Нетрудно представить, какая буря должна была понемногу собираться против подобного человека. Козимо видел зарницы надвигающейся грозы и слышал ее отдаленный гул; но, весь в своих грандиозных начинаниях, за которыми скрывались далеко идущие планы, не удостаивал даже оглянуться в ту сторону, откуда доносились первые раскаты грома, и достраивал капеллу Сан Лоренцо, возводил церковь доминиканского монастыря Сан Марко, строил монастырь в Сан Фредьяно и, наконец, закладывал фундаменты того прекрасного дворца на Виа Ларга, что называют ныне Палаццо Риккарди. И лишь когда враги начинали угрожать ему чересчур открыто, он, зная, что время битвы еще не пришло, покидал Флоренцию и удалялся в Муджелло, колыбель рода Медичи, где занимался строительством монастырей Боско и Сан Франческо, и изредка наезжал в город, будто бы для того, чтобы приглядеть за строящимися часовнями послушников у отцов Святого Креста и в камальдульском монастыре Ангелов, а затем снова отправлялся поторопить работы на своих виллах в Кареджи, Каффаджоло, Фьезоле и Треббио или основать в
Иерусалиме больницу для неимущих богомольцев. После этого он опять возвращался во Флоренцию — посмотреть, как идут дела у республики, и проведать свой дворец на Виа Ларга.
И все эти внушительные здания вырастали над землей одновременно, над ними трудилась целая армия рабочих, ремесленников, архитекторов, и общая сумма затрат составляла пятьсот тысяч скудо, то есть в пересчете на наши нынешние деньги — семь или восемь миллионов, а неутомимый строитель, казалось, нисколько не обеднел от этого непрерывного и поистине королевского расточительства.
Впрочем, Козимо и в самом деле был богаче многих королей своего времени. Его отец, Джованни Медичи, оставил ему около четырех миллионов в звонкой монете и еще восемь или девять в векселях, а он разными торговыми оборотами увеличил эту сумму более чем впятеро. В разных городах Европы ему принадлежали шестнадцать банкирских домов, которые полным ходом вели коммерческие операции как от имени Козимо, так и от имени его поверенных. Во Флоренции ему был должен каждый, поскольку его кошелек был открыт для всех, и, по мнению некоторых, эта щедрость была следствием прямого расчета; утверждали даже, что, когда республика колебалась между миром и войной, он неизменно советовал начать войну, чтобы заставить разорившихся граждан прибегнуть к его помощи. По словам Варки, Козимо затратил неимоверные усилия, добиваясь войны с Луккой, и в итоге, обладая видимыми достоинствами и скрытыми пороками, сумел стать главой и едва ли не государем республики, уже почти променявшей свободу на рабство.
Но борьба была долгой; Козимо выслали из Флоренции; он покинул ее как изгнанник, а вернулся триумфатором.
С этого времени Козимо стал проводить политику, которую впоследствии, как мы видели, продолжил его внук Лоренцо; он вернулся к коммерческим операциям, к векселям и строительству, предоставив заботы о мести своим приверженцам, пришедшим к власти. Преследования противников Козимо длились так долго, казни совершались так часто, что один из самых близких и верных его друзей счел необходимым прийти к нему и сказать, что он опустошает город. Козимо поднял взгляд от бумаг, над которыми он работал, положил вестнику милосердия руку на плечо, посмотрел ему в глаза и произнес: «Лучше я опустошу его, чем потеряю». И непреклонный счетовод вернулся к своим цифрам.
Так он дожил до старости, богатый, могущественный, почитаемый, — но десница Господня не миновала его, поразив его семью. Жена родила ему несколько детей, но лишь один пережил его. Дряхлый, немощный старец приказывал слугам носить его по громадным залам громадного дворца, чтобы он мог осмотреть статуи, позолоту и фрески на стенах; при этом он печально качал головой и приговаривал: «Увы, увы, какой большой дом для такой маленькой семьи!»
В самом деле, свое имя, богатство и могущество он оставил в наследство одному человеку — Пьеро деи Медичи, который, оказавшись между Козимо, Отцом отечества, и Лоренцо Великолепным, заслужил в народе лишь прозвище Пьеро Подагрик.
