Однако вся эта история, разумеется, наделала слишком много шуму, чтобы дон Антонио мог с полным правом притязать на отцовский трон. И наследником опять становился кардинал — если только у герцогини не будет еще одного ребенка. Франческо уже почти потерял надежду на это, когда Бьянка объявила ему, что она снова беременна.

На этот раз кардинал решил лично присутствовать при родах невестки, чтобы не стать жертвой какого-нибудь нового обмана. Для начала он помирился с братом, сказав, что был введен в заблуждение ложным доносом: вторая беременность герцогини полностью опровергает слухи о ее бесплодии. Увидев, что брат признает свою ошибку, Франческо искренне обрадовался, и их отношения были восстановлены. Кардинал воспользовался этим сближением, чтобы поселиться во дворце Питти.

Приезд кардинала не доставил особого удовольствия Бьянке: она догадывалась об истинной причине этого прилива братской любви. Ей было ясно, что кардинал будет теперь следить за каждым ее движением, и она сделала так, чтобы ее нельзя было застать врасплох. У самого кардинала стали возникать сомнения. Если это была ненастоящая беременность, то он столкнулся с блестяще разыгранной комедией; кардинал был задет за живое и решил, что ни в коем случае не даст себя обмануть.

И вот наступил день родов; не имея возможности находиться в спальне Бьянки, кардинал занял пост в соседней комнате, через которую надо было обязательно проходить по пути в спальню. Там он принялся читать молитвы, расхаживая из угла в угол. Полчаса спустя ему передали просьбу герцогини: перейти в другую комнату, чтобы не мешать ей.

— Пусть она делает свое дело, а я буду делать свое, — ответил кардинал.

И, не слушая никаких возражений, он снова стал молиться, расхаживая по комнате.

Через минуту вошел духовник герцогини, капуцин в длинной рясе. Кардинал вверил любимую невестку его заботам и с особой сердечностью прижал его к груди. Обнимая доброго монаха, Фердинандо, как ему показалось, ощутил у него в широком рукаве что-то необычное, засунул туда руку и вытащил крепенького мальчика.

— Теперь я спокоен, брат мой, — сказал кардинал, — по крайней мере, я знаю, что моя невестка не умрет в родах.

Монах понял: самое главное сейчас — избежать скандала. Он спросил у Фердинандо, как ему следует поступить. Тот велел ему пойти к герцогине и, принимая у нее исповедь, все ей рассказать: от того, что решит она, будет зависеть решение кардинала. Если она предпочтет умолчать о случившемся, он тоже будет молчать; если она захочет поднять шум, он сделает то же самое.

Герцогиня поняла, что на этот раз ей не удастся стать матерью наследника престола, и решила разыграть выкидыш. Кардинал сдержал слово, и никто не узнал правды о мнимых родах.

Таким образом, ничто не нарушило доброго согласия между братьями. Осенью Франческо даже пригласил кардинала провести два месяца на своей вилле в Поджо а Кайано. Кардинал согласился: он был большой любитель охоты, а окрестности Поджо а Кайано изобиловали дичью, как никакое другое владение герцога.

В день приезда кардинала Бьянка, которой было известно, что он любит особого приготовления пироги, захотела испечь такой пирог собственноручно. Кардинал узнал от Франческо об этой любезности невестки и, не особенно доверяя ее родственным чувствам, сильно встревожился. К счастью, у кардинала был опал, подаренный ему папой Сикстом V и имевший свойство тускнеть, когда его подносили к отравленной пище. Кардинал не упустил возможности испытать силу опала на пироге, приготовленном Бьянкой. Его подозрения подтвердились. Вблизи пирога камень потускнел, и кардинал заявил, что, поразмыслив, он не станет есть этого угощения. Герцог какое-то время уговаривал его отведать пирога, но все его настояния были бесполезны.

— Ну что ж, — сказал герцог жене, — если мой брат отказывается от своего любимого блюда, мне придется попробовать его самому, а то еще скажут, будто герцогиня понапрасну сделалась пирожницей.

С этими словами он положил кусок пирога себе на тарелку.

Бьянка хотела было помешать этому, но удержалась. Ее положение было ужасно: она должна была либо признаться в злодейском умысле, либо позволить мужу умереть от яда. Мгновенно окинув взором прожитую жизнь, она поняла, что исчерпала все земные радости и достигла вершин земного величия. Она приняла решение столь же быстро, как в тот день, когда вместе с Пьетро бежала из Венеции: отрезав себе такой же кусок пирога, она протянула руку герцогу и с улыбкой съела отравленное кушанье.

