Возвращаться всегда было труднее, уже не попрыгаешь: если расплещешь воду, мама отправит обратно и наградит взглядом, который леденее водицы будет. Ленни напрягла руки и спину, стараясь идти ровнее, но ведро всё равно тянуло вбок. Приходилось останавливаться и перехватывать поудобнее. Сдувала лезущую в глаза чёлку. Светлую. Как лен. У мамы такая же коса. И Ос той же масти. А вот Герб и близняшки – в папу. Он темноволос и голубоглаз. В носу защипало, Ленни сердито шмыгнула и зашагала быстрее.

Папа уехал так неожиданно. Он, конечно, раньше часто ездил и в город, и на ярмарку дважды в год… Ленни остановилась у калитки, но ведро на раскисшую землю не ставила. Свободной рукой открыла ее. Ани и Кани кидали камни в огромную – в полдвора – лужу. Вода была еще кое-где смешана с талым снегом, и они с упоением метили в эти рыхлые островки.

Мать она нашла в той самой белёной мазанке, что появилась первой на этой земле. Сейчас там была мастерская. Мама сидела, оперевшись на верстак, щедро присыпанный стружкой, и задумчиво смотрела в… никуда.

– Я принесла воду, – тихонько сказала Ленни.

– Хорошо, – мама кивнула и чуть прищурилась – в открытую дверь било полуденное солнце. – Хочу поставить здесь ящики с рассадой, – добавила она. – Тепло, южная сторона.

Ленни неуверенно улыбнулась. Мама могла вырастить всё, что угодно из одного-единственного семечка. «Добрая у тебя рука, – говорил папа. – Всё благословляет на жизнь».

– А если папа…

– Я уберу их, когда он вернется. Но, думаю, к тому времени я уже успею высадить всё.

Сердце Ленни ухнуло вниз – так долго ждать!

– Да, милая, – мама подняла голову и чуть виновато улыбнулась. – Сэр Кристофер не просто так позвал твоего отца. Он… Они ушли на войну.

Ленни стояла, склонив голову, и колупала пальцем дверной косяк, отполированный ветром и солнцем. Папа часто стоял здесь, прислонившись плечом, и смотрел во двор. Посмеиваясь, наблюдал, как Ос пытается загнать упрямую козу в сарай или малышки улепётывают от петуха. Ленни молчала. Маме тоже. И сейчас. И до этого. Почти весь лунный круг ни слова о том, куда папа ушёл! И вот всё-таки сказала.

Война.

Ленни знала и раньше – почуяла! – но так надеялась, что неправда. Всё неправда – блеск предвкушения в глазах братьев, сдержанный кивок папы и долгие-долгие объятия.

Ленни. Мама. Малышки.

Все по очереди.

Никто не произнёс этого слова. Поверенный говорил о срочных сборах. Стражники отводили глаза от пытливого детского взгляда. Но их новенькие кирасы кричали – неспроста!

– Мы очень долго жили мирно, дочка, – продолжила мама. – Ты и не помнишь… Было время, когда отец ходил с сэром Кристофером в походы каждый год. Но он всегда возвращался. Всегда, – добавила она с жаром. -Лорды… Они привыкли воевать. Доказывать мечом, кто прав. Сэр Кристофер более мирный, конечно, он-то держит себя иначе, не хорохорится понапрасну, умеет промолчать… Но иногда не отмолчишься. Иногда промолчать, быть в стороне – ещё хуже, понимаешь?

Ленни не могла заставить себя даже кивнуть. Самое главное она уже услышала – он всегда возвращался, всегда!

– Давай, я помогу перетащить ящики с рассадой? – выпалила она, разрывая затянувшееся молчание.

– А?.. Хорошо, да… А где девочки?

– Играют. В луже.

– Забери их оттуда. Пора обедать.

Так до ночи они и провозились. То отгоняли малышек от горшков с чёрной, сыпящейся через край землёй и крохотными зелёными ростками. То кормили и мыли в четыре руки. Мама успела постирать промокшие насквозь одежки и башмаки. Ленни развесила их на частокол. А сама надела старые – Освальда. Грубые, тяжелые, без конца сползающие на носок. Зато в них можно было не бояться промочить ноги. Это были одни из первых папиных проб вырезать клогги из местной древесины. Мама смеялась: уж у нее-то рука была набита, дедушка был хорошим башмачником, а она рано начала ему помогать. Росла она одна, без братьев. И ей поручали самую разную работу. Ленни вздохнула: «А не только девчачью, как мне!» Хлюпая по раскисшей земле, она подошла к бане.

