Заступившийся за меня Иван Михайлов попытался перечить:

— Погодь, человече! Как так у тебя выходит, что у меня двоих послухов счёл. А вон он, третий-то, аль не перед очами стоит? — ткнул тот пальцем в мою сторону.

— Стоять-то стоит, ан отрок ещё, вёсен с дюжину, а посему в послухи ему не можно.

И, вновь обращаясь ко мне, главный стрелец распорядился:

— Ты, Стенька, ступай-ка до дому к мамке, небось, заждалась тебя уже. Нечего тебе тут делать-то.

Добрый дядька попался. Да вот беда: и моя родная мама из будущих времён, и Стёпкина — обе уже давно покинули мир живых… А где искать дядьку Глеба — ума не приложу, да и остался ли жив скоморох? День нынче выдался суматошным да кровавым, немало народу полечь успело…

— Сирота я. Матушка в голод преставилась, а отец в эту зиму. И годов мне не дюжина, а пятнадцать будет на Степана Галатийского[8].

— Выходит, четырнадцатого травня[9], через седмицу всего… Ну, коли до того дня тяжба затянется, хотя и навряд ли — можешь тогда сам в Судную избу пойти да послухом сказаться. Да только мелковат ты да статью не вышел, посему потребно, дабы с тобой добрый муж пришёл да поручился, что ты и впрямь пушкарёв сын да пятнадцать вёсен тебе стукнуло[10]. Есть ли у тебя таковые поручители?

М-да, вопрос вроде бы и простой, да как ответить? Сам-то Стёпка вращался в самых низах местного общества. Ниже скоморохов по статусу — только откровенные, неприкрытые уголовники, смерды, холопы да нищие на паперти… Да и не помню отчего-то никого из Стёпкиных знакомцев, кроме членов ватаги да Андрея-бобыля, пускавшего на ночлег.

Кстати, почему? Раньше личность тёзки периодически проявлялась и не только делилась знаниями, но и перехватывала управление телом, прогоняя меня, Ртищева, во тьму… А вот с момента взрыва эрзац-фугаса из набитого порохом котла — как отрезало… То ли Стёпка затаился в самом дальнем уголке подсознания, то ли вообще душа отлетела? Если так — то желаю пареньку воссоединиться с родителями на в Раю, если правду говорят попы про тот и этот свет.

Но кого можно вот прямо сейчас назвать «поручителем», чтобы не вызвать у стрельца негативной реакции? Не думаю, что служилый люд относится с уважением к околокриминальным кругам, к которым скоморохи прямо относятся. Никифор Первак точно убит, при мне дело было. Дядька Глеб, если и жив, что тоже под вопросом, наверняка продал награбленное при погроме и пропивает вырученные деньги. Гришка-скоморох вообще исчез в неизвестном направлении… Да, незадача… Хотя… Ну да, конечно же!

— Поручители, думаю, найдутся. Стрельцы Трифон Орлович да Иван Воинов меня знают. Они нынче днём у Царь-пушки стояли, а после с государевым войском к Кремлю пошли, да и я за ними. Трифон друг батюшке моему покойному — рефлекторно я отмахнул крестное знамение. — Только его поранили, когда он котёл с порохом к башне волок. А после я его и не видел — как грохнуло, так из меня память-то и вышибло.

— А ну погодь-погодь, отроче! Речешь — как грохнуло, так с тебя и дух вон? Так ли?

— А зачем мне врать? Не один я был, люди видели хоть и с отдаления.

— А не тебя ли велено сыскать да до Евстафия Зернина доставить? — и один из стрельцов, повинуясь жесту старшего, крепко взял меня за плечо…

Попробовал дёрнуться. Куда там! Не со стёпкиным теловычитанием с откормленным воякой тягаться.

Да… Похоже, я влип: уж не знаю, кто такой этот Зернин, но словечко «сыскать» навевает печальные ассоциации и мысли о том, зачем это понадобился кому-то неизвестный подросток, закрутились в голове нехорошие…

[1] Послух — здесь в значении «свидетель»

[2] Маракушка — противный

[3] Лай да бой — то есть ругань и драка. Вполне официальный юридический термин из Судебника Ивана Грозного. В царствование «рекомого Димитрием Иоанновичем» была начата подготовка судебной реформы и составление нового, более современного, Судебника, но, насколько автору известно, после цареубийства и захвата престола В. Шуйским, эта работа была прекращена, как и прочие начатые реформы.

[4] Считалось, что холопы, как люди, запродавшие свою свободу, не должны свидетельствовать в суде («быть послухами»), поскольку говорят не то, что объективно было, а то, что велит их хозяин.

