Симон помог мне выйти из автомобиля и дойти до дома. Я переоделась в синий спортивный костюм «Найк», и мы устроились возле панорамного окна, из которого открывался вид на мерцающий голубым и красным светом, но все такой же серый Город. Зашумел проливной дождь, а я даже не заметила, когда Симон успел его включить и подключиться ко мне.

– Не стоит тебе так обо мне печься.

– А тебе не стоит попадать в такие ситуации. Тогда не было бы повода.

– Я не нарочно. Не знаю, какое еще оправдание тебе нужно.

Дождь зашумел сильнее. Симон стоял у окна, напряженно разглядывая что-то вдалеке. У него было отличное зрение после операции, вот уже шесть лет как очки были ему не нужны. Воспоминания о том дне, когда мы вдвоем пробирались через тела охранников и по полной темноте убегали все дальше от тюрьмы, постепенно блекли, архивировались все дальше в глубине файловой системы. А насколько хорошо он все помнил?

Его фигура у окна напоминала обложку блюзового альбома, только музыканты в оригинальных буклетах не носили спортивных курток и кроссовок. У нас был один размер ноги, поэтому я часто рылась в его ящике для обуви и брала пару-другую новых найков, да и многие куртки подходили по росту, их я тоже иногда одалживала. Это делало нас как-то ближе. Наверное, пора об этом забыть.

Повышение ожидало его уже на следующей неделе. У меня было предчувствие, что с новой должностью он изменится, и не в лучшую сторону: начнет носить скучные костюмы, встречаться с шишками из высшего начальства, перестроит дом или вообще переедет, и мы больше не будем часами танцевать в граммофонной, бить бутылки, меняться одеждой. Скоро это покажется жутким ребячеством. Все это закончится. Как всегда, останется пустота, бесконечный вакуум для злости.

Я правда хорошо знала его дом. Мне даже было известно, где находятся тайники ненависти: такие маленькие, иногда неочевидные места, в которых заключена концентрированная ярость. Не думала, что у него дома ее так много, пока не начала находить один тайник за другим. В баре, между двумя кобальтовыми бутылками и электроподсвечниками прятался самый большой; меня пробивала дрожь каждый раз, когда я залезала туда рукой, чтобы достать виски.

– Смешаю тебе что-нибудь, – сказала я и направилась туда.

Рядом стоял коктейльный автомат, которым я давно научилась пользоваться. Месяц назад, когда я разбила его внешнюю панель, со всей силы ударив по ней стеклянным стаканом, и продолжала бить, пока от нее не остались одни черные зазубренные осколки, я думала, что превращу этот автомат в свой собственный тайник ярости, тем самым еще больше заразив дом этим ядом. Но потом я посмотрела на осколки, положила руку на лоб (кровь с нее стала течь по лицу мне в рот), рассмеялась и включила робот-пылесос, чтобы он убрал с пола стекло. Все-таки свою ярость я привыкла прятать исключительно в своей голове.

Когда я вернулась, Симон сидел в кресле и что-то изучал в своем экране. Я поставила стакан на столик рядом с ним, но он к нему не притронулся. Я положила руку ему на плечо, но он не сдвинулся с места, только выключил экран и сцепил руки в замок. Плечо у него было холодное, но, возможно, все дело в ткани куртки: Neofrost или как-то так, ледяной барьер между вами и кем-то там. Я медленно убрала руку и сжала ей свое горло до глухого хрипа, затем сделала глубокий вдох и отошла.

– Пить не будешь? – спросила я, механически перекладывая подушки на диване, как я делала уже тысячу раз. – Нагреется. Ты же не любишь теплое.

– Потом.

Какое-то время мы молчали. Дождь прекратился.

– Чувствую себя машиной. Странно, в прошлый раз у меня не было амнезии после возвращения. – Я положила руку на лоб.

– Если бы ты только могла представить, чего мне стоило вытащить тебя из всего этого.

Слова отпечатались у меня в памяти, как и все, что он говорил раньше. По какой-то причине все сказанное им запоминалось навсегда. Не существовало ни одной его фразы, которую я бы не помнила.

– Из чего этого?

