Этот запрет действовал 143 года, но в 1434 году Козимо Старый, чью историю мы вскоре прочтем на стенах Палаццо Риккарди, из преследуемого превратился в преследователя и, в свою очередь, изгнал из Флоренции Ринальдо дельи Альбицци и всю демократическую верхушку, правившую вместе с ним. Затем он решил усилить свою партию, приняв в нее несколько семей, которые были отлучены от управления городом. Он вернул им права гражданства и позволил многим из них, по примеру предков, принять деятельное участие в общественных делах. Многие семьи с радостью откликнулись на его призыв и вернулись на родину, не задумываясь о том, какие личные интересы стоят за этим решением. В числе вернувшихся была семья Пацци. Более того, хотя эта семья принадлежала к дворянству шпаги, ее члены с готовностью приняли свое новое положение и в прекрасном палаццо, до сих пор носящем их имя, открыли банкирский дом, который вскоре стал одним из самых влиятельных и уважаемых в Италии; так что Пацци, будучи как дворяне выше Медичи по происхождению, теперь стали еще их соперниками в торговле. В итоге их положение упрочилось настолько, что через пять лет глава дома Андреа деи Пацци стал заседать в Синьории, куда его предков не допускали в течение полутора столетий.
У Андреа было три сына: один из них женился на внучке Козимо Старого, став зятем Лоренцо и Джулиано. Мудрый старец до конца своей жизни поддерживал равенство между своими детьми и относился к зятю как к сыну, ибо, видя, с какой быстротой Пацци достигли могущества и богатства, он хотел сделать их не просто союзниками, а друзьями. В самом деле, дом Пацци прирастал не только богатством, но и мужским потомством; у одного из братьев родилось пятеро сыновей, у другого — трое. Эта семья становилась все влиятельнее. И вот Лоренцо Медичи, вразрез с политикой, которую проводил его предшественник, решил не допустить дальнейшего усиления Пацци. Вскоре для этого представился подходящий случай. Джованни Пацци женился на одной из самых богатых флорентийских наследниц, дочери Джованни Борромео. Когда тот скончался, по настоянию Лоренцо был принят закон, согласно которому при наследовании предпочтение оказывалось родственникам мужского пола, пусть и по боковой линии, а не дочерям. Этот закон, не только в нарушение традиций, но и вопреки справедливости, был применен задним числом к супруге Джованни деи Пацци: она потеряла права на отцовское наследство, которое отошло к ее дальним родственникам.
Так Лоренцо деи Медичи, недавно ставший первым лицом в государстве, показал свою власть. Но этим его действия против семьи Пацци не ограничились. В этой семье было девять мужчин, чей возраст и достоинства позволяли им занять должность магистратов; и тем не менее, за исключением Якопо, единственного из сыновей Андреа, так и не вступившего в брак и назначенного гонфалоньером в 1469 году, то есть еще при Пьеро Подагрике, и Джованни, зятя Лоренцо и Джулиано, в 1472 году ставшего одним из приоров, других Пацци не подпускали к Синьории. Подобные злоупотребления со стороны людей, которых республика официально не признала своими властителями, так оскорбили Франческо деи Пацци, что он добровольно покинул родину и отправился в Рим, где самолично возглавил одну из своих важнейших финансовых контор. Он стал банкиром папы Сикста IV и Джироламо Риарио, которого одни называли племянником папы, а другие — его сыном. Сикст IV и Джироламо Риарио были самыми злыми во всей Италии врагами Медичи. Эта троекратно усиленная ненависть породила заговор, похожий на тот, жертвой которого двумя годами ранее, то есть в 1476 году, стал герцог Миланский Галеаццо Сфорца, убитый в Миланском соборе.
