны. Наконец, одежда и ее складки выполнены с тем совершенством, которое уже было известно по античной скульптуре и которое приводит в отчаяние современных мастеров.
Мы не в состоянии обозреть все 1700 фресок, составляющих коллекцию античного музея, мы можем только указать лучшие или самые оригинальные.
В арабесках и натюрмортах можно найти прелестные детали: животные, которые, кажется, вот-вот оживут; фрукты, которые выглядят как настоящие; попугай, тянущий колесницу, которой управляет стрекоза (считается, что это карикатура на Нерона и его наставника Сенеку); шарж, изображающий Энея, который спасает своего отца и сына, — все трое с собачьими головами; три части света — чернолицая Африка, Азия в шапочке, представляющей собой голову слона, а между ними Европа, их повелительница и царица; на заднем плане — море и летящий на всех парусах корабль, отправившийся на поиски четвертой части света, существование которой предсказал Сенека. Ошибки быть не может, поскольку в самом низу фрески мы читаем строки из его "Медеи":
Venient annis saecula seris,
Quibus Oceanus vincula rerum Laxet, et ingens pateat tellus,
Tethysque novos detegat orbes,
Nec sit terris ultima Thule.[91]
("Медея", акт II.)
А вот бесценное историческое полотно, единственное из тех, что были найдены в Помпеях: Софонисба, принимающая яд, а перед ней — Сципион Африканский, которого можно узнать, сравнив это изображение с его бюстом. Позади Софонисбы — поддерживающий ее Масинисса. Фреска не имеет подписи. Копия это или оригинал? Никто этого не знает.
Но вот еще одна фреска, по поводу которой подобных сомнений быть не может. Она изображает Фебу, пытающуюся примирить Ниобу с Латоной. У ног матери — Аглая и Елена: бедные дети, которых вскоре настигнет божественное возмездие, играют в костяшки со всей беспечностью, свойственной их возрасту. Это оригинальная работа — она подписана Александром Афинянином.
Далее идут знаменитые танцовщицы, столько раз воспроизведенные в современной живописи; скоморохи, одетые, как наши клоуны; семь великих богов, отвечавших за дни недели: Диана — за понедельник, Марс — за вторник, и далее идут Меркурий, Юпитер, Венера, Аполлон и Сатурн.
А посредине всего этого — кусочек спекшегося пепла, который сохранил форму груди женщины, найденной, как мы рассказывали, в подземелье Аррия Диомеда.
Затем вы можете увидеть трех граций, считающихся копией Фидия и вновь скопированных Кановой.
"Жертвоприношение Ифигении" считается копией знаменитой картины Тиманфа, о которой говорит Плиний. Это предположение основано на том, что в обоих случаях голова Агамемнона покрыта покрывалом и что, по всей вероятности, художник не осмелился бы украсть у столь именитого мастера, как Тиманф, подобную деталь.
Есть в музее и "Тесей, убивающий Минотавра". У ног героя — убитое чудовище, вокруг — юноши и девушки: он их спас и они целуют ему руку.
Вы можете остановиться перед изображением Медеи, замышляющей смерть своих сыновей, — это изумительная композиция, страшная в своей простоте. Дети играют; мать погружена в раздумья. Это прекрасно и величественно во все времена. Тот, кто создал бы подобную картину в наши дни, стал бы соперником самых великих наших художников. Не начинайте осмотр с этой картины, ибо после нее вам нечего будет смотреть. Что касается меня, то я увидел ее семь лет назад, но она до сих пор стоит у меня перед глазами.
Далее идет целая серия фресок на различные сюжеты: воспитание Ахилла кентавром Хироном (эта фреска была скопирована одним из наших художников и стала известной благодаря сделанной с нее гравюре); Ариадна, просыпающаяся на берегу необитаемого острова и простирающая руки к удаляющемуся кораблю Тесея; Фрике, переплывающий Геллеспонт на баране: он протягивает руку к Гелле, падающей в море; Венера, с улыбкой раскинувшаяся в раковине; Ахилл, возвращающий Брисеиду Агамемнону, и, наконец, Фетида, пришедшая к Юпитеру молить об отмщении.
