Однажды в клубе шёл нудный, скучный фильм. Зрители потихоньку уходили. Сергей больше смотрел на Ленку, чем на экран.

– Пижонство, – прошептал он, когда герой фильма, молодой парень, подарил своей девушке цветы.

Ленка оторвалась от экрана и мельком взглянула на Сергея. Её маленькая ладошка сжала его руку.

– Если бы мне кто подарил цветы, я бы… – девушка вздохнула.

В памяти остался её доверчивый, какой-то особенный взгляд в это мгновение, что-то новое и непонятное было в нём. Он решил непременно подарить ей цветы. Пусть сделает то, о чём не договорила.

Закончив умываться, Сергей переоделся, причесался, обернул букет целлофаном и вышел из дома. У калитки его догнал голос матери:

– Приходи пораньше!

– Хорошо, – ответил он. Обиды на мать уже не было.

Над лесом догорал последний всплеск зари. Слоистые тучи съедали остатки дня. Сумерки быстро сменяла тёмная, безлунная ночь – это к дождю. Освободившись от дневных дел, приветствовали ночь соловьи. Просёлок то разбегался на множество едва заметных тропинок, то вновь становился широким и утоптанным. Сергей спешил, поглядывая на часы. Ленка, наверно, уже ждёт, приютившись на маленькой лавочке, спрятанной в кустах. Где можно было, он срезал зигзаги тропинки. В одном месте она огибала хоровод берёз, окруживших маленький обелиск погибшим здесь сапёрам. Пошёл напрямую.

Голос в темноте заставил вздрогнуть. Сергей остановился, прислушался. Говорили у памятника. Осторожно подошёл ближе, чтоб разобрать слова.

– Браточки, дружочки… Ну зачем же вас так вот… Вам бы вместе со мной сейчас. На войну рвались, боялись, что стороной пройдёт. Не прошла. Зацепила.

Сергей выглянул из кустов. У памятника стоял человек. Тёмная фигура вздрагивала. Приглядевшись, узнал старика, что сторожил теплицы. «Наверное, пьян», – подумал Сергей и хотел тихонько уйти. Сделал шаг и замер – тепличный сторож опять заговорил:

– Браточки, браточки, простите меня и жизнь мою никудышную. Санька, ты ведь как жить хотел. Такие планы с тобой строили. И двадцати никому не было.

Содрогались узкие плечи, стянутые старым офицерским кителем, дрожали руки на стальном венке. В темноте не видно, но Сергей помнил их – сухие, жилистые, на левой нет трёх пальцев.

Сергей догадался, что этот молчаливый сторож и есть оставшийся в живых сапёр. Кто бы мог подумать! Так вот кто тайком от всех всегда наводил здесь порядок! Бывало, придут, а делать уже нечего – всё уже выбелено, покрашено, подметено.

– Пока жив, в обиду вас не дам. Что придумали: ты, ты, ты венки отнесёте. Придут, побросают – от профкома, от завкома. От сердца надо. Музыку приволокут. Марши гоняют. Зачем они вам? В тишине спите, ради неё вы здесь.

В руке сторожа мелькнула чекушка водки. Но он не пил из неё, а разливал по четырём пластиковым стаканчикам, стоявшим на бетонном постаменте. Три из них он накрыл кусочками чёрного хлеба, а четвёртый взял сам.

– Простите, ребятки. Вот и ещё год пролетел. В этот день я всегда с вами. Не держите на меня зла, что жив остался.

Сергей сделав шаг, остановился – перед глазами всплыли три фамилии на сером граните: Петров, Иванов, Овазов. Первые две обычные, русские, третья, кажется, узбекская или таджикская. Вспомнил, как однажды на возложении венков подошёл этот старик и тихо, но твёрдо сказал выступающему, чтоб тот спрятал бумажку с текстом.

– Помолчите лучше, не надо здесь шуметь, – сказал он и ушёл. Потом говорили тихо, вполголоса.

Сергей взглянул на часы. Спохватился – его давно ждёт Ленка. Решил выйти на тропинку. У самых кустов остановился. Замер. Повернулся. На светлом фоне обелиска чернела сгорбленная фигура. «Ведь им и двадцати не было, – мелькнула мысль. – Ровесники. С девчатами дружили. А может, не успели?»

Сергей посмотрел на цветы, затем на сторожа. Подошёл к обелиску и положил букет рядом с венком. Сторож повернулся, вопросительно посмотрел и молча проводил взглядом парня – так и не узнал. Опомнился, когда стихли шаги.

– Спасибо, сынок, – донеслось до Сергея из темноты в паузе соловьиной песни.

Тропинки почти не видно, но Сергей, помня каждый поворот, шёл быстро, нагибаясь под выплывавшие в сумраке ветки. Вот и заросли сирени. Он замедлил шаг, спрятав за спину сорванные по пути веточки цветущей черёмухи.

