– Уж постарайтесь, иначе не сносить вам головы, профессор, – шепотом, в самое ухо Галицкого сказал генерал.– Почему так долго?
– Чем дольше человек мёртв, тем дольше возрождение. Это может занять часы!
– Вправду ведь! Ваше императорское высочество? Разве не чудо науки?! – уже громко, с радостными нотками в голосе декламировал Москивтин. Но внимание его высочества, было потеряно еще на пути в лавку красоты и здоровья профессора, когда он начал перечитывать свои заметки в дневнике.
«22 января. Долго сидели с Георгием и Дмитрием у Вани, пили чай, похлыщили по набережной по дороге домой. Обедали у Черевина. Он, бедный, совершенно нализался.» Прекрасное было воспоминание. Теплое, веселое.
«…Играл в рулетку.
…Закусывал.»
Хорошее было время. Беззаботное. Или, например:
«9-го января. Воскресенье.
Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь.»
«Сегодня особых происшествий в городе не было. Были доклады. Завтракал дядя Алексей. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрою. Гулял. Пили чай у Мама. Для объединения действий по прекращению беспорядков в Петербурге решил назначить ген.-м. Трепова генерал-губернатором столицы и губернии. Вечером у меня состоялось совещание по этому поводу с ним, Мирским и Гессе.»
Император мечтательно вздохнул и прикрыл глаза, теперь его внимание нельзя было завоевать обратно ни беспорядками, ни ожившим мертвецом, ни даже вороной за маленьким оконцем под потолком подвала профессора. Птица тщетно стучалась в засаленное стекло, а поняв, что ее игнорируют, словно она живой человек с руками, ногами и мозгами, распушила свой хост и обгадила оконце.
Хорошо было бы сейчас вернуться домой, опустить ноги в тазик с накипячённой водицей, да выпить с дорогой супругой кофею.
– Еще минутку, ваше императорское высочество!
– Минутка, это через сколько? Я приглашен на балет. Дают Чайковского. Спящую красавицу. – спокойно ответил император, разглядывая свои ногти.
– Совсем скоро! Представьте, ваша милость, какой это прорыв в науке! – раскрасневшийся генерал, как могло показаться, во всю заискивал перед божьим наместником, но это было не так. В силу своих умственных способностей, генерал не знал лести и подхалимства.
– Температура сорок один и один градус! Перегрев! Етить его! Нужен лёд! – Галицкий, метаясь от холодильного шкафа к ванне с трупом, стучал себя по лбу ладонью.
– Мне туда к восьми, – перебил царь генерала и сладко зевнул. —Генерал Москвитин, я вам абсолютно доверяю. Учитывая ваши заслуги, я буду покоен, что этот опыт пройдёт удачно, а коли нет, вы сами справитесь. Справитесь, ведь? Если этот доктор действительно способен на то, о чём вы мне рассказывали, Россия выйдет на новый этап не только в военной ипостаси, но и в индустриальной. Профессор Галицкий, был рад знаться лично. А теперь прикажите отвезти меня к дирижаблю. Хотелось бы испить какао или ликёра в буфете, перед балетом.
Генерал тотчас поспешил вверх по лестнице позвать гвардейцев, чтобы сопроводили императора до необходимого места. Замер на третьей ступеньке. Подумал, почему сам поспешает за всякими самостоятельно? Вспомнил, что визит к профессору Галицкому таен и он велел никого не пускать. Успокоился. Продолжил подъем.
С лицом, безразличнее, чем у жены генерала в последние восемь лет, император покинул подвал.
«Все-таки чудесный человек наш царь! Пунктуальный, педантичный. Обещал быть на спящей красавице и сдержит обещание свое. И никакими живыми покойниками оного не сбить.» – подумал генерал, спускаясь обратно в затхлый подвал.
– Ваш император не очень-то воодушевлен, этими бесовскими опытами над усопшими. – сэр Бэнкси, молодой, высокий мужчина с тонкими ухоженными усиками вышел из-за шкафа с препаратами, как только генерал проводил императора к выходу. Шляпа сэра Бэнкси примялась, когда он прятался за шкафом. Клетчатый костюм перепачкался известью, паутиной и плесенью.
– Сэр Бэнкси, попрошу вас. – генерал бросил гневный взгляд на сэра Бэнкси.
– Это неправильно! Не естественно! Вы и профессор Галицкий идете против господа Бога! Против природы!
– Мы пытаемся выиграть войну! Хотя, что вы знаете о войне? Настоящей! А не эти ваши захваты земель несчастных плебеев, которые даже не могут отличить сапожную ложку от столовой! Это бои не достойные настоящего офицера!
– Генерал Москвитин, а по-вашему, достойно сгубить тысячи людей в японском плену?
– Живой. Он живой! Живой сучий потрах! – лихорадочно повторял профессор Галицкий, наматывая круги вокруг чугунной ванны и спотыкаясь о всевозможные провода. Спор мужчин прервал, мертвец, что поднялся над мутной водой и сел в полный рост. Бледное, искаженное смертью лицо, не выражало совершенно ничего. Простреленная грудь вздымалась часто и из ран выливалась мутная бурая жидкость и сгустки крови. Лицо пошло пятнами. Раздутые губы шумно шлепали при вдохах и выдохах, извергая наружу кровавую слизь. Он сидел так с минуту, пока Галицкий не ввел ему что-то в локтевой сгиб из большого стеклянного шприца Праваца. Мертвяк обмяк и плюхнулся назад в грязную воду.