Прибежище греческих ученых, бежавших из Константинополя, колыбель возрождающихся искусств в XIV–XV веках, сегодняшнее место заседаний Академии делла Круска, Палаццо Риккарди служил резиденцией Пьеро Подагрику, а затем Лоренцо Великолепному, который затворился в нем после заговора Пацци, как некогда Козимо затворился там после своего изгнания. И этот дворец, вместе с обширнейшим собранием драгоценных камней, античных камей, великолепного оружия и редких рукописей, Лоренцо завещал своему сыну Пьеро, которого прозвали хотя и не Подагриком, зато Пьеро Безумцем.
Это он распахнул ворота Флоренции перед Карлом VIII, отдал ему ключи от Сарцаны, Пьетра-Санты, Пизы, Либ-ра-Фатты и Ливорно и взялся вытребовать для него у республики двести тысяч флоринов под видом ссуды.
Вдобавок он любезно пригласил французского короля остановиться в своем дворце на Виа Ларга — приглашение, которое король благосклонно принял, тем более что он в нем и не нуждался, чтобы так поступить.
Ибо, как всем известно, Карл VIII въехал во Флоренцию не как союзник, а как победитель, на боевом коне, с копьем в руке и с опущенным забралом: он пересек так весь город от ворот Сан Фриано до дворца Пьеро, только накануне решением Синьории изгнанного из Флоренции вместе со всей семьей.
Именно в Палаццо Риккарди Пьеро заключил с королем договор от имени Флорентийской республики — договор, который республика отказалась признавать. Разногласия были настолько острыми, что дело чуть не дошло до кровопролития. Представителей Синьории впустили в большой зал дворца, где Карл VIII принял их сидя и с покрытой головой. Стоявший возле трона королевский секретарь начал одну за другой зачитывать статьи договора,
но каждая статья вызывала споры, и тогда король в нетерпении воскликнул:
— И все же будет так, как здесь написано, а не то я велю затрубить в трубы!
— Ну что ж, — ответил Пьеро Каппони, секретарь республики, выхватывая бумагу из рук чтеца и разрывая ее в клочки, — велите затрубить в трубы, ваше величество, а мы ударим в колокола.
Этот ответ спас Флоренцию. Король подумал, будто сила республики не уступает ее гордыне; когда Пьеро Каппони бросился прочь из зала, Карл VIII приказал вернуть его и предложил другие условия, которые были приняты.
Через одиннадцать дней король покинул Флоренцию и отправился в поход на Неаполь, а сокровищницу, собрания произведений искусства и книгохранилища оставил на разграбление своим солдатам.
Дворец Риккарди пустовал восемнадцать лет, пока длилось изгнание Медичи; затем они вернулись с помощью испанцев — но, даже несмотря на такую мощную поддержку, по условиям капитуляции вернулись не как властители, а как простые граждане.
Однако в конечном счете могучий ствол, давший столько мощных ветвей, истощил жизненные соки и дерево начало хиреть. После того как Лоренцо II упокоился под надгробием работы Микеланджело, кровь Козимо Старого осталась лишь в жилах трех бастардов; это были: Ипполито, побочный сын Джулиано II, ставший кардиналом; Джулио, побочный сын Джулиано Старшего, убитого заговорщиками, ставший папой под именем Климента VII; и наконец, Алессандро, побочный сын Джулиано II (или Климента VII — это так и осталось неизвестно), ставший герцогом Тосканским. Когда однажды все трое оказались во Флоренции и поселились на одной и той же площади, злые языки прозвали ее площадью Трех Мулов.
Если когда-то старшая ветвь рода Медичи пользовалась у флорентийцев безмерным почетом, то теперь она докатилась до всеобщей ненависти и презрения. Люди ждали только подходящего момента, чтобы изгнать Алессандро и Ипполито из Флоренции; однако их дядя Климент VII, занимавший тогда папский престол, оказывал им столь мощную поддержку, что немногочисленные уцелевшие республиканцы не решались что-либо предпринять.
Когда солдаты коннетабля де Бурбона захватили и разграбили Рим, а папа оказался пленником в замке Святого Ангела, флорентийцы поняли, что момент, которого они так ждали, наконец настал. Они не упустили такого случая, и Медичи отправились в изгнание в третий раз. Однако Климент VII был человек изворотливый. Он продал семь кардинальских шапок и уплатил часть выкупа, а за остальную часть отдал в залог еще пять. Под такое обеспечение надзор за ним стал менее строгим, и он воспользовался этим: переоделся в платье лакея и бежал из Рима в Орвьето. Флорентийцы, видя, что Карл V одержал блестящую победу, а папа находится в бегах, возомнили, что могут смотреть в будущее без боязни.
