– Мы поняли, Хиф, ты голоден, завязывай, – сидя на холодном железном стуле и прислоняя голову к не менее холодной стене, сказал я.

Мы трое – Люксен, Хиф и я – ждали Киру у дверей Элнорина вот уже больше часа. И что можно столько обсуждать все это время?! Люксен управился в полчаса. Наша же с Хифом очередь была сразу за Кирой.

– И, конечно же, для большей бодрости запить сей гастрономический утренний шедевр чашечкой горячего ароматного черного кофе, – мечтательно и куда-то в потолок продолжал говорить Хиф, от скуки накинув свои черные лохматые кудри на сонное вытянутое лицо.

Хиф наконец замолк на секунду-другую, и мы остались в гробовой тишине, которую нарушило мелодичное урчание желудка Люксена, эхом раздавшееся по пустынным коридорам. Следом бархатистый и раскатистый смех заполнил эти же самые коридоры. Мы втроем хохотали и держались за свои судорожно сокращающиеся животы.

– Кажется, кто-то тоже пропустил самый важный прием пищи?! – заметил Хиф.

– Ты прав, но в этом я не особо привередлив, – все еще смеясь, сказал Люксен. – Как-то давно мне приходилось голодать неделями. И с трудом добытый черствый хлеб был вполне себе неплох. Не было разницы, черный он или белый и уж тем более есть ли на нем пучок свежей зелени, хотя, безусловно, с ним было бы сытнее, – его сверкающие глаза и сияющая клыкастая улыбка чуть потускнели.

– Тяжело было? – прерывая повисшую тишину, минуту спустя с полной серьезностью спросил Хиф.

– Тяжело… – немногословно ответил Люксен.

– Расскажешь? – спросил следом Хиф.

Люксен повеселел, опять улыбаясь и сверкая глазами, ответил:

– Когда-нибудь, под чашечку горячего ароматного черного кофе, обязательно, – под эти слова дверь в офис Элнорина отворилась и из нее вышла Кира.

Она вся сияла и излучала радость. По всей видимости, переговоры прошли более чем успешно.

– Следующий! – прозвенел ее голосок.

Я сидел дальше всех от двери и на словах Киры намеренно отвел взгляд, так что вскоре послышался скрип стульчика, с которого лениво и неспешно вставал Хиф. Мне хотелось еще немного посидеть и подумать. В тишине.

Хиф остановился в дверном проеме, обернулся и сказал:

– Или бекон можно заменить на пару сосисочек.

– Хиф, да иди уже! – почти привстал со своего места я.

Люксен подошел к нему и, положив руку на его плечо, успокоил:

– Артист, я обещаю, мы доделаем все дела здесь, и я угощу вас всех сытным обедом. Боюсь, что завтрак мы уже точно пропустили. Договорились?

Хиф замолк и затем, повернувшись ко мне и указывая на Люксена, выдал:

– Вот как надо уговаривать. Договорились, здоровяк, по рукам!

Хиф повернулся и пошел в офис Элнорина, и под звуки закрывающейся двери было слышно его еле различимое: «Артист, а что, неплохо звучит».

Мы сидели молча, но вопреки моим ожиданиям, оглушающая тишина была еще хуже, чем занудства Хифа. Периодическое «кап-кап-кап», доносящееся из вентиляции прямо надо мной, как по наковальне, било по моим ушам. Я не мог собрать все свое внимание и подумать о более важных на текущий момент вещах и хоть как-то подготовиться к предстоящему испытанию. Подумал, что смогу отвлечься и мысленно отправиться в любимое место – в библиотеку. Прочувствовать не пустую, как здесь, тишину, а насыщенную вековыми знаниями. Ощутить запах бумаги и чернил на ней, услышать еле слышное шарканье ног и шорох переворачиваемых страниц. Я стал представлять:

«Передо мной…кап…открываются двери…кап…библ…кап-кап…».

Боги, это невыносимо!

Решил, что лучшее, что я могу сейчас сделать – это поддаться текущим обстоятельствам, слушать доносящееся сверху монотонное капанье воды и представлять, как она собирается в небольшую лужицу, смачивая бетон. Гуляющий в вентиляции ветер доносил до меня этот характерный, по-своему вкусный запах мокрого бетона, который я с детства обожал. Мало-помалу однообразное капанье перестало раздражать и сделалось убаюкивающим ритмом метронома.