Улыбнулся – в темноте мелькнуло белое платье.

О том, что заканчивалась спокойная, размеренная жизнь, которую он вёл последние два с лишним месяца, и начинаются проблемы, Иван Сергеевич понял, когда до его маленького зимовья осталось буквально десять минут ходу. Сердце заколотилось, чувствуя неприятности. Откуда-то слева, из-под низко нависших под тяжестью снега еловых ветвей, вывернулся свежий след росомахи. По его укатанной лыжне, немного припорошённой вчерашним снегом, след уходил в сторону избушки.

Плетущаяся следом по лыжне Шельма, помесь деревенской дворняги с какой-то лайкой, иногда наступавшая сзади на пятки лыж, наткнувшись на след, взвизгнула и с лаем кинулась по лыжне к зимовью. Шельма уже скрылась за поворотом, оглашая тайгу лаем, а Иван Сергеевич ещё несколько секунд оторопело смотрел на след, не веря своим глазам. Сказались два спокойных месяца охоты, когда шло всё как надо. Вот теперь это всё поставлено на кон, словно в карточной партии с шулером. Сделан ход, и этот ход не его. Тех самых секунд и не хватило ему, корил себя впоследствии.

Кинулся вслед за собакой к зимовью, на ходу выкидывал из патронника «тулки» дробовые, загоняя картечь. Сердце буквально выпрыгивало из груди, от волнения патроны не хотели попадать в стволы. Пройти несколько километров быстрым шагом на широких лыжах в его шестьдесят не составляло особого труда, тем более по утоптанной лыжне.

Волновало другое – в избушке и лабазе всё его богатство, несколько десятков шкурок соболя и ещё кое-что. От этих шкурок для его семьи зависело многое, можно сказать, всё. Это был пропуск в мир весёлого, здорового детства для его внука. Молодые много мыкались с ним по врачам и больницам. Когда, казалось, прошли все семь кругов ада, установлен диагноз и ребёнка поставили в очередь на операцию. Слова врачей: «Всё будет хорошо, успех гарантирован на девяносто процентов, у вас четыре месяца, собирайте деньги», – казались издёвкой, а вернее, смертным приговором. Для их семьи названная сумма оказалась непомерно большой. Весь вечер тихо плакала в углу дивана дочь.

На семейном совете на следующий день искали варианты. Вариантов не было. Даже с учётом помощи со стороны близких родственников просматривалась только треть необходимой суммы, да и то теоретически. У Ивана Сергеевича была только пенсия. Прошлую зиму он уже не охотился, дети не разрешили, хватит уже, года не те. Все накопления, что были, потратил, помогая молодым с ремонтом квартиры, которую тоже помог купить, обнулив свою сберкнижку. К концу семейного совета, увидев, как наливаются слезами глаза дочери, твёрдо встал и сказал как отрезал: «Закупай черняшку, делай сухари, ты знаешь как, я в тайгу… Три месяца у меня есть». Дочь молча кивнула, в её глазах мелькнула искра надежды. А теперь вот всё висело на волоске.

Избушка встретила проломленным окном. Маленькое – чтобы не пролез ненароком медведь в отсутствие хозяина, оно издалека зияло пустой глазницей. Из окна вдруг вывалился белый клубок. По визгу из двух дерущихся зверей угадывалась Шельма. Клубок покатился вниз к речке. Сергеич отдуплетил в воздух. Двойной резкий выстрел разорвал морозную тишину, отозвавшись двойным эхом в распадке ниже по течению реки. Клубок сразу распался. Вдоль речки на махах уходила росомаха. Шельма так и осталась лежать на снегу. Напоследок росомаха сумела подцепить заставшую её врасплох собаку. Стрелять было далеко, и она спокойно скрылась за деревьями. Сергеич бежал к собаке, проклиная себя за те секунды, что стоял столбом, рассматривая след. Полсотни метров – и эта тварь бы не ушла.

Шельма тихо повизгивала, лёжа на боку. Вся белая, в муке, как и росомаха, мокрыми глазами то смотрела на хозяина, то отводила взгляд, словно извинялась, что не смогла защитить их жилище, что теперь ему не помощница – от последнего ребра и до паха кожа висела клочьями. По мелкому, зернистому снегу под собакой расплывалось кровавое пятно. Подымая Шельму, Сергеич заметил, что правая передняя лапа почти перекушена ниже сустава. Пока нёс её к избушке, она всё крутила головой, стараясь заглянуть ему в глаза. Им не нужны были слова, они понимали друг друга. В лесу она так бы не подставилась, её работа указать хозяину, где соболь, что не попал в капкан на путике, предостеречь от хищного зверя. Винить собаку было не в чем, она билась за свою и его дальнейшую судьбу.