Таким образом, в первое время войны Австрия по состоянию своего управления не могла энергически содействовать успехам союзников. Морские державы, Англия и Голландия, также не могли вести войну успешно в испанских Нидерландах. Здесь две кампании 1702 и 1703 годов кончились неудовлетворительно; Марльборо, начальствовавший союзными войсками, был в отчаянии и справедливо складывал вину неуспеха на республику Соединенных Штатов, которая мешала ему купеческою бережливостию относительно людей и денег; кроме того, партии, боровшиеся в соединенных провинциях, оранская и республиканская, раздирали и войско, генералы ссорились и отказывали друг другу в повиновении. Полководец стеснялся так называемыми «походными депутатами», которые находились при нем с контрольным значением: они заведовали продовольствием войска, назначали комендантов в завоеванные места, имели голос в военных советах с правом останавливать их решения, причем депутаты эти были вовсе не военные люди. Наконец, в Голландии высказывалось недоверие к иностранному полководцу; в печати появлялись памфлеты против Марльборо и его смелых планов. А между тем в Англии вследствие неудовлетворительности двух кампаний поднимали голову люди, бывшие против континентальной войны.
Больших успехов для Англии и Голландии можно было ожидать от морских предприятий против Испании. Мы видели причины, почему Испания к концу XVII века заснула мертвым сном. События, последовавшие в начале XVIII века, должны были разбудить ее: действительно, народ взволновался, прослышав, что ненавистные еретики, англичане и голландцы, задумали разделить испанские владения, и поэтому вступление на престол Филиппа V с ручательством нераздельности находило сильное сочувствие в Испании. К несчастию, новый король не был способен воспользоваться этим сочувствием. Испанская инфанта, на которой Мазарини женил Людовика XIV, как будто принесла Бурбонской династии печальное приданое: потомство, происшедшее от этого брака, обнаруживало черты той дряхлости, которою отличались последние Габсбурги в Испании. Таким-то дряхлым юношею явился на испанском престоле и Филипп V, для которого корона былатяжестию и всякое серьезное занятие — наказанием; умные, красноречивые наставления и письма деда он принимал с равнодушною покорностию, возлагая на других обязанность отвечать на них и вести всю переписку, даже самую секретную. Точно так же поступал Филипп и во всех других делах.
Было ясно, что король с таким характером нуждался в первом министре, и Филипп V нашел себе первого министра в шестидесятипятилетней старухе, которая в противоположность молодому королю отличалась юношескою живостию и мужскою силою воли: то была Мария Анна, по второму браку итальянская герцогиня Брачьяно-Орсини, дочь французского герцога Нуармутье. В Италии она сохранила связь с своим прежним отечеством и была в Риме агентом Людовика XIV, сильно хлопотала при переходе Испанского наследства в Бурбонскую династию при заключении брака между Филиппом V и дочерью герцога Савойского, и, когда невеста отправилась в Испанию, отправилась вместе с нею и принцесса Орсини как будущая обер-гофмейстерина. Много людей хотело овладеть волею молодого короля и королевы; но Орсини одолела всех соперников и привела Филиппа V и жену его в полную от себя зависимость. Из партии при мадридском дворе Оэсини выбрала самую полезную для страны — партию национал-реформационную — и стала во главе ее.
Людовик XIV хотел посредством Орсини управлять Испаниею как вассальным королевством; но Орсини не хотела быть орудием в руках французского короля, и пусть руководилась она при этом побуждениями собственного властолюбия, только ее поведение, стремления, чтобы в поступках испанского короля не было заметно влияния государя иностранного, совпадали с благом и достоинством страны и содействовали утверждению Бурбонской династии на испанском престоле. Но понятно, что при таком стремлении сделать себя и вообще правительство популярным Орсини должна была необходимо столкнуться с французскими послами, которые хотели господствовать в Мадриде.
