Людям свойственно преувеличивать заслуги мертвых, чтобы умалить достоинства живых, однако Арнольфо не испугался столь невыгодного для себя соперничества: вдохновившись успехом,' который принесла ему только что построенная церковь Санта Кроче, он храбро взялся за дело; представленный им макет стяжал всеобщее одобрение, и было решено немедленно приступить к строительству. После завершения подготовительных работ (нужно было отвести подземные ручьи, неоднократно размывавшие фундамент прежней базилики) в 1298 году кардиналом Валериано был заложен первый камень нового храма: кардинала нарочно прислал из Рима папа Бонифаций VIII, тот самый, кто, как утверждает его биограф, проник на папский трон как лис, во время понтификата вел себя как лев, а умер как собака.
Итак, началось сооружение нового собора, названного «Санта Мария дель Фьоре» — одни говорят, что в память о зарослях шиповника, на месте которых возникла Флоренция, другие думают, что в честь лилии, украшающей ее герб. Глядя, как величественный храм вырастает над землей, и предвидя его будущую славу, Арнольфо воскликнул:
— Храни тебя Господь от молний, как я охранил тебя от землетрясений!
В своих расчетах зодчий, возводя собор, учел все, кроме краткости человеческой жизни. Через два года после закладки первого камня Арнольфо умер, оставив едва начавшееся строительство на попечение Джотто, который к первоначальному плану добавил еще колокольню. Прошли годы; на смену Джотто пришел Таддео Гадди, на смену Гадди — Андреа Орканья, а Орканья уступил место Филиппо, однако ни один из этих великих строителей не решился взяться за возведение купола. Собор оставался незавершенным, пока в 1417 году Филиппо Брунеллески не приступил к созданию гигантского купола, у которого не было предшественников, если не считать Святой Софии в Константинополе, а впоследствии не было соперников, кроме Святого Петра в Риме; и мастер справился с делом так успешно, что спустя сто лет Микеланджело, призванный папой Юлием II в Рим, на смену Браманте, в последний раз взглянул на купол — он завещал похоронить себя напротив собора, чтобы видеть купол и после смерти, — и сказал:
— Прощай, я попытаюсь создать твоего брата, но не надеюсь создать подобного тебе.
Собор так и не был никогда завершен. Баччо д'Аньоло выстраивал вокруг него галерею, но бросил работу после издевательского замечания Микеланджело; а когда пришло время облицовывать мрамором фасад, оказалось, что в казне больше нет денег. На строительство собора ушло уже восемнадцать миллионов флоринов. Работы были приостановлены и с тех пор никогда не возобновлялись. Только по случаю бракосочетания Фердинандо Медичи с Виолантой Баварской несколько болонских художников покрыли фресками наготу белого фасада. Сейчас эти фрески почти полностью осыпались.
Но даже и в таком незавершенном состоянии, испытав превратности судьбы, которые равно безжалостны и к людям, и к зданиям, собор, весь инкрустированный белым и черным мрамором, с окнами, украшенными витыми колонками, пирамидальными наличниками и статуями, с дверьми, увенчанными скульптурами Джованни Пизано или мозаиками Гирландайо, тем не менее остается шедевром, который пощадили и землетрясения, и молнии. С первого взгляда он поражает грандиозностью, великолепием и роскошью, и нет ничего прекраснее, чем прогуляться в лунном свете вокруг этого колосса, улегшегося посреди широкой площади, подобно гигантскому льву.
Внутри собор не так впечатляет, как снаружи; однако исторические реликвии возмещают бедность стен и наготу свода.
Справа и слева от входа, на высоте примерно в двадцать футов, можно видеть портреты двух самых выдающихся полководцев, какие когда-либо служили Флорентийской республике. На фреске работы Паоло Уччелло изображен Джованни Акуто, знаменитый английский кондотьер, отличившийся сначала на службе у Пизы, затем — у Флоренции. На барельефе, который выполнил Якопо Орканья, запечатлен Пьетро Фарнезе, знаменитый флорентийский военачальник: избранный 27 марта 1363 года, он в том же году победил пизанцев в знаменитой битве при Сан Пьетро. Скульптор выбрал момент, когда Пьетро Фарнезе, потеряв в бою коня, садится на мула и, верхом на этом малоподходящем животном, с мечом в руке ведет своих латников в атаку.
