Понятно, что случившееся вызвало большой шум; к тому же чудеса подземного города были преувеличены. Вмешалось правительство и приказало принцу д’Эльбёфу прекратить рытье. Раскопки на какое-то время были приостановлены.

Наконец молодой принц Астурийский, дон Карлос, под именем Карла III взошел на неаполитанский трон, построил дворец в Портичи, а затем, купив дом принца д'Эльбефа со всем его содержимым, возобновил раскопки и продолжил их, дойдя до глубины в восемьдесят футов. И тогда стали попадаться уже не единичные памятники или отдельно стоящие храмы: это оказался целый город, исчезнувший под лавой и лежащий между Портичи и Резиной. Сначала по его положению, а затем по надписям, как греческим, так и латинским, определили, что это древний город Геркуланум.

Но раскопать город было нелегко: он был плотно охвачен футляром из лавы. Чтобы добраться до камня, приходилось разбивать бронзу. Вскоре стало ясно, какие огромные расходы влечет за собой эта необъятная работа, и через несколько лет ее прекратили. За это время, тем не менее, были раскопаны настоящие сокровища.

Надо также сказать, что внимание было внезапно отвлечено от Геркуланума и обратилось на Помпеи. Уже в конце предшествующего века в развалинах на берегу реки Сарно были найдены треножник и маленький бронзовый Приап. Затем в результате частных раскопок, произведенных в 1689 году, примерно в миле от побережья, на восточном склоне Везувия, нашли другие ценные предметы. Наконец, в 1748 году крестьяне, копая ров, наткнулись на что-то мешавшее им. Удвоив усилия, они отрыли памятники, дома, статуи. Погребенный город увидел свет, потерянный город был найден. Помпеи вышли из могилы, правда мертвые, но по-прежнему прекрасные, как и в день, когда они туда сошли. До тех пор говорили о тени человека, теперь стали говорить о призраке города. Античность, рассказанная историками, воспетая поэтами, воссозданная в мечтах учеными, вдруг обрела плоть: прошлое стало видимо будущему.

К сожалению, как мы уже сказали, впечатление от того или иного памятника может быть разрушено, по крайней мере отчасти, постепенным к нему продвижением. Так обычно и происходит с Помпеями, на пути к которым, к их несчастью, находится Геркуланум. В самом деле, Геркуланум, вместо того чтобы возбудить любопытство, утомляет вас: вы спускаетесь в раскопанный Геркуланум, как в шахту — через своеобразный колодец. Затем идут подземные коридоры, в которые можно проникнуть только с факелами. Почерневшие от копоти, эти коридоры время от времени позволяют увидеть мельком, словно сквозь разорванное покрывало, угол дома, колоннаду храма, ступеньки театра. Все это неполное, искалеченное, мрачное, без продолжения, без единого ансамбля и, как следствие, без всякого эффекта. Поэтому после часа, проведенного в таком подземелье, самый рьяный любитель древностей, самый упрямый археолог, самый неутомимый и любопытный путешественник испытывает единственную потребность — скорее увидеть дневной свет, одно желание — скорее вдохнуть свежий воздух. Это произошло и с нами.

Посетив город-мумию, мы снова пустились в путь и вновь поехали по дороге, ведущей из Неаполя в Салерно.

В полульё от башни Благовещения мы увидели дорогу, проложенную в песке и уходившую влево; при въезде на нее стоял столб с надписью: "Via di Pompe^[78] Мы пошли по ней и через полчаса ходьбы оказались у шлагбаума, поднявшегося перед нами, и оказались в ста шагах от дома Диомеда и, следовательно, в конце улицы Гробниц.

Надо сказать, что Помпеи, несмотря на ущерб, который наносит их восприятию посещение Геркуланума, производят впечатление сильное, глубокое, неизгладимое. Улица Гробниц — это великолепный перистиль перед входом в мертвый город. Надгробные памятники, стоящие по обеим сторонам консульской дороги, в конце которой зияют помпейские ворота, не выступали из слоя покрывшего их песка, а потому сохранились нетронутыми, такими, какими они вышли из рук художников: только быстротечное время наложило на них прекрасную темную патину, глянец веков, высшую красоту всякого памятника архитектуры.

