— Даже не буду спрашивать, зачем ты здесь. — Я улыбнулась и побрела прочь. Знала — он последует за мной. И он последовал, не отставая. — Спецзадание тестя: срубить немного общественного одобрения на чужой беде? Понимаю-понимаю…

Он долго не отвечал.

— Тесть не знает, что я здесь. — И прокашлявшись, добавил: — Никто не знает.

Вот, значит, как… Неужели мой эпизодический любовник, что за давностью нашего знакомства успел стать постоянным, так и не перестав при этом быть эпизодическим, прилетел сюда по зову души… Я решила не допытываться. Пришла моя очередь ощутить себя фальшивкой.

Мы немного прогулялись по малолюдным улочкам — в Пятигорске они узкие и извилистые: порубленные ступенями и побитые резкими спусками, волнообразным лабиринтом они прошивают старую часть города подобно кровеносной системе. Пройдя с пару километров, я наконец поняла, как устала. Вместе с кровью меня покинула воля, и когда по ходу следования перед нами возникла необходимость карабкаться в гору по сточенным каменным порожкам, я сдалась.

— Давай поедим где-нибудь. Мне кажется, я сейчас упаду. — Я уселась на ближайшую лавочку и вытянула ноги. Наслаждения не почувствовала, как и ног. — Или у тебя другие планы…

— Хорошо, хоть на этот раз ты без каблуков. — Он уселся рядом и подмигнул моим белым кедам. Я почти засмущалась: свой наряд на сегодня я подбирала так, чтобы хорошо смотреться в кадре. Белые кеды, светлое платье с юбкой-воланом по колено и узкая кожанка на заклёпках — в таком аутфите я выглядела нежной, но дерзкой, а чувствовала себя свежо по-подростковому, но если так подумать — уже шагнувшая в четвёртый десяток, я, должно быть, выглядела нелепо. — У меня нет никаких планов. Как я и сказал — никто не знает, что я здесь. Самолёт завтра из Минвод.

Как ни был велик соблазн завернуть в ближайшую армянскую забегаловку и наесться от души хаша и долмы, наученные буклетами из больницы, мы сделали свой выбор в пользу более лёгкой и здоровой пищи. Съев овощной салат с творогом в ресторане, почему-то называющемся итальянским, хотя из итальянского там был только диск Тото Кутуньо в стереосистеме, я почувствовала себя куда лучше, а стакан гранатового сока и чашечка крепкого американо поставили меня на ноги в прямом и переносном смысле слова. Олег тоже не налегал на еду — он налегал на меня. Пока только взглядом.

Пообедав, мы вновь оказались на улице. Бродить по чужому городу, взявшись за руки, как самые обычные люди, будто у нас свидание… Я никогда прежде так не делала. И вдруг поняла, что никогда прежде не считала себя самым обычным человеком. Я всегда была особенной — меня воспитали в такой уверенности. А здесь, в глуши, мы были такими, как все — не боясь оказаться узнанными, неторопливо шагали по незнакомым проулкам, не ведя счёт ни словам, ни прикосновениям. Внутри меня вызревало ожидание, предчувствие…

— Почти свидание, — вторил Олег моим мыслям. — Не хватает цветов…

— Фу, не люблю цветы. И драгоценности. И…

Он ухмыльнулся.

— Подожди здесь. Я знаю, что ты любишь.

Подмигнув мне, он отбежал за поворот. Я осталась ждать там, где он меня оставил — посередине очередного старого двора, со всех сторон обнесённого камнем стен и гор. Вдалеке бегала рыжая собака. Из трубы на крыше ближайшего дома валил пар. Подошвы утопали в хрустящих листьях. Я глубоко вдохнула: этот день пах не так, как все прочие. Этот день был особенным, я лишь пыталась понять, что делало его таким — город, мой спутник или я сама?

Неудивительно, что находясь в таком расхлябанном расположении духа, я не заметила, как рядом притормозила Приора цвета баклажан. Из неё выскочили трое. Их я тоже не сразу заметила — поначалу они казались мне лишь деталью антуража, их голоса — одной из партий городского многоголосья, и только когда до меня стал долетать их смысл, я поняла, что попала.

— Эй, детка, не нас ждёшь?

— Садись, прокатим.

— Тебе лет-то сколько? Где твой муж?

За тяжёлым кавказским акцентом угадывались однозначные намерения. Я попятилась, озираясь в поисках пути к отступлению. Тщетно: двор, ещё минуту назад казавшийся мне таким надёжным, ныне сжал в тиски и захлопнулся, как мышеловка, в которой мышку ждали четыре голодных кота.