Что же касается Джованни Акуто, как называют его итальянцы, или, вернее, Джона Хоуквуда, как звучит его имя по-английски, то это был, как мы уже сказали, знаменитый кондотьер на службе у папы. Когда истек срок его соглашения со Святым престолом, он счел выгодным для себя поступить на службу к Флорентийской республике и в 1377 году стал самой надежной опорой тех, против кого прежде сражался. Он состоял на жалованье у Флоренции до 13 марта 1394 года, то есть почти двадцать лет, и за это время столько сделал для ее славы и процветания, что, хотя он и умер от болезни в поместье, купленном им близ Кортоны, Синьория решила похоронить его в соборе.
Нетрудно понять, что эту честь он заслужил отнюдь не богоугодными делами. Совсем напротив: Джон Хоуквуд весьма мало почитал приверженцев своей веры и от него за целое льё разило ересью. Однажды, когда он был в своем замке Монтеккьо, его посетили два послушника.
— Да ниспошлет вам Господь мир! — сказал один из монахов.
— Пусть черт отнимет у тебя все подаяния, какие ты насобирал! — отвечал Хоуквуд.
— Почему вы так суровы к нам? — спросил бедный монах, изумленный столь недобрым пожеланием.
— Черт побери! — воскликнул Хоуквуд. — Разве вы не знаете, что я живу войной? Мир, который вы мне желаете, для меня все равно что голодная смерть!
В другой раз, захватив Фаэнцу и отдав ее на раграбление своим солдатам, он вошел в монастырь и увидел, как два его самых отважных офицера спорят из-за монахини, преклонившей колена у подножия распятия: они никак не могли решить, кому она достанется, и уже выхватили мечи. Хоуквуд не стал вразумлять их, ибо знал, что подобные люди к словам не прислушиваются. Он приблизился к монахине и пронзил ей грудь кинжалом. Это возымело действие: при виде бездыханного тела оба воина сразу вложили мечи в ножны.
Вот почему Паоло Уччелло, которому было доверено увековечить великого кондотьера, благоразумно воздержался от того, чтобы изобразить его кающимся или молящимся; он просто усадил Хоуквуда на боевого коня, который, к немалому удивлению ученых, поднимает одновременно правое переднее и правое заднее копыта. Три с половиной столетия ученый мир не мог прийти к единому мнению на этот счет: большинство утверждало, что такой аллюр у лошади невозможен, ибо из всех известных науке животных так передвигаются лишь медведи. И лишь несколько лет назад какой-то член Жокей-клуба, увидев фреску Паоло, воскликнул:
— Надо же! Он скачет иноходью!
Это восклицание разрешило вековой спор.
За несколько шагов до Хоуквуда со стены на нас смотрит Данте. Этот портрет — единственный памятник, который Флорентийская республика посвятила Гомеру средневековья.
Скажем о нем два слова. Нам еще придется так часто цитировать Данте как поэта, как историка или как ученого, что читатель, будем надеяться, позволит нам взять его за руку и обвести вокруг подножия этого гиганта.
Данте родился, как мы уже говорили, в 1265 году — это был пятый год владычества гибеллинов во Флоренции. Поэт происходил из знатного рода, чью историю он озаботился сам описать нам в пятнадцатой песне «Рая». Могучим корнем древа, золотой ветвью которого стал Данте, был Каччагвида Элизеи, взявший в жены девицу из феррарской семьи Алигьери и добавивший ее имя и ее герб к своим. Впоследствии он присоединился как рыцарь к крестоносному ополчению императора Конрада и умер в Святой Земле.
Еще ребенком Данте потерял отца. Мать, которую звали Белла, воспитала его как христианина и как дворянина. Латинскому языку он учился у Брунетто Латини; что касается греческого, то, к счастью, тогда язык этот еще не вошел в моду — иначе вместо своей божественной комедии Данте написал бы какую-нибудь поэму в подражание «Энеиде»; имя же его наставника в воинских искусствах осталось неизвестным, хотя битва под Кампальдино показала, что он получил достойные уроки.