Два последних сюжета почерпнуты из "Илиады".
Походите, посмотрите, загляните во все закоулки: вам кажется, что вы обойдетесь часом, на самом деле вы останетесь здесь на целый день. И вы вернетесь снова, и еще через день, а перед самым отъездом вы остановите свой экипаж у музея, чтобы в последний раз посетить этот уникальнейший в мире зал.
Нельзя уйти из музея, не побывав в кабинете папирусов: это было бы большой ошибкой. Посетив Сиракузы, я в описании своего путешествия по Сицилии провел моих читателей к источникам Кианеи по прелестным островам, где высокие тростники склоняли над нами свои пушистые головы. Этот тростник и есть папирус. Из него изготавливали нечто вроде узкого и длинного пергамента, который разворачивали, когда писали, и сворачивали по мере того, как текст бывал написан. Так вот, найдено было около пяти или шести тысяч таких свитков, почерневших, обожженных, хрупких. Сначала их приняли за куски обуглившегося дерева и не обратили на них никакого внимания. Их выбросили, а точнее, оставили валяться где попало. Затем пришлось признать, что с подобным пренебережением отнеслись к ценнейшему сокровищу античности. Тогда собрали все, что можно было найти, и, благодаря чуду, сотворенному неслыханным, невероятным, сказочным терпением, к настоящему времени прочитано, как мне кажется, три или три с половиной тысячи папирусов. Остальные, аккуратно сложенные, хранятся на полках больших шкафов в описываемом нами кабинете. Это две тысячи пятьсот маленьких черных цилиндров, которые вы приняли бы за куски древесного угля. Ошибка, о которой мы рассказали, была исправлена только в 1753 году: в помещении над садом монастыря Сант'Агостино в Портичи нашли сразу тысячу восемьсот маленьких рулонов, уложенных так аккуратно, что в них увидели нечто большее, чем просто обгоревшие деревяшки. Помимо прочего, в то же время и в том же месте были найдены три бюста, семь чернильниц и палочки для письма. Тогда пришли к выводу, что это библиотека, и впервые возникло предположение, что маленькие черные рулончики могут быть папирусами. Их внимательно изучили, и разглядели там, как это бывает с обгоревшей бумагой, следы начертанных букв. Начиная с этого времени всем, кто участвовал в раскопках, дали указания непременно откладывать в сторону все, что было похоже на уголь.
Среди трех тысяч рукописей, о которых шла речь, возможно, найдут четыре тома Трога Помпея и тем самым заполнят белое пятно в истории, а также три-четыре книги, недостающие в "Анналах" Тацита.
Признаюсь, я испытывал острое желание положить в карман один из этих маленьких свитков.
Когда мы уже собирались спуститься по большой лестнице музея, служитель, несомненно довольный полученным вознаграждением, вполголоса спросил нас, не хотим ли мы посетить картинную галерею Мюрата. Мы согласились, спросив у него, каким образом галерея Мюрата попала в Студи. Он ответил, что когда король Фердинанд вернул себе королевство, то все оставленное свергнутым правителем было поделено по-семейному, между собой. Галерея стала собственностью принца Салернского, и тот, испытывая потребность примерно в сотне тысяч пиастров, взял их под залог у своего ныне царствующего августейшего племянника. Залогом и стала галерея, которая для большей ее сохранности была переведена в Бурбонский музей.
В ней, среди прочих шедевров, есть тринадцать картин Сальватора Розы, две-три — Ван Дейка, одна — Перуджи-но, одна — Аннибале Карраччи, две — Герардо делла Нот-ти, одна — Гверчино, "Три возраста" Жерара, а в углу, за оконной занавеской, приютилась картина размером в четырнадцать дюймов высотой и восемь дюймов шириной, из числа тех поразительных миниатюр, какие писал Энгр, когда исторический художник снисходил до жанровых сцен, — словом, маленькое чудо, подобное "Аретино", подобное "Тинторетто": Франческа да Римини и Паоло, изображенные в тот миг, когда двое влюбленных отрываются от книги, чтобы "в тот день уже больше ничего не прочесть"[92].
