Зернин, всего лишь за день проскочивший дистанцию от простого десятника до царского телохранителя, к новым своим обязанностям относится ревностно: всё время то исчезает, проверяя караульных стрельцов и собирая свежую информацию, то возвращается, тихонько мне сообщая о прибывающих боярах и их ближниках. Часть «господ сенаторов» постепенно приходит сама, ожидая у крыльца дозволения войти в палату, иных же, несомненно замешанных в путче, временно волокут в расположенные в соседней Чудовой обители глубокие ямы монастырской тюрьмы. Мой предшественник в этом теле побывал там минувшей осенью, чтобы по обычаю после празднования Новогодья[6] раздать милостыню заключённым. Впечатления остались премерзкие, но ощущение, что из этих каменных «зинданов» сбежать очень сложно, в подкорке отложилось.

Четверо рынд в белых одеяниях с посеребрёнными топориками в руках, обступившие трон по углам, косятся неприязненно, князь Юрий Трубецкой вообще, похоже, готов рубануть «выскочку» этим самым топором по хребту, но сдерживается. Нельзя! Приходится смирять свой гонор: в конце концов, сегодня государя от гибели спас именно этот простолюдин со своими стрельцами, а не он, Гедиминович, второй рында. Ну, этот-то хоть сам не замарался, в отличие скажем, от князя Алексея Сицкого, всего лишь девять дней назад вместе с Трубецким стоявший рындой на свадебном пиру молодого царя с семнадцатилетней Марией Юрьевной, но уже тогда вовлечённого в боярский заговор. Вот и вышло так, что один князь, Гедиминович, стоит сейчас по левую руку от самодержца, а второй, Рюрикович, ещё утром примерявший к себе почётную должность кравчего, сидит в вонючей яме с каменными стенками, откуда его будут вытаскивать только на допросы, ну и для оглашения приговора.

В очередной раз вернувшийся Евстафий с поклоном сообщает:

— Великий Государь! Повеление твоё исполнено. Сыскан отрок, что со стрельцами у Фроловских ворот петард взорвал. Ты велел его пред твои очи доставить, так у крыльца уже.

— Это хорошо, что отыскался! Хвалю! Поговорить с ним хочу. Вот только некогда сейчас: пора бояр запускать, да обсудить, как мы дошли до жизни такой, когда в самой Москве людей убивают и грабят сотнями и на царя покушаются. И что потребно сделать, чтобы срама такого на весь мир больше не случалось.

А малец тот… Вот что: распорядись-ка от моего имени: пусть его в баньку отведут, попарят, одежду дадут чистую, да поприличнее. Небось, воры не всё из Кремля растащили, что-то должно остаться. Потом пусть кормят досыта, да отведите ему место, пусть отдыхает, пока не позову. И да: вели, чтобы там присматривали за ним: вдруг напугается чего или заскромничает — так чтобы не удрал. Но следить так, чтобы волос с головы не упал!

— Слушаю-с, Государь!

— Ну, ступай! И пускай уже зовут бояр в палату!..

[1] Вплоть до царствования Анны Иоанновны, чьим фаворитом был фанатичный «лошадник» Э.-И. Бирон, который, по свидетельству фельдмаршала Х. Миниха, «убедил ея величество сделать большие издержки на устройство конских заводов в России, где был недостаток в лошадях. Племенные жеребцы для заводов доставлялись из Испании, Англии, Неаполя, Германии, Персии, Турции и Аравии», ситуация с конским составом была весьма печальной: своих лошадей, выращиваемых на находящихся в ведении Конюшенного приказа Кобыльих конюшнях (конезаводах) едва хватало для нужд Стремянного полка, царских слуг, государевых и боярских выездов. Ввоз породистых коней пригодных для тяжёлой кавалерии и артиллерии из Европы отсутствовал (да, замешанные на политике антирусские экономические санкции — изобретены отнюдь не в XXI веке), потому-то абсолютное большинство конского состава покупалось (и захватывалось в бою) у наших южных соседей: персов, турок, ногайцев, крымских татар и т.д. Следствием этого были и крайне высокие цены на лошадей. Жеребец — «конь прост», пригодный для несения кавалерийской службы и боя — стоил от пяти рублей «конь добр», т.е. отличных качеств, — от семи-десяти. Цена же на настоящего персидского / ахалтекинского аргамака начиналась от двадцати рублей (а в некоторых случаях доходила до двухсот). То есть для приобретения «коня проста» требовались приблизительно 6,15 человеко/лет крестьянского труда… Вот такая занимательная экономика: Адам Смит в Перельманом курят…

[2] И такой слух распространялся в то время в Москве, если верить одному из более поздних источников. Впрочем, ни одного достоверного факта превращения человека в птицу науке не известно… )))

[3] Сейчас называется Сенатской.

