Бубнов излагал свою жизненную историю довольно пространно[92]. Это исповедь, которая пытается показать, как и когда Бубнов пришел к «коммунистическому сознанию». Ключевая проблема этого жизнеописания – духовное преображение Бубнова во время Первой мировой войны и революции. В начале читателю сообщалось, что автор родился в 1896 году, по профессии был журналистом, читал на французском, немецком и грузинском языках. Однако это ничего не говорит о социальном происхождении Бубнова. Анкета указывает, что его родители были «крестьянами», однако классическая тема социального происхождения не обсуждается автором подробно. Рассказ начинается с сообщения об образовании главного героя – «когда я учился в Вологодском Реальном училище, я ежегодно освобождался от платы за обучение», из чего становится ясно его стремление продемонстрировать свое скромное социальное происхождение. Бубнов пытался отделить себя от богатых крестьянских детей, которые составляли большинство учеников школы.

Первая мировая война началась вскоре после того, как Бубнов окончил учебу. Избрав военную карьеру, он поступил во Владимирское военное училище и получил звание прапорщика. Очень показательно то, как он объясняет свой выбор: «Я не знал, что мне остается предпринимать [по окончании училища], а в это самое время была объявлена Империалистическая война. И вот скорей ли желание сделаться самостоятельным в своем существовании, ложный ли патриотизм, старательно внимаемый школой того времени… заставили меня согласиться с предложением Вологодского военного начальства поступить в военное училище». Бубнов проецировал в прошлое большевистскую интерпретацию войны. Ему хотелось убедить читателя, что он всегда осознавал действительность через призму большевизма, несмотря на то что служба в царской армии была несовместима с ленинской тактикой пораженчества. Не случайно использовалась пассивная форма, это была попытка автора объяснить выбор своей карьеры внешними причинами. Солдатчина была случайностью, непреднамеренным шагом. Бубнов просто «не знал, что остается предпринимать». Не менее интересны дополнительные причины вступления в царскую армию, которые автор выдвигает в своей биографии, а именно «избыток энергии и сил молодости».

Бубнов был бы, наверное, не против описать свою армейскую службу так, как это сделал примерный ленинградский большевик Николаев Николай Николаевич: «…на службе в армии я ознакомился с революционными идеями. В результате знакомства для меня стал ненавистным монархический строй. <…> Вполне понятно, почему у меня пробивались революционные фразы в кадетском корпусе»[93]. Или позаимствовать пару абзацев у студента из Томска Черных Л. Г., который писал: «…будучи офицером с Германской войны, я с первых моих дней службы был разочарован во всем командном составе армии, видя со стороны последних жестокое, нечеловеческое отношение к солдатам… Я, по своей идеологии, был близок к солдату и был его всегдашним заступником перед ними – это подтверждается моим выбором в Февральскую революцию в число полкового комитета»[94]. Таким, как Бубнов, хотелось пропеть со студентами-большевиками:

Но на самом деле Бубнов знал, что худшее еще впереди – он стал офицером в старой армии в ходе «Империалистической войны» и, следовательно, в глазах большевиков был угнетателем интернационального пролетариата. Оправдывая себя, Бубнов спешил добавить, что он присоединился к офицерскому корпусу не как курсант военного училища, а «ввиду гибели командного состава» во время войны. Это смягчало вину Бубнова, потому что его продвижение в чинах было результатом обстоятельств, а не сознательным личным выбором.

Лейтмотивом всего нарратива является развитие автобиографического «я». Сначала большевизм Бубнова давал слабину, если не сказать – отсутствовал вовсе. Сознание автора «хромало» на обе ноги, над ним преобладали телесные импульсы, которые автор называет «энергия и сила молодости». Настроения монархического патриотизма, который «был внушен», а значит, навязан извне, захватили его сознание. Однако направление его развития постепенно улучшалось. Автор намекал, что его юношеское желание порвать с родителями должно пониматься именно как начало поиска истинного мировоззрения.

Наложение прежнего и настоящего «я» ориентировало читателя в противоречивом описании «ложного патриотизма» Бубнова, проявленного во время Первой мировой войны. Этот литературный прием помогал предвидеть итог его душевного развития еще в начале рассказа. Бубнов фиксировал прежний характер своего сознания и одновременно отрекался от него. «Ложное сознание» нуждалось во внешней перспективе, на основании которой оно могло оцениваться как таковое. Марксистский анализ, основанный на различии между сущностью и явлением, служил Бубнову этой перспективой и управлял его повествованием. Противоречие между двумя Бубновыми становилось возможным благодаря раздвоению его личности. С одной стороны, мимолетный и субъективный патриотизм, с другой – объективное отрицание империалистической войны. Первое – временное – состояние сознания отступало в прошлое. Второе – и истинное – было так же неизменно, как теория Маркса.

Постигнув истину о Первой мировой войне постфактум, Бубнов исправлял прошлые ошибки, совершенные его «несознательным» прежним «я». Постигая истину, хотя и поздно, он стремился доказать, что переосмыслил свое прошлое. Ни о каком «я» нельзя было судить до завершения автобиографического описания. Рассказчик явно рассчитывал на убедительность своих более поздних поступков, искупающих ошибки юности. Постепенно читатель узнавал, что офицер Бубнов был ранен, демобилизован, лежал в военном госпитале с ранением в голову. Временное выпадение из активной жизни позволило ему пропустить обязательные автобиографические сюжеты, относящиеся к темам «Я и Февральская революция», «Я и Октябрь». Во время этих важнейших событий Бубнов был без сознания в буквальном смысле. Ранение оправдывало неучастие в революции.

Повествование Бубнова возобновлялось с 1918 года. Он представал перед читателем как секретарь «комбеда» и как делегат Первого съезда комитетов крестьянской бедноты в Петрограде. Послужив поворотным пунктом в его автобиографии, ранение в голову сотворило чудо. После выздоровления Бубнов совершал только «правильные» большевистские поступки: организовал трудовую артель для изготовления сельскохозяйственных орудий труда, был командирован в аппарат ВСНХ, вступил добровольцем в Красную армию. На момент написания автобиографии Бубнов «состоял членом секции рабочего просвещения при университете, по поручению института произвел этнографическо-экономическое обследование Черевковского района и организовал там краеведческий кружок». Он также являлся сотрудником коммунистических газет и журналов «Деревенская беднота», «Красная звезда» и других. Текущая деятельность упоминается главным образом для того, чтобы убедить критически настроенных товарищей в том, что автор действительно пережил обращение и что это обращение произошло именно тогда, когда Бубнов о нем пишет.

Однако достичь этого не удалось. Кандидатуру Бубнова отклонили как «непригодную для партии» уже на уровне партбюро – по всей видимости, дело вообще не дошло до широкого обсуждения на собрании ячейки.

Но эта неудача не умаляет риторических способностей автора. Рассказ Бубнова о своей жизни подкрепляет наше утверждение о том, что коммунистическая автобиография есть нечто большее, чем случайное нагромождение фактов, сведения о прошлом кандидата. Как пишет Хейден Уайт, нарративное изложение всегда является «метафоричным изложением»: «Исключить этот метафоричный элемент из рассмотрения нарратива – значит упустить… риторические приемы, при помощи которых хроника превращается в нарратив. <…> Без тропов и фигур речи, без нарративизации реальных событий трансформация хроники в рассказ не могла бы осуществиться»[96].