Я снова попыталась подойти ближе, но он встал и отошел на приличное расстояние, к окну.

– Я перераспределю работу. Завтра будет на пару заданий больше, справишься?

– А у меня есть выбор?

– Санни временно с нами не будет. Ее переводят, больше никакой информации у меня нет. Если захочешь ее найти, то лучше не пытайся. Она будет занята, на звонки не ответит.

– А зачем мне ее искать? Мы вроде давно перестали общаться. Я даже не помню, о чем мы разговаривали.

– Хорошо. – Симон взял стакан и залпом выпил крепкий «Олд фешн». – В общем, не удивляйся, если какое-то время работы будет больше. Вы с Жульолом будете все выполнять раздельно. Больше никаких заданий в паре, никогда.

– А он не будет спрашивать про Санни? Ну, где она, когда вернется. Не будет ее искать?

– Он будет делать только то, что я ему скажу, и не больше.

От этого его тона я невольно задержала дыхание. А я теперь тоже буду делать только то, что он мне скажет, и не больше?

– И еще: скоро я возьму нового человека, – продолжил он. – У меня есть кое-кто на примете: двадцать пять лет, индексы хорошие.

– Свежая кровь! – как могла бодро воскликнула я и поймала его настороженный взгляд, который быстро уполз куда-то вниз.

Мозг снова начал распухать и давить на череп, беспорядочные мысли носились в вакууме, оставшемся после извлечения чего-то важного. Все ощущения казались какими-то чужими. Я была словно в консервной банке, которую вот-вот сдавит мусорорасщепитель.

– Давай все-таки проясним ситуацию. По официальной версии я поскользнулась и уж очень неудачно ударилась головой, это мне понятно. Но раз уж мы здесь, где никто не смотрит и, надеюсь, не слушает, – намекнула я, осматривая стены, – то я не буду строить из себя дуру. Я чего-то не помню. Я это вспомню?

– Нет.

– Если можешь, передай мою благодарность агенту, который с таким старанием вычищал из моей памяти все лишнее. Безупречная работа.

– Я сам этим занимался.

Чувство непреодолимого дискомфорта разлилось по телу, такое же чужое, как и все остальные. Будто кто-то вдоволь порылся в моем грязном белье, и не просто кто-то. Я обхватила плечи руками и согнулась так, что мы с Симоном уже были одного роста.

– Ты можешь хотя бы намекнуть, что я такого сделала? – рискнула спросить я.

– Ты сделала глупость, большую. Больше ничего сказать не могу.

Я села на диван и уставилась в пол, но потом подняла голову и стала внимательно разглядывать интерьер, пытаясь запомнить его как можно лучше. Скоро здесь все изменится, и это место превратится в комнату для выговоров, если я вообще сюда еще хоть раз попаду. Скорее всего, все-таки попаду – когда Симон внезапно решит пригласить всех к себе на очередное ежегодное собрание.

– Может, послушаем музыку? – предложила я.

– Как-то не хочется.

Что-то подсказывало мне, что он уже никогда не захочет, и мы больше никогда не станцуем под евродиско, выключив весь свет в доме и периодически врезаясь в кресла, столы и двери, никогда не упадем на пол, запутавшись в собственных ногах. Ни-ког-да.

Вообще-то, когда все было всерьез, с включенным стробоскопом и музыкой 5D, мы достигали такого уровня, что могли бы участвовать в танцевальных соревнованиях, если бы такие существовали. Дело в том, что у нас была суперспособность – двигаться абсолютно синхронно, не тратя долгие часы на разучивание движений. Все получалось само собой, нужно было лишь задать ритм и пару раз отрепетировать. Может быть, это стоит занести в список самых ненужных талантов, но все равно было весело. Весело даже не то слово. Было хорошо. Уходили одновременно и пустота, и одиночество, и страх, все становилось красивым и понятным, обретало смысл, если можно так выразиться, и мне было намного проще выносить существование. Нога вправо, руки вперед, потом назад и поворот, и так снова и снова, и из головы испаряется вся гадость. На какое-то время, конечно. Эффект дольше, если заранее проглотить парочку коктейлей с XX3 или любой химией предыдущих поколений. Но это не повторится. Или все-таки шанс есть?