Да и не хочется мне, говоря откровенно, драться против засевших в тереме людей. Даже если это трижды поляки: в конце-то концов, они прибыли в Москву как гости, и это москвичи пришли, чтобы убивать и грабить гостей. По всем обычаям такое — большой грех. Тем более, что уж кто-кто, а я точно знаю: поляки царя не убивали, а устроили заговор его же бояре, поэтому наши действия — вдвойне подлы и несправедливы. Что хуже всего: ничего я сейчас изменить не могу, даже если вскочу и примусь уговаривать и совестить мужиков. Кто послушает пятнадцатилетнего хлопца, тем более выглядящего младше своих лет? Да никто! Вот и придётся, по заветам задорновского шпиона, «прикинуться ветошью и не отсвечивать». И при первой возможности попытаться покинуть Москву, поскольку из того немногого, что я помню о Смутном времени, особо ярко отложился рассказ о том, что ближе к концу начинающейся сейчас войны в столице был сильный голод, съели не только коней, собак и кошек, но уже не брезговали и человечиной[11]… Нет, нужно будет перебраться отсюда — хотя бы в Нижний Новгород, там Минин с князем Пожарским станут ополчение собирать, а значит, и пищи там должно будет хватать не только на солдатиков. Впрочем… В двенадцатом году тёзке уже двадцать один стукнет, так что вполне могут в армию забрать. Ну да ладно, сейчас важно тут под пулю или саблю не подставиться, а потом видно будет.

Одна из ставен верхнего этажа распахнулась и оттуда принялись размахивать длинной пикой с привязанной к ней белой, расшитой золотыми узорами, скатертью. Почти сразу открылась настежь и дверь, выходящая на высокое крыльцо. Они там что — сдаваться решили? Ой, идиоты-ы-ы… Их же сейчас озверевшие от потерь московские «патриоты-разбойнички» на бешбармак кусочками нашинкуют!

«Православные патриоты» поняли этот сигнал однозначно и, минуту спустя, толпа человек в триста или около того уже с рёвом промчалась мимо меня — оказывается, мы с покойным Перваком были почти в первых рядах нападающих! Ну, тёзка, вообще с головой не дружишь! — преодолели оставшиеся двадцать пять метров и, отпихивая один другого, попёрли по лестнице к гостеприимно распахнутой двери. Как только через перила никто не кувыркнулся, непонятно. Я предпочёл остаться в тылу: это бычьё сейчас хлопчика растопчет и не заметит. Только, оглядевшись по сторонам, предпочёл переместиться в менее простреливаемую точку, за сруб булки привратного сторожа. Хотел было зайти внутрь, но, заглянув, понял, что мне там не место: на земляном полу и единственной лавке лежали тела, а двое из давешних безместных попиков активно крестились и бубнили молитвы.

«Борцы с католическим засильем» частично уже вломились внутрь терема, частично ещё толпились на лестнице и у её подножья — и вдруг внутри строения загремели ружейные залпы, гораздо более мощные, чем прежние одиночные выстрелы пищалей, из вентиляционных продухов и дверного проёма заклубился дым и наружу принялись скатываться нападавшие: обожжённые, перепуганные, раненные и мёртвые. Они прыгали вниз с высоты второго этажа, в страхе приземляясь друг на друга, судя по крикам, не обошлось там и без переломов разной степени тяжести. Вслед за ними на крыльце, сверкая обнажёнными клинками, появились четверо мужчин: двое в русских доспехах, двое в европейских. Расшвыривая ногами трупы они несколько расчистили площадку и пока двое пластали саблями по головам и плечам не успевших ретироваться москвичей, остальные спокойно, словно в тире, открыли пальбу по толпе на лестнице из здоровенных пистолей, по несколько штук торчащих у них за широкими цветными кушаками. Вдруг один из них взглянул в сторону ворот — и мы встретились глазами. Нехорошо, как мне показалось, усмехнувшись, поляк навёл пистолет и нажал спуск. Даже с такого расстояния мне показалось, что я вижу искры от кремня и снопик пламени, вырывающийся из-под крышки пистолетной полки — и я дёрнулся, рефлекторно стараясь уклониться от выстрела. И услышал стук, с которым голова резко ударилась о бревенчатую стену.

