Легко понять, что Марльборо ничего не проиграл с смертию Вильгельма и восшествием на престол Анны, которая смотрела на него, как на самого преданного себе человека. Лорд Марльборо немедленно получил высший орден (Подвязки) и начальство над всеми английскими войсками, а жена его — место первой статс-дамы. Марльборо, собственно, не принадлежал ни к какой партии, а между тем обе партии имели основания и выгоду считать его своим: тори рассчитывали на его привязанность к Англиканской Церкви, на его связи, на гонение, которое он претерпел во время господства вигов при Вильгельме, и надеялись иметь его на своей стороне по всем вопросам внутренней политики; виги, со своей стороны, видели, что леди Марльборо находится в близкой связи со всеми главами их партии, что отъявленный виг, лорд Спенсер — зять Марльборо; наконец, виги стояли за войну, почему интерес их сливался с интересами главнокомандующего всеми английскими войсками, и виги заявили ему, что, хотя они и не надеются занимать правительственные места в настоящее царствование, тем не менее будут содействовать всему, что будет делаться для блага нации.
Первым делом Марльборо было отправиться в Голландию для скрепления союза между обеими морскими державами, необходимо ослабевшего по смерти короля и штатгалтера. Присутствие в Голландии человека самого влиятельного в английском правительстве было необходимо и потому, что Людовик XIV старался оторвать Голландию от великого союза обещаниями очистить Бельгию и сделать другие уступки, вследствие чего некоторые депутаты в Соединенных Штатах начали склоняться к миру с Франциею. Марльборо торжественно, в присутствии иностранных послов объявил, что королева свято исполнит союзный договор, вследствие чего Штаты окончательно отвергли предложение Франции. Между тем в Англии Рочестер, пользуясь отсутствием Марльборо, спешил дать окончательное торжество торийской партии и успел образовать министерство из ее членов; мы видели отношение Марльборо к тори, и он спешил уверить Штаты, что перемена в английском министерстве не будет иметь никакого влияния на ход внешних дел. Но леди Марльборо приняла сильное участие в борьбе с дядею королевы, ставши за вигов. Здесь в первый раз друзья столкнулись: королева Анна заметила резкое различие между почтительным языком всех других, обращавшихся к ней по этому делу, и бесцеремонным, требовательным языком, каким по старой привычке говорила с нею леди Сара: с этих пор между друзьями началось охлаждение.
Но как бы то ни было, в обществе господствовало такое же убеждение в необходимости войны с Франциею для охранения английских интересов, как и в последнее время царствования Вильгельма, и потому перемены в министерстве не могли остановить дела. Национальный взгляд высказался в государственном совете, созванном для окончательного решения вопроса о войне; послышались голоса: «Для чего такое дорогое и тяжкое вмешательство в континентальные смуты? Пусть английский флот находится в хорошем состоянии; как первый флот в Европе пусть он охраняет берега и покровительствует торговле. Пусть континентальные государства терзают друг друга в кровавой борьбе; торговля и богатство центральной Англии тем более будут усиливаться. Так как в континентальных завоеваниях Англия не нуждается, то ей следует помогать своим союзникам только деньгами, а если уже непременно надобно воевать, то должно ограничиться морскою войною; для выполнения союзных обязательств с Голландиею надобно вступить в войну в значении только помогающей державы, но никак не самостоятельно». Все эти мнения как выражение основного национального взгляда были очень важны для будущего, ибо должны были взять верх при первом удобном случае; но теперь этого удобства для них не было при убеждении большинства в необходимости сдержать страшное могущество Франции, и война была объявлена.
В начале этой войны, именно летом 1702 года, политический и военный перевес вовсе не был на стороне союзников, несмотря на громкое имя Европейского союза. Северные державы отказались от участия в войне против Франции; в восточных областях Австрийской монархии готово было вспыхнуть восстание; в Германии Бавария и Кельн были на стороне Франции, прикрытой Бельгиею, Рейнскою линиею, нейтральной Швейцариею и располагавшей силами Испании, Португалии, Италии. Союзники должны были выставить 232 000 войска, а в действительности они могли располагать гораздо меньшим числом, так что силы Людовика XIV и его союзников превосходили на 30 000 человек. Доходы Франции (187 552 200 ливров) равнялись сумме доходов императора, Англии и Голландии; кроме того, в своих распоряжениях Людовик не был стеснен никаким парламентом, никакими провинциальными чинами, никакими отдельными национальностями; наконец, владения континентальных союзников были открыты, тогда как Франция была защищена сильными крепостями.