Решившись разрубить запутанный узел ударом клинка, Франческо Пацци и Джироламо Риарио стали подбирать сообщников. Одним из первых к ним примкнул Франческо Сальвиати, архиепископ Пизанский, которому Медичи, недружественно относившиеся к его семье, не дали вступить в должность. Затем к заговору присоединились: Карло да Монтоне, сын знаменитого кондотьера Браччо, — незадолго перед тем Медичи не дали ему захватить Сиену; Джованни Баттиста да Монтесекко, начальник сбиров на службе у папы; старый Якопо деи Пацци, бывший прежде гонфалоньером; еще двое Сальвиати — кузен и брат архиепископа; Наполеоне Франчези и Бернардо Бандини, друзья молодых Пацци, делившие с ними их удовольствия; и наконец — Стефано Баньони, священник и учитель латинского языка, дававший уроки побочной дочери Якопо деи Пацци; а еще — Антонио Маффеи, священник из Вольтерры и апостолический скриптор. И только один из Пацци, Ренато, племянник Якопо и сын Пьеро, наотрез отказался примкнуть к заговору и удалился в свою загородную усадьбу, чтобы его не заподозрили в соучастии в нем.
Итак, заговор созрел, и теперь для его успеха оставалось решить лишь одну задачу: устроить так, чтобы Лоренцо и Джулиано оказались вдвоем в каком-нибудь оживленном месте и чтобы с ними рядом не было их друзей. Папа придумал подходящий повод для этого: он произвел в кардиналы племянника графа Джироламо, Раффаэлле Риарио, которому едва сравнялось 18 лет и который учился в Пизе.
И действительно, по такому случаю во Флоренции должны были состояться пышные празднества: хотя в душе Медичи были заклятыми врагами Сикста IV, внешне они всячески изъявляли ему дружбу и почтение. Якопо деи Пацци пригласил юного кардинала отужинать у него во Флоренции и составил список гостей, в котором значились также оба Медичи — Лоренцо и Джулиано. В конце ужина по знаку Якопо на них должны были напасть убийцы. Но Лоренцо явился один. Джулиано не смог прийти из-за любовного свидания и попросил брата извиниться за него. Таким образом, исполнение задуманного пришлось перенести на другой день. И день этот, как показалось заговорщикам, скоро настал: не желая уступать Якопо в гостеприимстве, Лоренцо пригласил кардинала к себе во Фьезоле, а с ним — и всех тех, кто присутствовал на ужине у Якопо. Но и на этот раз Джулиано не оказалось за столом: у него разболелась нога. И снова заговорщики вынуждены были отложить исполнение своего замысла.
Наконец, как сообщает нам Макиавелли, день был выбран: им стало 26 апреля 1478 года. Утром этого воскресного дня кардинал Риарио должен был присутствовать на мессе в соборе Санта Мария дель Фьоре, и поскольку он предупредил об этом торжестве Лоренцо и Джулиано, то можно было рассчитывать, что оба брата тоже явятся туда. Всех заговорщиков оповестили о новом плане и каждому отвели роль, которую ему предстояло сыграть в этой кровавой трагедии.
Франческо Пацци и Бернардо Бандини ожесточеннее других ненавидели род Медичи, и поскольку они к тому же были самыми сильными и ловкими, то захотели взять на себя Джулиано: поговаривали, что он, робкий сердцем и слабый телом, всегда носил под одеждой кирасу, поэтому пытаться убить его было труднее, а значит, и опаснее, чем любого другого. Со своей стороны, начальник папских сбиров Джованни Баттиста да Монтесекко давно уже получил приказ и изъявлял готовность убить Лоренцо во время двух прошедших ужинов, когда того спасло отсутствие брата. Монтесекко был человек решительный, и никто не сомневался, что он и на этот раз выкажет волю к действию. Однако, узнав о том, что убийство должно произойти в церкви, он ко всеобщему удивлению, отказался. Он заявил, что готов убивать, но не кощунствовать и ни за какие блага в мире не согласится совершить святотатство, если заранее ему не покажут отпущение грехов, подписанное папой. К несчастью, заговорщикам не пришло в голову заручиться столь важным документом, который Сикст IV скорее всего охотно подписал бы. Посылать за отпущением в Рим было уже некогда, а уговорить Монтесекко так и не удалось. Тогда убить Лоренцо поручили Антонио да Вольтерра и Стефано Баньони, которые, как выразился Антонио Галли, один из десяти или двенадцати историков, рассказавших об этом событии, «будучи священникамиI, не испытывали столь сильного благоговения перед святым местом». Они должны были нанести удар в тот миг, когда священник поднимет Святые Дары.
