— У-у-у-у-у!!!... — негодовала всё разрастающаяся толпа.

— Так кто, выходит, Васька-то Шуйский, себя царём боярским называющий? Подлинно ли он православный человек или Иуда запродавшийся?

— Иу-у-уда-а-а!!!

— Православные! Ловите Иуду, да волоките ко мне! Бейте иудиных приспешников, кого сыщите! За Русь! За веру! Ступай!!!

Отшвырнув посеревшего Татищева, я привычно вскочил в седло и, выдернув из тесных ножен саблю, картинно махнул вперёд жестом молодого Наполеона. Разгорячённый народ вновь двинулся вглубь крепости…

…Стычки в Москве продолжались до раннего утра. Последних мятежников внутри Кремля повязали ещё в сумерках, но от разбойничавших на улицах города банд так быстро избавиться не удалось. Лишь с рассветом последние шайки, громившие дворы, где размещались приезжие иноземцы, были рассеяны и те из бандитов, кому повезло, сумели ускользнуть от пули или поруба, как называют здешнюю разновидность тюрьмы. Повеселились погромщики знатно: десятки европейских купцов и живущих издавна в Немецкой слободе на Яузе ремесленников, без различия национальности, убиты, несколько сотен самосудно избиты, подвергнуты пыткам и ограблены. Долго ещё после этих событий на царское имя шли жалобные челобитные, а подьячие Разбойного Приказа лишь изумлённо кряхтели и ерошили бороды, вписывая в «опросные столбцы» жестокую статистику: «А у купчины иноземного Амвроськи Келария те тати поимали тридцать тысяч червонных, самого же смертью убиша… Торгового немецкаго гостя Нафана огнем жгли и всячески примучивали, доколе тот не выдал тем татям сорок тысяч флоринов златых… Купчине Яшке Вину отсекоша главу собственным его мечом, рухлядишко же всё поимаша и людишек, с ним бывших, смертью побиша...». Дошло даже до применения артиллерии: осадив хоромы одного из московских дворян, где жили шестеро шляхтичей, прибывших на царскую свадьбу и пожелавших затем поступить на русскую службу, разбойники потребовали выдать гостей на расправу. Однако хозяин дома оказался не робкого десятка и, как водится на Руси, ответил бандитам матерно, а для доходчивости подстрелил из лука кого-то из нападавших. Дважды те пытались прорваться через двор усадебки и высокое крыльцо сеней внутрь, но в эти времена дворяне что на Руси, что в Польше, ещё не выродились в привилегированных бар, вроде описанных Салтыковым-Щедриным, и были привычны к сабле, луку и пистолям. Так что атакующих встречали весьма меткой стрельбой из нескольких стволов практически в упор, и те вновь и вновь откатывались за тын, оставляя во дворе и на ступеньках раненых и убитых подельников. Судя по всему, командовал этой бандой не банальный уголовник, а кто-то из тех «начальных людей», кого мятежники рассылали организовывать эти беспорядки, поскольку и без того неплохо вооружённые, вплоть до луков и пищалей, налётчики додумались приволочь из недалёкого Скородома старую пушечку, стоявшую у амбразуры подошвенного боя на случай обороны от внешнего врага. Неизвестно, где бунтовщики добыли порох к орудию и ядра, однако два выстрела по хоромам они сделать сумели, и даже раз попали, попортив столб крыльца и бревенчатую стену. Но тут из-за поворота улицы в тридцати шагах появился спешивший на звуки пальбы десяток наших стрельцов с дымящимися фитилями пищалей… Словом, пришлось разбойничкам разбегаться, бросая оружие и раненых подельников. Как потом посчитали, нападавшие потеряли два десятка убитыми и ранеными, а из защитников дома только двоих шляхтичей зацепило случайно залетевшими внутрь пулями[7].