Её сугроб почти сравнялся с землёй. Что она будет делать, когда он станет лужей? Ведь она так ждала, что прыгнет с него прямо папе в руки. Что он вернётся, когда еще можно будет прыгнуть! А что же теперь? Чего ей ждать? Весны? Лета? Когда новый нарастет?

Нет!

Ленни топнула ногой. Земля влажно чавкнула, ноги поехали по грязи, но она удержалась. Ей хотелось закричать и бежать далеко-далеко, пока совсем не задохнется и не упадет. Да только сейчас и со двора дальше оврага с ручьём не уйти. Земля в лесу топкая, влажная, низины заполнены водой, звери бродят худые, голодные… Она в бессилии обвела двор взглядом и запрокинула голову. Облака скользили по ярко-синему небу. Белые, с тонкими, выветрившимися хвостами-краями. Как кони. Выпущенные по весне из конюшни на волю. У них была лошадка. Рыжая, невысокая с курчавым мехом. Звали ее Подружка. Но осенью ее продали, а к лету отец хотел брать новую. Зимой он ходил через лес на лыжах… Ленни прикрыла глаза.

Облака бежали через всё небо. Из края в край. За лес и за озеро, и в другую сторону – тоже через лес, холмы, в степь. Сухую, тра-вя-ну-ю. Ленни никогда там не была. Отец рассказывал. Никто не ходит в ту сторону. Единственная дорога от их дома ведет к озеру. А в той стороне, за холмами, где река извивается, словно змея, живут мооры. Они раньше и здесь жили. Когда-то очень давно. Ленни вздохнула. Что толку думать о холмах и чужой земле. В этом году ей даже ярмарки не видать! Так и просидит всё лето на хуторе, пропалывая бесконечные грядки, поливая, присматривая за малышками, курами, козой. Ведь маме придётся самой делать всю папину работу, а потом добираться в озерный город, чтобы продать там. Но если все мужчины ушли, то кто ж покупать будет? Разве только господа. У них-то деньги всегда найдутся! Дамы в замке тоже богатые, ездят верхом, смотрят снисходительно и ласково, смеются звонко. Ух, каким интересным было прошлое лето! Как Ленни ждала этого и поездки на ярмарку, к самому замку сэра Кристофера! Ярмарку с леденцами, орехами и яблоками в сахаре, тряпичными куклами за расписной ширмой, яркими лентами, реющими на ветру – на шпиле огромного шатра, с музыкой, льющейся оттуда, и переливчатым смехом…

Стало совсем невыносимо стоять здесь на ветру, так далеко от теплого летнего дня, который никогда не повторится!.. В уголках глаз вскипели слезы, Ленни вытерла их кулаком. Ладно. Может, теперь, когда Ос и Герб ушли, мама позволит ей заняться чем-то интересным. Рыбной ловлей, например. Ведь скоро ручей наполнится быстрыми серебряными рыбами, идущими против течения на нерест. Может, теперь, когда братьев у нее временно нет, она сможет наконец-то заняться не только девчачьими делами!

Ос и Герб били рыбу острогами. Особенно хорошо выходило у Оса, крепкого, широкоплечего, размах, бросок – и серебристая рыбина рвётся, нанизанная на остриё. Герб был не так силён, он брал точностью. Выбирал рыб поменьше. А ещё именно он ставил сети летом, там, где ручей разливался и образовывал спокойную заводь. Садки из ивового прута – тоже была его работа. Ленни ему помогала. Заготавливать прутья было, конечно, скучно, но можно и потерпеть – ради того, чтобы потом Герб ловко переплетал их, расщепленные, вымоченные, податливые и прочные. И рассказывал, как они выйдут еще до рассвета, когда туман раскинется над водой, как молочная вуаль по плечам наездницы, и лишь птицы будут говорить да водомерки скользить, а сама вода будет тиха. Ленни шла за братом по узенькой тропке на краю обрыва, а потом спускалась, придерживаясь за камни. Герб оборачивался и помогал ей. Глаза брата – светлые, окаймленные черными ресницами – смотрели ласково, улыбались. Герб любил тишину и приглушенные краски раннего утра. Ленни любила брата. Его терпение и негромкий голос, он отвечал на тысячу вопросов и ни разу не рассердился и не отогнал. Он научил ее ждать, а потом подсекать – быстрым, плавным движением. Хотя мама нечасто отпускала ее на рыбалку – всего три раза удалось вырваться – ведь летом домашних дел невпроворот… Это весной еще есть время, когда на землю не выйдешь. Тогда дела дома делаются. Папа с братьями перебирали и чинили инвентарь. Мама – проветривала и сортировала семена.