Кроме того, на земле нашли два золотых ожерелья, одно из них было украшено девятью изумрудными пластинками, а на втором была цепочка, на конце которой висели два виноградных листа; два серебряных кольца; толстую булавку; канделябр, ножка которого представляла три человеческих ноги; связку ключей; два аметиста, на одном из которых была выгравирована Венера Анадиомена в той же позе, что и Венера Медицейская; наконец, тридцать одну монету, почти все эпохи консулата, и сорок четыре других, относившихся к империи, в том числе несколько — к периодам правления Гальбы и Веспасиана.
Но в этой погребальной галерее находились не все скелеты. Еще один был найден рядом с дверью, выходившей к морю. Это, без сомнения, был скелет хозяина дома, ибо в одной руке у него был ключ, а в другой — кольцо и ролик из десяти золотых монет с изображениями Нерона и Агриппины, Вителлия, Веспасиана и Тита, девяносто восемь серебряных монет эпохи консулата и империи, среди которых одна была с изображением Марка Антония, а другая — Клеопатры, и, наконец, несколько бронзовых монет с изображениями Августа и Клавдия. В нескольких шагах от этого скелета были найдены два других, рядом с которыми лежали пять бронзовых медалей, а за дверью, по направлению к морю, — еще девять скелетов: то были, вероятно, члены семьи Аррия Диомеда. Известно, что древние понимали под семьей несметное количество рабов и собак, являвшихся принадлежностью всякого богатого дома.
По углам внешних покоев находились две комнаты, в одной из которых был найден скелет с бронзовым браслетом на запястье; на пальце его было серебряное кольцо, а в руке — железный серп. Рядом с этими комнатами находились два огороженных участка, которые, по всей вероятности, были обнесены решетчатой загородкой, увитой виноградной лозой, — они служили для игры в шары. Наконец, за домом, вытянувшись к морю, находилось вспаханное плугом поле, а рядом с ним — гумно для молотьбы зерна.
С противоположной стороны обширное пространство отделяло дом от улицы. Оно было обнесено прочной стеной, стоявшей на земляной насыпи, в которой были проложены трубы. Там находилось кладбище рабов. При раскопках на нем нашли большое количество человеческих костей и ракушки улиток, которые обычно ели на поминках.
Что касается гробницы, приготовленной хозяином дома для себя и своих близких, где покоились его старший брат и Аррия, его восьмая дочь, то гробница эта, как мы уже сказали, возвышалась на улице, и это пристанище мертвых спорило по изяществу и богатству с домом живых.
Среди гробниц, стоящих по обеим сторонам консульской дороги, самые замечательные после усыпальницы семьи Диомеда — гробницы двух Тихей и кенотаф Каль-венция.
Прежде всего бросается в глаза гробница Неволейи Ти-хеи, найденная в 1813 году. Это широкий пьедестал, образованный пятью рядами длинных вулканических камней, над которыми возвышаются две ступени, поддерживающие мраморный алтарь. На алтаре находится бюст Неволейи; под бюстом — латинская надпись; ограничимся тем, что дадим ее перевод:
"Неволейя Тихея, вольноотпущенница Юлии, себе самой и Гаю Мунацию Фавсту, августалу, который с согласия народа получил от декурионов биселлий за свои заслуги. Неволейя Тихея при жизни своей воздвигла сей памятник своим вольноотпущенникам и вольноотпущенницам у а также вольноотпущенникам Гая Му нация Фавста".
Гробница украшена тремя весьма любопытными барельефами.
Первый, обращенный в сторону Неаполя, представляет собою корабль, входящий в гавань. Маленькие духи убирают его паруса; у руля стоит человек; нос корабля украшает голова Минервы.
Можно понять, что в стране, где, как во времена Фигаро, нельзя писать ни о чем, что касалось бы правительства, политики, администрации, литературы или чего-либо другого, об этой скульптуре были написаны тома. Скульптура эта оказалась редкой удачей. Ученые не расстались бы с ней ни за что на свете, это был их хлеб насущный. О ней было написано чуть ли не пятьдесят книг. Да ниспошлет Господь покой тем, кто написал их! Да сжалится Господь над теми, кто их прочел!