Действительно, два первых года войны (1702 и 1703) далеко не могли обещать Европейскому союзу благоприятного исхода, несмотря на то, что и со стороны Франции ясны были признаки дряхлости — следствие непроизводительной в материальном и нравственном отношении системы Людовика XIV. Союзник Франции, курфюрст баварский Макс Эммануил взял важный имперский город Ульм; в Италии полководец императора, принц Евгений Савойский, не мог сладить с французами, бывшими под начальством Вандома, должен был снять осаду Мантуи. Австрия вследствие недостатков внутреннего управления не могла вести войны с достаточною энергиею. «Непонятно, — писал голландский посланник, — как в таком обширном государстве, состоящем из столь многих плодоносных провинций, не могут найти средств для предотвращения государственного банкротства». Доходы колебались, потому что отдельные области давали то больше, то меньше; иногда отдельные области получали право не платить ничего год или долее. Ежегодный доход простирался до 14 миллионов гульденов: из этой суммы в казну приходило не более четырех миллионов; государственный долг простирался до 22 миллионов гульденов. Продолжительная турецкая война сильно способствовала финансовому расстройству. Чрезвычайных податей правительство налагать не решалось из страха довести до отчаяния крестьян, и без того находившихся в жалком положении, и потому предпочитало занимать деньги с уплатою от 20 до 100 процентов. Но такое финансовое расстройство не удерживало императора Леопольда от больших издержек, когда дело шло о придворных удовольствиях или когда затрагивали его религиозное чувство.
Казну съедало огромное количество чиновников, получавших жалованье, а войскам во время походов жалованье доставлялось или очень поздно, или вовсе не доставлялось, так что полководцы по окончании кампании, а иногда и среди похода были принуждены оставлять армии и ехать в Вену, чтоб ускорить высылку денег. Между полководцами и чиновниками придворного военного совета (гофкригсрата) господствовала постоянная ненависть; особенно все генералы смотрели на президента гофкригсрата, как на своего смертельного врага; старший сын императора, римский король Иосиф, указывал на управляющих военными и финансовыми делами в Вене, как на виновников всякого зла. Императорский генералиссимус узнавал о политических переговорах и военных событиях только из венской газеты. Производство в войске шло вовсе не по способностям, и послы иностранные при венском дворе более всего поражались циническою откровенностию, с какою каждый офицер отзывался о неспособности и бессовестности своих товарищей и генералов.
При венском дворе существовала и реформационная партия: она состояла из принца Евгения, принца Сальма, графов Кауница и Братислава, во главе ее был римский король Иосиф; но все ее стремления разбивались о неодолимое недоверие императора к новым люд ям и к новым мыслям. Голландский посланник отзывался, что скорее можно море выпить, чем действовать с успехом против толпы иезуитов, женщин и министров Леопольда. К этому расстройству правительственной машины в Австрии присоединялись еще беспокойства в Венгрии и Трансильвании, где поднялись крестьяне, обремененные налогами, и эти восстания могли усиливаться, ибо восточная часть государства вследствие войны на западе была обнажена от войска. Сначала венгерские волнения не имели политического характера, но дело переменилось, когда восставшие вошли в сношение с Францом Ракочи, жившим в Польше в изгнании. Люди благоразумные требовали, чтобы венгерские волнения были прекращены как можно скорее или милостию, или строгостию; но император предпочел полумеры — и огонь разгорелся, а вместе с тем затруднительное положение Австрии в европейской войне достигло высшей степени: армия не получала рекрут, солдаты были голодны и холодны. Это положение должно было повести к переменам в Вене: президенты военного и финансового советов лишились своих мест, финансы были вверены графу Штарембергу, военное управление поручено принцу Евгению.