При таких-то условиях Испания должна была участвовать в войне, которую Западная Европа вела из-за нее. В 1702 году намерение англичан овладеть Кадиксом не удалось, но они успели захватить испанский флот, шедший из американских колоний с драгоценными металлами. Опаснейшей борьбы должна была ожидать Испания от того, что Португалия приступила к Европейскому союзу, и в Вене решились отправить на Пиренейский полуостров эрцгерцога Карла, второго сына императора Леопольда, как претендента на испанский престол; надеялись, что в Испании много приверженцев Габсбургской династии, много недовольных, желающих перемены вообще, и что при этих условиях Филипп V легко может быть сменен Карлом III. Этот Карл был любимый сын императора Леопольда, потому что был похож на отца, тогда как старший, Иосиф, по несходству характера и стремлений стоял в отдалении от отца и даже в оппозиции. Благонамеренный, добросовестный, но вялый, неразвитый, осьмнадцатилетний Карл должен был отправиться в отдаленное предприятие — на завоевание испанского престола, окруженного партиями, среди которых мог пробиваться только какой-нибудь поседевший в интригах кардинал или придворная дама. После долгих сборов и препятствий только в марте 1704 года англо-голландский флот привез в устье Таго «католического короля не Божиею, а еретическою милостию», как говорилось в якобинских памфлетах в Англии.
При выходе на берег Карл получает весть, что невеста его, принцесса португальская, умерла от оспы, и отец ее, Дон Педро, впал в глубокую меланхолию. В Португалии не было ничего готово к войне, войско не получало жалованья, не умело владеть оружием, не хотело сражаться; все сколько-нибудь годные лошади были вывезены в последнее время или в Испанию, или во Францию; народ не хотел войны и с ненавистью смотрел на еретические иноземные полки. Как бы то ни было, Португалия была крепко завязана в союз торговым договором с Англиею, по которому португальские вина должны были сбываться в Британии, где с них брали пошлины третью менее против французских вин, за что Португалия обязалась не пропускать к себе никаких шерстяных товаров, кроме английских.
Кроме Португалии союз приобрел еще члена — герцога савойско-пьемонтского. Держа в своих руках ключи к Италии и Франции и находясь между владениями двух могущественных династий, Бурбонской и Габсбургской, герцоги савойско-пьемонтские издавна должны были напрягать все свое внимание, чтоб сохранить независимость в борьбе сильнейших соседей и усиливаться при каждом удобном случае, пользуясь этою борьбою; поэтому они отличались бережливостию, ибо должны были держать всегда значительное войско, отличались также самою бесцеремонною политикою: находясь в союзе с одною из воюющих сторон, они всегда вели тайные переговоры с тою, против которой должны были воевать. Во время полного могущества Людовика XIV Пьемонту приходилось плохо: он был почти вассальною землею Франции. Но когда властолюбие Людовика стало вызывать коалиции, когда Вильгельм Оранский сделался королем английским и начала двигаться тяжелая на подъем Австрия, положение Пьемонта облегчилось: Людовик XIV начал заискивать в его герцоге Викторе Амедее II и, чтобы привязать последнего к себе, женил двоих своих внуков на двух его дочерях. Виктор Амедей как тесть Филиппа V испанского, естественно, должен был находиться в союзе с ним и с его дедом; мало того, при открывшейся войне за Испанское наследство Людовик XIV передал свату главное начальство над соединенными франко-испано-пьемонтскими войсками. Но это был один только пустой титул: французские полководцы, зная пьемонтскую политику, смотрели на распоряжения Виктора Амедея с крайнею подозрительностию и вовсе не считали себя обязанными повиноваться ему; также относился к нему и французский посланник в Турине. Высокомерное обращение зятя, короля испанского, при личном свидании с ним должно было еще более увеличить раздражение Виктора Амедея. Жалобы герцога Людовику оставались без последствий на деле: король отовсюду слышал вопли о вероломстве своего свата, о необходимости без церемоний отделаться от неверного союзника.