— Чего вы с ней разговаривайте — тащите сюда, да поехали! — раздалось из-за опущенного стекла у водительского сидения.

Подельники восприняли этот возглас как сигнал к действию: двое схватили меня под руки и поволокли к машине, другой подбадривал их вербально:

— Да ты не брыкайся — юбка-то вон какая, нихрена не прикрывает. Небось специально напялила, чтобы парня найти. Ну, вот и нашла, да не одного, а сразу четверых — чего тебе не нравится-то?

В голове зрели мысли: нужно предложить им денег. Или пригрозить знакомствами. Или просто козырнуть именем отца. Но в глубине души я понимала: здесь, в провинции, живущей по своим законам, ни мои связи, ни отец, ни даже деньги не имели веса… Тогда я истошно завизжала, за что сразу же получила по лицу — губы загорелись, зубы зазвенели, из глаз хлынули непрошенные слёзы.

— Заткни рот, шалава! — Передо мной распахнулась дверь салона. Изнутри пахнуло куревом и потом. Затошнило.

В следующий момент я оказалась на земле. А всё оттого, что те, что тащили меня под руки, вдруг перестали это делать — отвлеклись на дело поважнее. Пока я соскребала себя с листвы, рядом приземлилось мороженое — два сливочных в вафельном рожке с шоколадной крошкой. Олег помнил, что я любила. И нашёл… Он нашёл меня. Вовремя.

Я отковыляла на безопасное расстояние. Не смотрела на драку — боялась увидеть, как пластырь, зажимающий проколотую венку под локтевым сгибом, разойдётся, и рукав олеговой рубашки окрасится алым. Я боялась, что его убьют. А я так и не смогу его спасти на этот раз, ведь сейчас… Не моя очередь. Я закрыла глаза и зашевелила губами, будто бы в молитве. Игнорируя лживость внутренних интонаций, я уговаривала себя, что всё будет хорошо.

Когда до моего слуха донёсся звук выстрела, я поняла: хорошо уже не будет. Никогда. И приготовилась принять следующую пулю на себя. Следующая пуля, однако, настигла кого-то другого. И тогда, уже устав от неизвестности, я раскрыла глаза… Передо мной на земле распластались два трупа. А может, и не трупа — идея подползти, проверить пульс меня так и не посетила. Третий убегал через двор, а Олег целился ему в спину. Очередная пуля настигла свою цель в мгновение ока. Я разинула рот — и от удивления, и от ужаса. Даже не успела понять, чего испугалась сильнее: тел на земле или кровавого пятна на рукаве олеговой рубашки. Послышался звук заводимого мотора. Но Олег снова оказался быстрее: настигнув машину, он отправил ещё одну пулю в открытое окно. Водитель рухнул на руль лбом, и вакуум сонного двора заполнило резким пронзительным гудком.

— Бежать сможешь? — Услышала я наконец.

Я не ответила — просто побежала. А Олег, как всегда, следом.

Мы остановились, лишь когда силы вновь покинули нас. Мы оказались где-то на краю лесопарковой зоны — пустынной и холодеющей к вечеру. Рядом закруглялись трамвайные пути — конечная остановка, наверное. Поодаль синели сосны. Между соснами угадывались дорожки, лавочки и памятник. Мы понятия не имели, где находились. Пока я оттирала со взмокшего лба пот вместе с хлопьями пудры, Олег переложил пистолет из кармана пиджака за пояс джинсов. Его рукав уже почти весь окрасился в алый. По мере того, как возвращалась способность дышать, мысли приходили в смятение.

— Зачем… ты… носишь с собой оружие? Зачем ты… их убил? Они бы и так отстали, это ж обычные гопники!

Я опустилась на холодный камень — ближайшая лавочка была слишком далеко.

— Привычка далёкой юности, — он провёл пальцем по рукоятке ствола, отвернув полу. Рукава лёгкого летнего пиджачка были закатаны выше локтя, отчего весь ужас кровящей руки предстал моему взору. — Если начинаешь на подхвате у бандюка, то даже когда этот бандюк переквалифицируется в уважаемого бизнесмена, привычки останутся прежними… А что до них, — он кивнул куда-то в даль, — то даже отстав от тебя, они сегодня же нашли бы другую — ту, за которую некому заступиться. Свиней надо отстреливать на месте. Хотя вряд ли я их убил. Целился по суставам — чтоб навсегда запомнили…