Добавьте к этому одиночество — этот поэтический страж склепов и развалин.

Повторяю, какое бы это было чудо, если бы мы прежде не посетили Геркуланум! Представьте себе — под палящим солнцем или, если хотите, под бледным лучом луны — улицу шириной в двадцать шагов, длиною в пятьдесят, всю изборожденную следами античных колесниц, с тротуарами, похожими на наши, окаймленную с обеих сторон надгробными памятниками, над которыми покачиваются чахлые, жалкие кустики, с трудом выросшие на пепле. В конце улицы — нечто вроде большой арки, сквозь которую видно только небо; через эти ворота ходили из города мертвых в город живых. Окружите все это тишиной, одиночеством, атмосферой отрешенности, и тогда вы получите представление, еще совсем неполное, о том, какое чудо это предместье Помпей, называвшееся древними селением Августа Феликса, а современниками — улицей Гробниц.

Мы остановились, уже не думая о тридцатиградусной жаре, о стоявшем над нашими головами солнце: я — для того чтобы записать названия всех этих памятников, Жаден — чтобы сделать зарисовку открывшегося перед нами вида. Можно было подумать, что мы боимся, как бы эта панорама иных времен не исчезла, и хотим запечатлеть ее на бумаге до того, как она улетучится, словно сон, или исчезнет, словно видение.

Улица открывается первым раскопанным домом. По странной случайности, он один из наиболее сохранившихся: это дом вольноотпущенника Аррия Диомеда.

Пусть читатель наш успокоится: мы не собираемся предлагать ему экскурсию по всем домам. Мы посетим три-четыре самых крупных из них, войдем в одну-две лавки, пройдем перед храмом, пересечем форум, обойдем театр, прочтем несколько надписей — и все.

XXXVII

УЛИЦА ГРОБНИЦ

Первый и даже, полагаю, единственный дом, обнаруженный на улице Гробниц, — дом вольноотпущенника Аррия Диомеда; он сам представлял обширную гробницу, ибо в его подземной галерее, куда попадаешь из сада, было найдено двадцать скелетов.

Поговорка "Богатый, как вольноотпущенник" вполне приложима к Аррию Диомеду. Его дом — дом миллионера. За неимением гравюры, попытаемся описать, как выглядел дом римского миллионера.

Когда мы говорим, что дом принадлежал Аррию Диомеду, не надо понимать наши слова буквально: после того как один флорентиец разразился целым томом, потому что я написал "Корсо Донати" вместо "Кокко деи Донати" и "Джакопо де Пацци" вместо "Якопо деи Пацци", я стал чертовски педантичен во всем, что касается слов, и предпочитаю поставить над "Ь> две точки, чем не поставить ни одной.

Название, под каким известна эта красивая вилла, которую мы собираемся описать, она получила потому, что ближайшая к ней гробница принадлежала семье вольноотпущенника Диомеда. На сей раз ошибиться невозможно, поскольку надпись на гробнице гласит:

"M.ARRIUS. I.L.DIOMEDES SIBI. SUIS. MEMORIAL MAGISTER. PAG. AUG. FELIC. SUBURB".

Это означает: "Марк Аррий Диомед, вольноотпущенник Юлии, правитель селения Август Феликс, подле города, воздвиг эту гробницу в память о себе и своих родных".

После того как дом дал название гробнице, гробница в свою очередь дала имя дому.

Это не только в высшей степени изящная постройка, возведенная в одну из самых счастливых эпох римского искусства, то есть в царствование Августа, но еще и одно из самых больших частных строений Помпей: сохранились два этажа, не хватает только третьего.

Поднявшись на несколько ступенек, через маленькую дверь вы попадаете в открытый двор, окруженный четырнадцатью колоннами: этот двор, как и все античные дворы, имеет форму клуатра, его колонны поддерживали крышу, по внутреннему скату которой вода стекала в маленький канал, поэтому двор этот назывался имплювий.

Не покидая такой двор и прогуливаясь под защитой его крыши, когда они не были на форуме или когда шел дождь, римляне, которые только и делали, что вечно прогуливались, проводили здесь свою жизнь. Стены портиков были расписаны изящными фресками, больше всего напоминающими клуатр богатого монастыря Сан Марко во Флоренции.