Прежде всего, ни оружие, ни одежда, ни манера ведения боя не соответствуют тому, что принято было у галлов. Где браки? Где длинные светлые волосы? Где широкие изогнутые копья? Где луки, из которых они выпускали стрелы, подобные молниям? Где огромные щиты, служившие им лодками во время речных переправ? На мозаике у побежденных нет ничего подобного.

Кроме того, послушайте рассказ Амедея Тьерри, позаимствованный им у Валерия Максима, Тита Ливия, Юстина и Павсания, и судите сами:

"Тогда стояла осень, и во время сражения вдруг разразилась гроза, что часто случается в высоких отрогах Эллады. Она началась внезапно, обрушив на горы потоки воды и града. Жрецы и прорицатели храма Аполлона решили воспользоваться явлением природы, способным поразить воображение суеверных греков. С блуждающим взором и взъерошенными волосами, словно безумные, они разошлись по городу, крича, что бог явился. "Он здесь, — говорили они, — мы видели, как он проник сквозь свод храма, и свод раскололся под его ногами; его сопровождали две вооруженные девы, Минерва и Диана. Мы слышали свист их луков и бряцание их копий. Спешите, о греки, по следам ваших богов, если вы хотите разделить с ними победуГ Это зрелище, эти речи, произнесенные при раскатах грома и блеске молний, наполнили эллинов необыкновенным воодушевлением. Они настроились вступить в бой и с высоко поднятыми мечами броситься на врага. Те же обстоятельства оказали не менее сильное воздействие и на захватчиков, но в противоположном смысле: галлы также увидели в непогоде проявление воли божества, но божества разъяренного. Молния не раз ударяла в их отряды, а раскаты грома, повторенные эхом, производили такой шум, что галлы не слышали голоса своих военачальников. Те воины, что проникли внутрь храма, почувствовали, как земля дрожит у них под ногами; их окутал густой, удушливый пар, они стали задыхаться и в сильнейшем бреду падать на пол. Историки рассказывают, что посреди всеобщего смятения появились три воина зловещего вида, роста выше человеческого, одетые в старинные доспехи, и поразили галлов своими копьями. Говорят, что дельфийцы распознали тени трех героев — Гипероха и Лаодока, могилы которых находились рядом с храмом, а также Пирра, сына Ахилла. Галлы же, охваченные паническим ужасом, в беспорядке бежали к своему стану, куда они добрались с великим трудом, преследуемые греческими стрелами и падавшими на них с вершин Парнаса громадными камнями".¹

Это рассказ Амедея Тьерри, то есть одного из наших наиболее сведущих и добросовестных писателей. Так скажите мне на милость, где же Дельфы? Где храм? Где гроза? Где разгневанный бог? Где три воина-призрака, сражающиеся на стороне дельфийцев? Где камни, падающие со склонов Парнаса и преследующие беглецов? Ничего этого на мозаике нет. Значит, это не поражение галлов при Дельфах.

Синьор Филиппо ди Романис заявлял, что это схватка Друза и галлов у города Лиона.

Докажем, что это и не схватка Друза и галлов у города Лиона.

По мнению синьора ди Романиса, вождь-победитель на мозаике — Нерон Клавдий Друз, раненый воин — галльский вождь, а персонаж на колеснице — бард. Что до их имен, то галльские имена — столь варварские и труднопроизносимые, что синьор ди Романис не указывает их даже жалкими инициалами.

Синьор ди Романис придерживается того же мнения, что и поговорка, гласящая, что уж если начал привирать, то не останавливайся. Пока он выдумывал свою версию, он выдумал сражение: на самом деле, у его баталии нет названия, точно так же, как нет имен у галльского вождя и его барда.

К сожалению, несмотря на неясность, столь благоприятную для надуманных версий, следует отметить два бесспорных момента. Во-первых, сохранившееся на медалях изображение Друза нисколько не похоже на вождя-победи-теля на мозаике. Во-вторых, так называемый бард, находящийся на колеснице, держит в руках лук, а не лиру. Я знаю, что лук — это тоже струнный инструмент, но сомневаюсь, чтобы барды когда-нибудь аккомпанировали себе на луке.

Поэтому боюсь, что мозаика не изображает схватку Друза с галлами у города Лиона.

Синьор Паскуале Понтичелли считал, что это победа Цезаря над египтянами.

Докажем, что это вовсе не победа Цезаря над египтянами.