Звук открывающейся двери выдернул меня из сна, в который я и так не успел до конца провалиться, и заставил всех ожидающих дернуться на своих местах.

– Ты последний, – услышал я радостный голос Хифа, обращенный ко мне.

Прошло минут пятнадцать, не больше, или мне так показалось. Как бы то ни было, я молча встал и прошел в открытую дверь под легкое пританцовывание выходящего Хифа и под его же напутственное похлопывание меня по спине.

Дверь закрылась, и передо мной предстал все тот же пустынный кабинет размером в пол-этажа с небольшим возвышением в треть этой комнаты, к которому вели две невысокие ступеньки. Ближе к окнам, за узким, но длинным столом, величественно сидел Элнорин, ожидая меня.

– Проходи, Вирион, присаживайся, – указал он на стул напротив себя.

Говорил он вежливо, приветливо и негромко, однако слышал я его отчетливо, будто он находился в метре от меня, а не на другом конце комнаты. Сегодня здесь не было ни лиан, ни деревьев, так что мне не пришлось плутать по иллюзорным джунглям.

– Итак, чего ты хочешь? В чем твоя просьба? – перешел он сразу к делу.

– Если честно, я так и не смог к чему-то прийти и что-то выбрать, – досадовал я. – Понимаете, с детства я любил четкость и определенность во всем. И как только начал заниматься наукой или во всяком случае тем, что считал наукой на тот момент, у меня зародилось стремление к познанию неизвестного. Это как постоянный зуд, который не проходит, как бы сильно ты не чесал. Как неутолимый голод, который преследует изо дня в день. Никому не понять этого. Вернее, не думаю, что кому-то удастся понять меня больше, чем моему учителю. Но теперь его, то есть ее, к сожалению, уже нет. Я всегда был одиночкой, и это меня вполне устраивало, – на долю секунды мне показалось, что на последних словах на искореженном лице Элнорина проявилась легкая улыбка. – Видите ли, – постарался сосредоточиться я, – у меня всегда был план, и я всегда знал, что мне необходимо делать. Каждый день, каждый год я шел к своей цели, зная, куда меня ведет выбранный путь. Но все, что происходит в эти дни… Я не привык так. Я не успеваю определить, к чему может привести тот или иной выбор. Все перевернулось вверх дном, и мне никак не удается адаптироваться.

Это была долгая, нудная предыстория без всякого ответа на исходный вопрос. Наверняка, Элнорину не было необходимости все это знать, но он и бровью не повел, не проявил какого-то недовольства и раздражения. Я выдохнул, заканчивая свою неожиданную речь и не зная, что еще могу сказать.

– Я понимаю тебя больше, чем ты можешь себе представить, – первые слова Элнорина заставили меня слегка приподнять голову и встретиться с ним взглядом. – И при этом я даже завидую тебе. Ты говоришь, что всегда знал, чего ты хочешь и что тебе несет каждый выбранный путь. Это значит, ты жил беззаботной жизнью. Я же был лишен такой привилегии. И отчасти поэтому мы – те, кто мы есть. До определенного момента я жил в тотальной неопределенности и не мог похвастаться тем, что знаю, что принесет мне завтрашний день. Сказать по правде, я не знал, будет ли вообще этот самый завтрашний день. Но боги услышали меня и предоставили выбор. Выбор остаться рабом обстоятельств, либо освободиться от оков и начать новую жизнь. Да, неопределенную, но новую. Ты боишься неизвестности, и это нормально. В отличие от тебя, мне было легче принять свой выбор: тяжело было представить что-то хуже бездействия в тот момент. Но нельзя принять решение за кого-то. Лукаво списывать ответственность за это на другого. Ты и только ты вправе решать, как ты проживешь эту жизнь. Но на самом деле, ты уже выбрал свой путь и сделал ты это вчера. Сегодня же ты сокрушаешься лишь тому, что поступил по неподготовленному тобой плану. Мой тебе совет: прими то, что уже сделано, и больше не возвращайся к этому, иначе с каждым днем это будет сильнее и сильнее поглощать тебя. Единственное, что тебе нужно сделать сегодня – это выбрать то, что облегчит принятый путь. Поэтому, я спрошу тебя еще раз: чего ты хочешь? Как мне помочь тебе? – он говорил это с отцовской уверенностью и твердостью, но при этом с теплой материнской заботой.