«Оттянулись» мятежники и в Кремле. По царским палатам будто прошёл ураган: перевёрнутые столы и лавки, разбитые поставцы с посудой и различными диковинками, причём большая часть того, что можно сунуть за пазуху или в мешок, растащена людьми Шуйских. На полу — рваные, залитые брагой, вином и блевотиной, парадные одеяния. То тут то там попадались голые и многократно изнасилованные девушки — дворянки из свиты царицы Марии Юрьевны и просто дворцовые челядинки. Саму дочь сандомирского воеводы Василий Шуйский своим людям трогать запретил, возможно, планируя использовать её как заложницу при переговорах. С царицы только посрывали все украшения и упрятали её под замок, приставив караул из наименее пьяных боевых холопов. Вот только переговариваться с ним никто не стал: я хорошо помнил крыловскую басню о попавшем на псарню волке. Под прицелом двух десятков стрелецких пищалей люди Шуйского сами побросали оружие, сообразив, что «фокус» с переворотом не удался, а дырки от пуль в башке не запломбируешь.

Узнав, что Фроловская башня взята и с минуты на минуту мои люди могут оказаться у дворца, свежекоронованный Шуйский-старший отчего-то решил, что сумеет укрыться от наказания под церковными сводами и бросился в Успенский собор. Там, его и отыскали, стоящего на коленях перед алтарём и истово читающего молитвы. Мешать грешнику каяться никто, разумеется, не стал. Вот только голова Кирилл Огарёв, прознав об этом, перекрыл все выходы из собора, включая и тот, который вёл из крипты, стрелецкими караулами, чтобы никто не мешал молитвам путчиста. А вокруг Шуйского встали четверо молодцов поздоровее, хоть и безоружных, — чай, не басурмане какие, чтобы в храм с саблями да пищалями врываться — но из тех, про кого говорят: «кулаки пудовые». Время шло, стрельцы сменялись, чтобы потрапезничать и передохнуть от молитвенного бдения, а мятежный боярин всё не останавливался. Лишь к исходу второго дня молитв Шуйский-старший повалился на пол, лишившись чувств от голода, жажды и страха, после чего был бережно поднят на руки и выдворён из храма в отдельный чулан-одиночку без окон…

Дмитрия Шуйского, раненого в шею шальной пулей во время боя в Кремле, опознали и также поместили под стражу, хотя в его горнице окошко всё-таки имелось. Всех прочих пленных мятежников, которых набралось больше сотни, загнали в поруба до окончания следствия. Семьи замешанных в заговоре бояр и дворян я распорядился заключить под домашний арест, предварительно обыскав их жилища и изъяв все бумаги до богослужебных книг включительно, оружие, деньги и ценности — чтобы не возникло желания бежать. Это бедняку-работяге терять нечего: накрутил онучи, затянул поясок, да пошёл волю искать на Дон или в Сибирь. Руки-ноги есть, голова на месте — на хлебушек завсегда добудет. А богатеи эмигрировать без денег не привычные. Да и кому они без нужны в заграницах без своих капиталов?

[1] Драгоман, толмач — переводчик

[2] Юшман — дорогой кольчужно-пластинчатый доспех, прикрывающий грудь и живот (а часто и спину) воина «чешуёй» из горизонтально расположенных стальных пластинок, бока же и рукава при этом оставались кольчужного/пансырного плетения

[3] Guerrier — воин (фр.)

[4] Arme — оружие (фр.)

[5] М. Татищев во время правления Василия Шуйского выполнял обязанности, аналогичные тем, которые рейхсминистр пропаганды Гёббельс выполнял при Гитлере, за что был боярским царём обласкан. К слову, большинство пропагандистских «грамоток», очерняющих предыдущего царя, вышли из-под его пера: в условиях отсутствия телевидения, радио и газет победившие мятежники активно старались настроить против покойного широкие народные массы и представить себя не цареубийцами, а тираноборцами. Впрочем, жизнь Татищева закончилась безрадостно: в очередной раз изменив (на этот раз Шуйским, попытавшись перебежать к воеводе Тушинского вора Яну Керножицькому, чтобы помочь тому захватить Новгород) он был схвачен и по приказу одного из лучших русских воевод Смутного времени князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского отдан на расправу воинам, которые в прямом смысле растерзали трижды изменника.

[6] Подробнее об этом можно почитать в мемуарах Густава Мюллера, служившего в Panzer-Propagandakompanie №693 «Жизнь через объектив», вышедших в ФРГ в 1960-х и частично перепечатывавшихся тогда в советской прессе.

[7] к ERудитам: реальные исторические факты. Вот только в нашей истории ударивших во фланг банде стрельцов рядом не оказалось.