[5] Более известен, как собор Василия Блаженного.

[6] В данном случае — приблизительный аналог прораба, руководителя строительства.

[7] Балахвостить — затягивать какое-то дело, волокитить.

[8] Простолюдины на Руси дни рождения, как правило, не отмечали, отсчитывая возраст по именинам, поскольку крестили детей, если имелась такая возможность, максимально быстро после рождения: бытовало мнение, что души некрещённых младенцев (а младенческая смертность была достаточно большой) не смогут попасть в Рай, несмотря на то, что в силу краткости жизни нагрешить не успели. Сейчас день памяти мучеников Галатийских отмечается 24 мая.

[9] В лѢто 7114 по древнерусскому исчислению 14 травня соответствует 24 мая 1606 года н.э. Надо помнить, что 13 дней разницы между «старым стилем» и «новым» образовались в 1918 году не просто так, по декрету Совнаркома, а постепенно накапливаясь и в XVII веке разница между европейским и русским календарями составляла ещё только неделю.

[10] 15 лет — возраст совершеннолетия в XVII веке для мирянина. По его достижении юношу могли женить и отделить от хозяйства родителей, а также принять на военную (новиком) или гражданскую службу. В священники рукополагали, по разным источникам, не ранее 18 или 19.

Дмитрий

Сложно сказать, почему мятежники, активно занявшиеся погромами в обоих свежепостроенных — для царя и царицы соответственно — дворцах и части расположенных внутри Кремля усадеб, даже не попытались ворваться ни в Оружейную палату, ни в Грановитую. Шуйские даже не удосужились поменять тамошнюю охрану на своих людей. Впрочем, как стало понятно, собственно их людей, включая вооружённых холопов, внутри кремлёвских стен было сотни две с небольшим, плюс к тому сотня-полторы привели прочие заговорщики, не имеющие финансовых возможностей сформировать более-менее серьёзные подразделения. «Массовку» же составили выпущенные из порубов уголовники и примкнувшие к ним любители разбогатеть на халяву, отирающиеся внутри крепости на постоянной основе.

Стрелецкий голова Фёдор Брянчанинов, начальник над стрелецкой частью царской охраны, изрядно принявший на грудь накануне во время пира, вследствие чего благополучно проспавший в своём кремлёвском доме момент государственного переворота оказался разбужен только басовитым гулом от удара большого колокола-благовестника, вслед которому залились радостным перезвоном десятки мелких и средних колоколов колокольни Успенского собора, а и подхвативших его прочих кремлёвских церквей. Это не был обычный благовест, начинающийся с трёх ударов: колокольная разноголосица больше походила на пасхальный перезвон, но отличалась от него как конь прост отличается от аргамака[1]. Хоть Брянчанинов и был примерным христианином, но ввиду сильнейшего похмелья любой громкий звук доставлял ему лишь головную боль, а потому, поднявшись с постели он был крайне раздосадован. Хотя здоровье удалось подправить при помощи рассола от квашенной с анисом капустки, настроение головы Стремянного полка это не улучшило. А потому он, одевшись и захватив с собой двоих верховых слуг, выехал со двора, дабы выяснить, что, нечистый всех раздери, в Кремле происходит?! Ну и выяснил…

Обычный служилый помещик из-под приграничного Курска, искренне воспринявший идею о том, что поразившие Русскую Землю несчастья — это Божье наказание за то, что на престол пролез Бориска Годунов, царь не настоящий, Брянчанинов больше года тому назад вместе с подчинёнными городовыми стрельцами перешёл на сторону «истинного царевича Димитрия Иоанновича», с войском которого и добрался до Первопрестольной. Во время похода Фёдор отличился и своим умом и преданностью приглянулся «сыну Грозного Государя» и тот, венчавшись на царство, передал под руку Брянчанинова стремянных стрельцов. Для служилого дворянина, не связанного с боярскими родами, это назначение стало вершиной карьеры. И при этом голова понимал, что теперь его судьба накрепко связана с царской: слишком много сразу же завелось недоброжелателей, льстиво улыбающихся в лицо и готовых при первом удобном случае толкнуть в спину. Потому-то, к слову, не спешил он и перевезти из поместья в Москву, где теперь проживал в дареной избе на территории конфискованного годуновского подворья, супругу и родившегося аккурат на Богоявление сына. Дорога дальняя, на трактах неспокойно, ибо озоруют нынче не только пришлые казаки, но и всякого чина людишки. Куда там ехать с младенцем-то.