[4] Отрезок верхней части крепостной стены, прикрытый от огня извне стенкой с зубцами, образующими укрытие для стрелков. В XVII в. сверху боевые ходы в Кремле были прикрыты на всю длину двускатными крышами, защищающими от навесной стрельбы со стороны осаждающих и от природных осадков

[5] Подозреваю, что многие читатели в силу возраста не поймут, о ком речь. В таком случае искренне рекомендую мультфильм «Вовка в Тридевятом царстве». Как минимум повышает настроение, как максимум — повод задуматься…

[6] Напоминаю: до Петра I на Руси Новый год отмечали первого сентября. В отличие от президентов РФ цари от Ивана Грозного до Фёдора Алексеевича на праздник не зачитывали по телевидению обращения, а принимали челобитные на заворовавшихся взяточников-чинуш и неправедных судей и раздавали народу царские подарки.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ХОЛОДНОЕ ЛЕТО

ГЛАВА 1

Дмитрий

Как всё же хорошо, что табак на Русь ещё не завезли[1]!

И без того в Грановитой палате стоит духота от сотен горящих свечей, вонь от тел потеющих в шубах — это в августе-то месяце! — и высоких шапках дущатого соболиного меха бояр смешивается с запахом выгорающего в лампадах низкокачественного оливкового масла, именуемого здесь отчего-то «деревянным»… У самого давно уже спина свербит от пота, будто искусанная злобными мухами — и не почесаться, даже если бы было можно это сделать, наплевав на правила древнерусского этикета: не позволят несколько слоёв парадных одежд из добротного иноземного сукна, да покрытая расшитой золотой нитью синей индийской парчой шуба. Добро хоть, что на голове не золотая Шапка Мономаха, а менее претенциозный убор. Как там говаривал киношный управдом Бунша: «Вы думаете, нам, царям, легко?!» Да вот ни разу!

А если бы ко всей той благо-вони, которой пропиталось помещение, добавились ещё клубы табачного дыма — то эффект для непривычного человека был бы сравним с применением газового оружия в Первую мировую…

Весь этот паноптикум официально называется «собранием Правительствующего Сената». Судя по всему, мой предшественник в царском теле был до некоторой степени поклонником Древнего Рима, или хотел им казаться. Потому и переименовал увеличившуюся в числе Боярскую Думу на римский лад. Да и себя на полном серьёзе именовал в письмах европейским властителям «императором», переплюнув Ивана Грозного[2]. Тот хотя и решил с какого-то бодуна именовать себя прямым потомком Октавиана Августа по мужской линии, но титуловался всё-таки просто царём. Если припомнить, что у того Октавиана сыновей не было вообще, а единственную дочь Юлию разгневанный владыка Рима за распутство выслал на какой-то островок, где та вскоре и померла — что-то в этой версии не сходится. Видал я уже черновики этих писем Дмитрия и справедливо решил, что над московским государем в Европе только посмеялись. Ну никак бедная золотом и малонаселённая Русь не могла сравниться ни с нынешней империей германцев, ни тем более — с Римом, раскинувшимся в давние времена от Британии до Армении…

Собственно говоря, собирать лишний раз сенаторов в Кремле мне не хотелось. За два с лишним месяца я уже разобрался, кто из них что из себя представляет и какого уровня пакостей от кого в будущем стоит опасаться. Всё-таки власть — тот ещё гадюшник. Стоит ступить неосторожно, и обязательно цапнут. Правда, самые ядовитые из гадин, князья Шуйские с подручными, уже схвачены и изолированы, но вот посворачивать им головы, как сделал бы Иоанн Васильевич, номинальный (а может быть, и реальный) батюшка моего нынешнего тела, теперь нельзя. Хотя и хочется. Не та политическая ситуация, чтобы устраивать массовые казни. Боярство и богатые столбовые дворяне возмутятся: заговорщики какие-никакие, а Рюриковичи, притом происходящие не от младшего, а от старшего сына самого Александра Невского. Конечно, открыто вряд ли кто устроит новый мятеж, поскольку в данной ситуации царь в своём праве карать за бунт, но вот подлить позже какой-нибудь ядовитой дряни в пищу или устроить «апоплексический удар табакеркой по голове» вполне могут. А этого мне совсем не хочется. Так что приходится привлекать «широкие эксплуататорские массы» к подобию сотрудничества и делать вид, что всё идёт по плану.