Согласно мнению синьора Паскуале Понтичелли, вождь-победитель — это Цезарь, раненый воин — Ахилла, царь-беглец — Птолемей.

Просто невозможно, чтобы хотя бы один из названных персонажей был изображен на мозаике.

Вождю-победителю на мозаике около тридцати, тогда как Цезарю в то время было за пятьдесят.

Раненый воин не может быть египетским полководцем Ахиллой, потому что египетский полководец Ахилла еще до битвы был предательски убит евнухом Ганимедом.

Наконец, царь-беглец не может быть Птолемеем, потому что Птолемею в ту пору едва было семнадцать лет, а побежденному царю на вид сорок пять — пятьдесят.

Правда, все могло бы устроиться, если бы Цезарь уступил Птолемею свои лишние двадцать лет, но все равно оставался бы еще несчастный полководец Ахилла, которого при всем желании мы не смогли бы воскресить, чтобы доставить удовольствие синьору Паскуале Понтичелли.

Не будем говорить об одеждах, которые не подходят ни римлянам эпохи Цезаря, ни египтянам времен Птолемея.

Но синьор Паскуале Понтичелли, возможно, скажет, что он имел в виду не битву при Александрии, а второе сражение, сделавшее Цезаря властителем египетской монархии.

На это мы ответим, что во время этого второго сражения царь Птолемей был всего на несколько месяцев старше, чем во время первого, и что он был облачен в золотой панцирь. Поэтому, когда царя, мертвого и обезображенного, вытащили из Нила, его опознали именно по этому панцирю.

Но в изображении царя-беглеца нет ни малейшего намека на золотой панцирь, при том, что деталь эта достаточно важна и художник не мог бы оставить ее без внимания.

Так что это вовсе не победа Цезаря над египтянами.

Маркиз Ардити уверял, что это смерть Сарпедона.

Докажем, что речь не может идти о смерти Сарпедона.

Это верно, что Сарпедон дважды сражался с греками, причем возле священного бука, что тоже верно. Но, хотя он и был сын Юпитера, в сражениях Сарпедону не везло: в первый раз он был ранен, во второй — убит.

Приведем слово в слово стихи Гомера и посмотрим, применимо ли изображение на мозаике хоть в какой-то мере к двум сражениям Сарпедона.

Первый из этих поединков был с Тлиполемом, сыном Геракла и внуком Юпитера. Стало быть, Сарпедон — дядя Тлиполема. Вот как дядя говорит с племянником:

"Так, Тлиполем, Геракл разорил Илион знаменитый,

Но царя Лаомедона злое безумство карая:

Царь своего благодетеля речью поносной озлобил

И не отдал коней, для которых тот шел издалека.

Что ж до тебя, предвещаю тебе я конец и погибель;

Их от меня ты приймешь и, копьем сим поверженный, славу

Даруешь мне, и Аиду, конями гордящемусь, душу".

Так говорил Сарпедон.

А вот чем племянник отвечает дяде:

… но, сотрясши, свой ясенный дротик Взнес Тлиполем; обоих сопротивников длинные копья Вдруг полетели из рук: угодил Сарпедон Гераклида В самую выю, и жало насквозь несмиримое вышло:

Быстро темная ночь Тлиполемовы очи покрыла.

Но и сам Тлиполем в бедро улучил Сарпедона Пикой огромною; тело рассекшее, бурное жало Стукнуло в кость; но отец от него отвращает погибель.

Тут Сарпедона героя усердные други из битвы Вынесть спешили; его удручала огромная пика,

Влекшаясь в теле; никто не подумал, никто не помыслил Ясенной пики извлечь из бедра, да с спешащими шел бы;

Так озабочены были трудящиесь вкруг Сарпедона.

На мозаике воин-победитель вооружен копьем, а не дротиком. Побежденный же воин не метнул свое оружие, а от боли уронил копье рядом с собой. Тлиполем поражен вовсе не в шею, а Сарпедон получил удар не в бедро, а в бок. Копье, не встретив кости на своем пути, пробило тело насквозь и на полтора фута вышло с другой стороны; более того, поскольку копье имеет примерно двенадцать футов в длину, было бы трудно представить себе, чтобы друзья Сарпедона не заметили, как страдает из-за него герой, будь он даже сын Юпитера. К тому же они еще только спешили посадить Сарпедона на лошадь, а на мозаике раненый воин изображен сидящим верхом.