– Про серпы какие-то. Может его серпом, того? Зарезали. По горлу.

– Да хоть мотыгой! Я туда не спущусь больше! Увольте меня!

Музыка ветра вновь напомнила о себе. Через порог переступил высокий стройный мужчина, шатен с аккуратно выстриженными на английский манер усами.

Близнецы немедленно вскочили с пола и начали приветствовать гостя. Александр кивнул и пожал руку. Елизавета выпрямилась и подала руку для поцелуя.

Мужчина уставился на них с удивлением. Юноша и девушка были похожи как две капли воды. Бледная кожа, острые скулы, тонкие носы. Их различали только прически, одеяния, да помада на губах дамы. Смотря на них обоих одновременно, не понятно было есть женственность в лице юноши или наоборот мужественность в лице девушки.

– Александр Васильевич, Елизавета Васильевна. Примите мои глубочайшие соболезнования вашей утрате. Ваш отец был очень умным человеком и хорошим другом.

– Мы почти не знали папа, – вздохнула Лиза. – Он редко навещал нас, а после замужества мама и вовсе перестал. А вы его хороший друг?

– Меня зовут Фредерик Бэнкси. Я журналист. Ваш отец часто помогал мне, оправиться после морской болезни, привыкнуть к климату и новому времени. Он все свое время посвящал работе. Он так любил больных, что забывал о своей семье и даже о себе.

– О нет! Мы нисколько не виним его! Помогать больным и страждущим это так благородно. – Елизавета снова заулыбалась и жестом пригласила гостя сесть.

Мужчина повесил шляпу на крючок и прошёл в уже знакомую аптеку.

– Я, наверное, помешал вам? Вы разбирали вещи.

– Совсем нет! Фредерик. – Елизавета отпнула чемодан в угол. —Вы, наверное, подлечиться хотели? Так пойдемте же скорее!

– А вы справитесь? Вы тоже будущий врач, Александр Васильевич? —с опаской спросил Фредерик.

– Он учится в военном училище. – Елизавета пролезла между братом и Бэнкси. – А я вот в женской гимназии обучаюсь. И готовлюсь стать сестрой милосердия!

Александр прыснул в кулак за спиной сестры. – Да. Она у нас в монастырь собирается. – высунулся он из-за плеча Елизаветы.

– У нас в Англии, редко встретишь юную леди, что стремилась бы приносить благо обществу, больше, чем к замужеству. Рад, что в Российской империи много женских школ, академий и гимназий.

– Наука – это моя страсть, я вам так скажу. – Елизавета ухватила Бэнкси под руку. – Что желаете подлечить? Душу? Али тело?

– Гирудотерапия. Я часто принимал такие процедуры.

– Гиру? Что?

– Пиявки, братец мой. Простите, ему латынь в училище не преподают, только ходят там строем целыми днями!

– Да. Я-то в медицине смыслю не больше, чем клюкальщик в садоводстве, а вот сестра моя унаследовала от отца ум! Весь! Гляньте какая у нее большая голова! – Александр пытался протиснуться между гостем и сестрой. Фредерику стало не по себе от такого странного гостеприимства близнецов. Он глядел на них по очереди удивленными глазами и думал, как бы вырваться из железной хватки Елизаветы Васильевны.

– Это точно! – Елизавета резко дернула Бэнски на себя, так что он чуть не завалился на нее.

– Сестрица, там ведь раздеваться необходимо! До нага! А тебе не гоже смотреть на обнаженного мужчину до свадьбы!

–Гоже! Я сестра милосердия! – дернула она Бэнкси на себя.

– Гоже срать лежа и ногой отбрыкивать! – запротестовал Саша, потянув англичанина за другую руку.

Бэнкси казалось, что еще минута такого спора, кому гоже, а кому не гоже, смотреть на него голого, и ему оторвут руки, вместе с плечами.

– Я думаю, это процедура требует двоих. – и вырвавшись Фредерик устремился в комнату для массажей, ванн и прогреваний.

Елизавета наскоро припудрила носик, а Александр насупившись следил за действиями сестры.

В новом помещение было значительно чище и светлее. Лампы тёплого света были устроены на стенах. Кушетки и стулья, застеленные белыми простынями. Здесь стеллажи не напоминали Кунсткамеру Петра Великого. Комфорт и уют – вот, что излучал этот кабинет.

– Прошу вас. – сказала Елизавета.

Фредерик зашел за ширму, разделся и обернул бедра полотенцем.

