— Якши, — подумав, решил хан, — да будет так. Начинай битву, но, если до полудня победа не будет достигнута, в твоих же интересах, — в голосе Ислам Гирея явственно прозвучала угроза, — остановить ее вовремя.

Закрывшись у себя в шатре, Хмельницкий так и не ложился спать. Дежурившие у входа джуры слышали тяжелые шаги гетмана, глухие проклятия, отрывочные фразы:

— Измена! Предательство! Клятые ляхи!

Однако постепенно ясность мысли стала возвращаться к нему и, приведя усилием воли свои чувства в порядок, Богдан успокоился и стал трезво осмысливать слова хана. В самом деле, что дает ему пленение короля? По условиям их соглашения с Ислам — Гиреем все пленные достаются татарам, следовательно, Ян Казимир будет передан ему и вскоре отпущен за выкуп. Лучше от этого ни к Хмельницкому, ни к Войску Запорожскому он относиться не станет. С пленным королем обсуждать условия мира нельзя, а, когда хан его отпустит, согласится ли тот вообще вести переговоры? Если же, не дай Бог, Ян Казимир погибнет в сражении, в его смерти все станут винить запорожского гетмана. Ни шведский король, ни турецкий султан, ни, тем более, московский царь не поверят после этого в его благие намерения. Одно дело восстать против панского гнета и своеволия магнатов, защищая свои нарушенные права, совсем другое — поднять руку на венценосную особу, тем более, своего же короля, которому ты принес клятву верности. «Да, с одной стороны все это так, — мысленно соглашался гетман с аргументами хана, — но в случае победы никакие переговоры не понадобятся. Дальше все просто — триумфальный марш на Варшаву и условия мира я буду диктовать из королевского дворца!» На мгновение Хмельницкий представил, как сейм и сенат под его диктовку предоставляют Войску Запорожскому автономию на правах княжества по типу Пруссии, что фактически означает полную независимость или, на худой конец, конфедерацию. Все паны и жиды изгоняются из казацкой территории и на ней вводится гетманское управление. «Стоп! — внезапно опомнился гетман. — А, если Ян Казимир переманит на свою сторону татар? Не случайно же хан настаивал на заключении мира? А у него с собой шестидесятитысячная орда». В тревожных раздумьях гетман не сомкнул глаз до самого рассвета и лишь, когда забрезжило утро, забылся коротким тяжелым сном.

С первыми лучами солнца казаки и татары с трех сторон начали атаку на польские позиции. Хмельницкий, сидя на буланом коне в окружении старшины, наблюдал за ходом битвы с той стороны Гнезны. Хан со своими мурзами находился в задней линии татарского войска.

Пока татарская и казацкая конница пыталась разорвать центр и правый фланг поляков, брацлавский полковник Данила Нечай во главе десятитысячного отряда казаков, в пешем строю стремительно атаковал польский обоз, находившийся на левом фланге. Жестокая битва завязалась по всему фронту. Чтобы под огонь пушек, которые были установлены на церкви, не попали свои, Хмельницкий приказал их убрать и, разместив на берегу Гнезны, вести отсюда стрельбу по польским укреплениям. Казаки и татары в яростном броске сошлись грудь грудью с первой линией польских жолнеров. Завязалась рукопашная схватка, страшная и свирепая, когда противники сражаются одним холодным оружием, а порой и голыми руками, так как перезаряжать ружья нет времени.