И снова наступила темнота…

[1] Маштак — то же, что и мерин: охолощённый жеребец. В коннице предпочитали использовать именно маштаков и кобыл, жеребцы были редкостью и принадлежали, как правило, высшей знати

[2] Дворяне московские — представители московских служилых чинов благородного происхождения (вплоть до князей), зависевшие непосредственно от царя и исполнявшие его поручения вплоть до ведения сыска по государственным преступлениям, судопроизводства и воеводской службы как в городах, так и в войсках

[3] Дьяки (в отличие от дьяконов) на Руси — руководители приказов (прообразов современных министерств) или (думские дьяки) — младшие чины в боярской Думе, которая до переворота Василия Шуйского называлась Правительствующим сенатом на европейский манер

[4] Безместный поп — то есть не назначенный служить в конкретном приходе, а следовательно и не имеющий стабильного источника доходов. Существовали за счёт случайных заработков — от написания писем и челобитных до соборования и отпевания приезжих и просто бродяг. Широко распространённый городской типаж в допетровской Руси.

[5] Такие публикации действительно были и Ртищев вполне мог их прочитать. Поскольку историей он в целом не увлекался, то совершенно нормально, что он путается в деталях. Собственно, автором так и задумано

[6] Ртищев упорно в мыслях именует этого царя кличкой, используемой его врагами, начиная с Бориса Годунова. Так Степана Тимофеевича научили и пока он переучиваться не собирается. Автор придерживается позиции Костомарова, что с житием «рекомого Димитрием» не всё так просто, история сильно запутанная. Но поскольку царь «Димитрий Иоаннович» был побеждён и на этого достаточно прогрессивного (хотя далеко не идеального) монарха навесили все мнимые и действительные прегрешения, для большинства наших современников он так и остаётся «Лже-».

[7] В переводе с корейского — «самобытность, самостоятельность». Национально-коммунистическая идеология, применённая к корейским реалиям, провозглашающая принципы «человек — мера всех вещей», «опора на собственные силы народа» «народные массы являются хозяевами истории» и др.

[8] Почти дословная цитата из жалобы православных дворян в Жечипосполитой.

[9] Марина Мнишек, венчавшаяся на русский престол под крестильным православным именем Мария Юрьевна юные годы провела в г. Самборе (сейчас это на Украине). Ведьмой, естественно, не была (не призналась в колдовстве даже под пытками, когда была схвачена, а впоследствии утоплена (хотя есть легенда о её заключении в монастырь)), однако, воспитанная как ярая католичка, перешла в православие только накануне свадьбы с царём «рекомым Димитрием» (считается, что притворно, также многие уверены, что и не перекрещивалась — что невозможно с точки зрения венчания по православному обряду)

[10] Второзаконие, Главы 13 и 17. В до-никоновские времена, как это ни странно для нас, православные на Руси нередко ассоциировали себя с «народом Израилевым». Иудеев же (кроме приезжих купцов) в Московском царстве вообще не встречалось.

[11] Тут Ртищев помнит неточно. Голод в Кремле в 1612 году действительно был — во время осады засевших в нём коллаборационистов (включая шестнадцатилетнего Михаила Романова, будущего царя, с матерью и дядей), литвинских и польских воинов. Почти все горожане тогда покинули Москву. Однако оба русских ополчения, ведшие осаду, снабжались провиантом в достаточной мере.

ГЛАВА 4

Дмитрий

Головы Большого, чаще именуемого Стремянным, и Сергеевского приказов — встречали наш подсократившийся отряд на полдороге к стене Деревянного города. Были они верхом в сопровождении пары конных стрельцов, вооружённых помимо сабель почему-то не пищалями и бердышами, а луками в фигурных плоских футлярах. Странно, мне отчего-то казалось, что стрелецкое войско — это поголовно пехота, а в кавалерии на Руси служат исключительно разные дворяне, казаки да какие-нибудь русскоподданные татары. Ведь были же они, раз Иван Грозный «Казань брал, Астрахань брал» и только Антон Семёныча Шпака проигнорировал? А Казань без татар — как Антарктида без пингвинов. Не бывает. Татары же — от рождения наездники. Помню, прибыло к нам в кавполк как-то пополнение с Камы — хорошо ребятки воевали, хоть и молодые все. Вот только мало кто из них уцелел. Война…