На следующий день Франческо и Бьянка были мертвы. По приказу Фердинандо придворный медик произвел вскрытие их тел и сделал заключение, что герцог и герцогиня умерли от злокачественной лихорадки. Через три дня кардинал сложил с себя духовный сан и вступил на престол.

Такова история человека, чья статуя возвышается на площади Дарсены в Ливорно. Жизненное поприще кардинала было отмечено многими другими деяниями, о чем свидетельствуют четыре раба в цепях, украшающие пьедестал памятника; но, как нам кажется, мы рассказали о наиболее интересной части его жизни; тех, кому хотелось бы знать остальное, мы отсылаем к сочинению Галуцци.

Поскольку на площади, помимо статуи, имелось еще множество наемных экипажей, мы сели в один из них и подъехали к церкви Монтенеро.

В этой церкви хранится одно из самых чудодейственных изображений Мадонны, какие существуют на свете. В народе говорят, что этой святой иконе, ведущей свое происхождение с горы Эвбея на Негрепонте, однажды стало скучно у себя на родине. Ощутив желание переменить свое местонахождение, что весьма лестно для Запада, она явилась одному священнику и приказала доставить ее в Монтенеро. Священник поинтересовался, в какой части света находится эта гора, и узнал, что она возвышается в окрестностях Ливорно. Он тотчас же отправился в путь, неся с собой икону, и через два месяца достиг места назначения, которое ему было указано чрезвычайно убедительным чудом: Мадонна вдруг сделалась необыкновенно тяжелой, так что сященник был не в состоянии сделать ни шагу дальше. Он понял, что пришел куда нужно, остановился и, собрав пожертвования верующих, построил часовню Монтенеро.

Год спустя капитан ливорнского судна, совершившего плавание к горе Эвбея, заявил, что он измерил углубление в скале, где в течение двух или трех столетий находилась Мадонна: его высота и ширина точь-в-точь соответствовали размерам иконы в Монтенеро.

После этого все окончательно уверовали в чудо — все, кроме художников, признавших в картине работу Маргаритоне, одного из современников Чимабуэ. Когда Фарината дельи Уберти спас Флоренцию, после того как он победил в сражении при Монте Аперти, этот самый Маргаритоне, думая достойно вознаградить его, послал ему распятие с собственной росписью. Господь покарал его за гордыню: бедный старик умер от горя, увидев, каких высот в искусстве достиг Чимабуэ.

Мы всячески советуем художникам осмотреть мадонну Монтенеро, этот любопытный образчик греческой живописи XIII века.

Вечером, на обратном пути, мы сговорились с возчиком и на следующий день, в девять часов утра, отправились во Флоренцию.

ИТАЛЬЯНСКИЕ РЕСПУБЛИКИ

Скажем несколько слов об истории страны, по которой нам предстоит путешествовать: обойдя вокруг ствола дерева, мы лучше увидим, в какие стороны тянутся все его ветви.

Мир был создан Богом за шесть дней; Италия создавала себя шесть столетий.

Города, расположенные на морском побережье, первыми созрели для свободы. Уже во времена Солона было замечено, что моряки — самые независимые из людей. Море, как и пустыня, — прибежище от тирании; когда человек беспрестанно находится между небом и водой, владея и повелевая расстилающимся вокруг простором, ему нелегко признать над собой иного господина, кроме Бога.

И потому Генуя и Пиза, находившиеся в неменьшей зависимости от Священной Римской империи, чем другие итальянские города, постепенно освободились от ее владычества. Они сами посылали корабли на Корсику и на Сардинию, с давних пор самостоятельно вели переговоры о мире и о войне, о выкупах и податях и решали все к собственной выгоде, никому не отдавая отчета. Благодаря этому стремлению к независимости оба города уже к концу X века процветали настолько, что в 982 году император Оттон послал семь своих баронов в Пизу, чтобы потребовать у пизанского флота несколько галер для содействия задуманному им походу в Калабрию. Пока бароны находились в Пизе, пришло известие о смерти Оттона. Таким образом, их путешествие оказалось напрасным; однако они увидели плодородные равнины Тосканы, богатство ее городов и позавидовали судьбе местных жителей. Рассудив, что Небо сулит этому цветущему краю прекрасное будущее, они сумели получить от муниципалитета звание граждан, а от епископа — права на владение несколькими замками. От них берут свое начало семь знатных пизанских родов, которые три столетия возглавляли местных гвельфов или гибеллинов. Их звали Висконти, Годимари, Орланди, Веккьонези, Гваланди, Сисмонди, Ланфранки.