Вначале военная удача сопутствовала Нечаю и ему удалось ворваться в обоз. Но неожиданно, обозные слуги оказали столь упорное сопротивление, что развить успех казакам не удалось. Когда же князь Корецкий двинул против них несколько своих резервных хоругвей, Нечаю пришлось отступить. Так же безуспешно закончилась атака, предпринятая против центра и правого фланга. Как только казаки и татары откатились от польского лагеря, перестраиваясь и готовясь к новой атаке, от группы мурз, стоявших рядом с ханом, отделился трубач с белым флагом в руках. Подавая сигнал к прекращению боя, он направил своего коня в сторону польского лагеря, откуда ему навстречу по приказу короля выехал один из офицеров. Поравнявшись с ним, трубач передал поляку фирман хана и повернул коня обратно. Наблюдая за этой картиной, запорожский гетман в свою очередь вздыбил своего буланого жеребца и, взмахнув булавой, крикнул: «Згода!» Сотенные и куренные атаманы немедленно продублировали его приказ о прекращении сражения. Казаки во главе с полковниками стали постепенно покидать поле боя и потянулись к мостам через Гнезну. В польском лагере прекратились ружейные выстрелы и смолкли орудия. К Яну Казимиру подъехал офицер, который спешившись, с поклоном вручил ему ханское послание. Король торопливо вскрыл фирман и пробежал письмо глазами. Хан в корректной форме, но с плохо скрытой иронией, писал о том, что, если бы при избрании на трон Ян Казимир пригласил его отпраздновать это событие, как водится между добрыми соседями, а не проигнорировал, будто какого — нибудь простолюдина, то ему не пришлось бы самому являться к нему в гости незваным вместе с казаками. Тем не менее, если король возобновит прежний союз с ним, то он готов прекратить военные действия и принудить к тому же казаков. Для выработки условий мирного договора Ислам — Гирей предложил встретиться польскому канцлеру с его везирем.

Хотя и говорят, что миром кончаются войны, но этот мирный договор, начертанный саблей крымского хана три дня спустя после прекращения битвы у Зборова, не мог сохраняться долго. Уже в начале следующего 1650 года Хмельницкому и его окружению стало понятно, что Зборовский трактат, как именовали казаки Декларацию короля, не получит одобрение сейма. Договора с казаками заключено не было, у короля был договор с крымским ханом, в котором лишь мельком отмечалось о численности казацкого реестра. Остальные вопросы были урегулированы Декларацией короля, но она не устраивала ни магнатов, ни казаков. Магнаты готовы были примириться с увеличением казацкого реестра до сорока тысяч, предоставлением казакам на территории трех южнорусских воеводств некоторой автономии, наделением Хмельницкого гетманской властью, равной власти коронного и польного гетманов, с подчинением лично королю, возвращением Войску Запорожскому вольностей и привилегий. Даже статья договора о том, что на казацкой территории все должностные лица впредь должны будут назначаться из шляхты греческого вероисповедания не вызывала особых возражений, как и амнистия всем, кто принимал участие в восстании. Но пункт королевского рескрипта о ликвидации унии вызывал у поляков зубовный скрежет и наталкивался на открытое сопротивление, как иерархов римско — католической церкви, так и сенаторов, и депутатов сейма. Декларация предусматривала право киевского митрополита Косова заседать в сенате вместе с епископами — католиками, но как только он попытался им воспользоваться, те заявили, что в таком случае покинут сенат. Пришлось митрополиту возвращаться в Киев несолоно хлебавши и больше уже он подобных попыток не предпринимал.

Однако вопрос с отменой унии, хотя и имел важное значение, но все же не был особенно актуален для казаков, так как фактически уния на их территории была ликвидирована еще в 1648 году и даже, если бы сейм в этой части отказался ратифицировать мирный договор, серьезных последствий это бы не имело.

Проблема заключалась в другом, а именно: как быть с теми, кто не вошел в казацкий реестр и, следовательно, казаком больше не считался. Согласно условий договора, все крестьяне, кто не был включен в реестр, считались посполитыми людьми и должны были явиться к панам, которые получали право возвращаться в свои имения и владеть своими холопами.

То, что именно это обстоятельство станет камнем преткновения для реализации Зборовского мира, Серко было понятно сразу после его подписания 8 августа, как это было ясно самому Хмельницкому и большинству полковников. Однако казацкая чернь и даже часть полковой старшины восприняли этот мирный договор, как победу над ляхами и завоевание долгожданной свободы. Эйфория охватила казаков, ликовали крестьянские массы, и мало кто тогда способен был задуматься над всеми последствиями королевской Декларации, которую казацкая старшина выдавала за мирный договор короля с казаками… Даже печальные новости из Белоруссии о разгроме Великим литовским гетманом Янушем Радзивиллом пятнадцатитысячного казацкого корпуса под Лоевом и гибели наказного гетмана Михаила Кречовского не особенно омрачили торжественное настроение, царившее в казацком стане.