Одни увидели в скульптуре аллегорию, другие — реальность.
Те, кто увидел в ней аллегорию, восторгались заложенной в ней мыслью. Корабль Жизни, ведомый Мудростью, прибывает в гавань Смерти, пройдя сквозь рифы Страстей. Они опирались при этом на отрывок из Попа, написанный шестнадцать веков спустя, но это не имело значения, ибо великие истины вечны.
Отрывок гласил:
По шири океана жизни плывем мы прихотливо,
Буссолью разум служит нам, но страсть подъемлет бурю.[79]
Это называется ретроспективной наукой.
Те же, кто увидел в скульптуре отражение реальности, просто говорили, что, поскольку Мунаций занимался морской торговлей, барельеф не что иное, как посмертная реклама его профессии. При этом они опирались на отрывок Петрония: Тримальхион, который был купцом, говорит Габинне:
"Прошу тебя также выбить на фронтоне мавзолея корабли, идушие на всех парусах, а я будто в тоге-претексте восседаю на трибуне с пятью золотыми кольцами на пальцах и из кошелька рассыпаю в народ деньги"[80].
Это называется наукой перспективной, если ученые позволят мне так выразиться.
Понятно, что дело было непростое. Поэтому борьба, начавшись в 1813 году, продолжалась и в году 1835 с еще большим ожесточением. Позитивисты и аллегористы взывали ко всем итальянским академиям, начиная с Неаполя и кончая Сан Марино. Один из принимавших участие в споре, отчаявшись более других, собирался поехать в Париж, чтобы представить загадку на рассмотрение Института. За три дня до своего отъезда он пришел ко мне и совершенно серьезно предложил мне перевести на французский два тома, которые он написал по этому вопросу европейского значения. Я выставил этого господина за дверь.
Барельеф, находящийся с противоположной стороны, то есть смотрящий на Помпеи, представляет собой бисел-лий, о котором идет речь в эпитафии. Возможно, вы не знаете, что такое биселлий, я вам объясню. С тех пор как я живу в Италии, я сам стал ученым. Пусть простят меня те, кого я обидел, как сам я прощаю обидевшим меня.
Биселлий, форма которого была бы неизвестна, если б гробница Неволейи не сохранила нам драгоценный барельеф, представляет собой длинную скамью с подушкой, украшенной бахромой, и с табуретом внизу. Гражданин, имевший счастье добиться биселлия, получал право в публичных собраниях один садиться на эту скамью, хотя на ней могли поместиться двое. Жители Помпей страстно завидовали почестям, связанным с биселлием, ибо, как кажется, больше всего они любили, чтобы ничто их не стесняло. Все это очень походило на добродетельных граждан Сен-Жюста, для которых молодой член Конвента требовал привилегии прогуливаться по воскресеньям в серо-жемчужном сюртуке и с букетом роз.
На барельефе, находившимся посередине, то есть на том, что смотрел на улицу, было изображено жертвоприношение, совершенное на самих похоронах Мунация Фавста. Молодой жрец ставит на алтарь урну, ему помогает ребенок. Справа стоят декурионы, должностные лица муниципия и sexviri augustales[81], к которым Мунаций имел честь принадлежать и которые пришли отдать коллеге последние почести. Слева группа мужчин и женщин подходит с дарами к алтарю. В этой группе удрученная скорбью молодая девушка откидывается назад. Ученые по собственной воле решили, что это сама Неволейя. На это мне совершенно нечего возразить.
Осмотрев великолепную гробницу, я, пока Жаден делал зарисовки, спустился в колумбарий. Это была маленькая комната в шесть или восемь квадратных футов. В стенной нише стояла большая глиняная урна, полная пепла и костей. Те же самые ученые решили, что это останки Нево-лейи и Мунация, любовно соединенные навечно. В других урнах также были кости, а кроме того, монеты, предназначавшиеся для Харона. Неаполитанская академия в настоящее время занята решением проблемы, не от этого ли античного обычая пошла привычка платить за переход моста Искусств.