– Полно! Василий! И вы тоже Фредерик! – сдержавшись от желания ударить Бэнкси, генерал внес предложение. – Давайте выпьем! За науку! Профессор, идите же к нам!
Учёный нашёл среди медицинского хлама и склянок три рюмки. Генерал достал бутыль, расставил рюмки на манипуляционном железном столике, разлил и протянул господам. Они чокнулись над ванной с мертвецом, выпили, шумно выдохнули и уткнули носы в рукава.
– Генерал, – англичанин оторвался от нюхания рукава пиджака. – Православная церковь, конечно, имеет отличия от католической и англиканской, но всё же, начало у нас одно, как и Бог. Как они отнесутся к этому?
– Как надо, так и отнесутся. И Бог с нами.
– Надеюсь. Потому что конфликт вашего царя с церковью – стал бы неприятной ситуацией.
– Неприятная ситуация – это когда в штаны поссал! – кротко ответил генерал Москвитин.
– Ваши слова да богу в уши.
– Всё вынюхиваешь, шпион. А тут тебе не военная тактика. Не свинья и ни клин! Ваши умы альбиона хер свой поднять не могут, не то, что мертвеца из могилы! Так и передай! Да-да! Профессор! Скажи ему!
Но Галицкий не отзывался. Он ускорял шаг, вскидывал руки выше головы, а затем замер, схватился за грудь и скоропостижно скончался.
День в Петербурге выдался на редкость солнечный, а похороны Галицкого были шумные. Несведомый человек, мог подумать, что кому-то вздумалось гулять свадьбу на погосте.
Галицкий был женат семь раз. Но единственной его женой, подругой и любовью, до самой смерти – была наука. От пяти из семи своих жен он имел детей, а сколько уж у него было родственников, друзей и просто благодарных за лечение знакомых… Женщины плакали, мужчины старались не показывать скорбь и вспоминали приятные или даже забавные истории, что приходилось им переживать вместе с Василием Галицким. Как разрешал он им подглядывать за пациентками с болезнями грудей. Как профессор вводил им под кожу слюну, и заставлял дышать горелым пластиком, что бы их не отправили на дальний восток, на борьбу с японским врагом. Профессор был умен и чрезвычайно скрытен, но несмотря на это весел, отзывчив и ценил дружбу.
Галицкий отлично разбирался в анатомии, физиологии и прочих тайнах человеческого организма. Ни одна язва на теле, и ни одна печаль доброго друга не ускользала от его глаза. В чем Галицкий не разбирался, так это в женщинах. Первый раз он женился в семнадцать, будучи студентом медицинского института. Познакомился на светском приёме с хорошенькой девицей Полиной и через восемь дней сыграл свадьбу. Через месяц выяснилось, что избранница его была уже замужем за французским дипломатом Полем. А в Петербург приехала навестить тетушку. Получив развод, Василий налег на гранит науки, но уже через полгода познакомился с сестрой милосердия Дарьей. Она была старше Василия на пять лет и дурна внешностью. Василия она покорила любовью к больным и медицине. Они поженились, и Дарья родила ему двоих сыновей. Оба юноши, по получению документа о зрелости поступили на флот и оба героически погибли во время войны с Японией. Но вернемся к бракам Василия. После окончания учебы, Василия отправили на дальний восток, а потом в Маньчжурию. Японско-китайская война была в разгаре, а нет лучшей практики для врача, чем военно-полевая хирургия. Там Василий познакомился с китайской певицей Куэнь. Она часто пела в ресторации для русских офицеров и хорошо владела языком. Василий был очарован восточной красавицей, подал прошение о разводе с Дарьей и женился на Куэнь. Детей они завести не успели. Русских стали отзывать на родину. Из-за политической деятельности отца Куэнь ей закрыли выезд из Китая и новобрачным пришлось расстаться через несколько недель после свадьбы. Страстью Василия оставалось врачевания. По дороге на родину, в Петербург, Василий сходил с поездов и дилижансов, чтобы осмотреть обморожение лесничего. Помочь повитухе с тяжёлыми родами. Вылечить оспины ребенка городового. Однажды, проезжая через Волжскую губернию, Галицкий услышал, что у Графа Верхолапича болен конюх и ни один из врачей во всей округе не мог понять от чего чахнет и умирает молодой крепкий мужчина. Галицкий диагностировал конюху туберкулез костей. А пока диагностировал, познакомился с внучкой графа Анной. Девушка была юна, красива, руса волосами, стройна фигурой, бойка нравом. Василий влюбился в очередной раз и попросил руки. Семья была богатой, Галицкий тоже был не из простых. Свадьбу сыграли пышную и прожили они с Аней добрых год и десять месяцев. Жена родила доктору двойняшек. Лизу и Сашу. Семейное счастье было недолгим. Скудная врачебная практика позвала Василия в Москву. А семья Верхлолапичей отказалась отпускать дочь и наследников с обнищавшим доктором, который на протяжении года только читал иностранные энциклопедии да жрал с их стола.