Близнецы стояли возле кушетки, одетые в грязные халаты покойного профессора и ехидно улыбались. В таком ракурсе они походили на кровожадных мясников, пожирающих взглядом очередную тушу.

Бэнкси два раза проклял свою идею, прийти к ним, и под видом пациента их покойного отца и выведать то, что не удалось генералу и его подручным. Но с первого взгляда было видно, что не знают они ничего. И Бэнкси надеялся просто выйти отсюда живым, без единой крупицы, какой-либо информации.

Он улегся на кушетку, и Лиза направила ему прямо в лицо яркую лампу, какой обычно Василий лечил хроническое чихание.

Елизавета посмотрела на Александра. «Что делать?»

«Нам в училище только про кровопускание и ампутацию рассказывали.»

Такое молчаливое общение пугало Фредерика.

А близнецы им часто пользовались. С детства они без слов могли понимать друг друга, по одному взгляду, наклону головы, жесту или приподнятой брови. Своими бессловесными договорами, они не раз доводили нянек и учителей до истерики, а друзей до бешенства.

– Может кровопускание? – воодушевленно предложил Александр.

– Нет. – попытки Фредерика встать не увенчались успехом, Елизавета своей тонкой ручкой вернула его в горизонтальное положение.

Она открыла банку с пиявками, но так и не решившись сунуть туда свою ручку, просто высыпала их Фредерику на грудь вместе с водой, в которой червяки плавали. Некоторых снесло на пол, но некоторые успели больно присосаться к коже.

– Василий, сначала смазывал специальной мазью.

– Она вредна для этих гусениц! – резко ответила Елизавета. – Расслабьтесь!

– Я не могу расслабиться, если мне больно!

– Один момент Фредерик! – кивнул Александр и Бэнкси пожалел о своих словах.

– Кажется, нашел! – Александр шел от полки с флаконом.

– Вы уверены, что это снимет боль?

– Конечно!

«Переведи.» – молча указал он сестре на флакон.

– Заканчивается на «ин»! Значит морфин! Будьте покойны, сейчас будет-с совсем не больно.

С самой довольной улыбкой, Александр вылил содержимое бутыли на грудь и живот Бэнкси. Кожу неприятно защипало.

Стараясь не обращать на это внимание Фредерик начал расспросы.

– Кто еще приходил к вам сегодня? Не видели никого?

– Одна чудесная женщина! Пианистка! Мы ей пальцы на руках увеличили! И еще сударь в годах, купил лосьон от в облысения! – дружелюбно отвечала Елизавета. – А ещё мы сегодня выиграли билеты на киносеанс. Представляете! Мы сотыми проехали по набережной, а тот стоял и считал. Смотрели Стеньку Разина! Обожаю это картину!

– Ты её терпеть не можешь! – возмутился Саша.

– Глупости! Я терпеть не могу наш кинотеатр в Волжской губернии. Туда долго ехать из усадьбы и там душно и дурно пахнет. А Стенька Разин – это первое русское кино. Стыдно не знать, грех не любить. Кто красавицу захочет в башмачке одном?…

– А не видели ли вы мужчину? Такого странного, болезного. Он еще слегка похож на эрцгерцога Австрии.

– Нет! Не видали таких! – хором ответили близнецы.

Теперь кожу и вовсе зажгло будто огнем. Фредерик вскочил на ноги и принялся бить себя ладонями и размахивать полотенцем.

– Вам плохо? Фредерик? – взволнованно спросила Лизавета.

– Пошли вон отсюда! Оба! – завопил Бэнкси, кривясь от боли.

– Какой нахал! – Лиза притопнул каблуком и побежала за журналистом. Брат, ухмыляясь, последовал за ней.

Бэнкси через несколько минут вынесся на улицу, прикрывая срам своим костюмом и даже забыл шляпу.

Близнецы сидели на разных краях софы, хмурили брови и молча передавали друг другу бутылку ликёра.

– Это ты виновата!

– Я? Я не мазала его пчелиным ядом!

– Кривлялась перед ним как куртизанка какая-то! Ишь, чего удумала!

–Я? Куртизанка! Твоя родная сестра! Гузно ты зловонное! – Лизавета хотела выплеснуть на брата содержимое бокала, но пожалела и выпила залпом. – Я мечтаю выскочить замуж за француза, немца или англичанина и уехать из Российской империи, а ты его испугал до полусмерти и выставил нас в дурном свете!