Через пять минут мы уже сидели в зрительном зале. Я ожидала услышать знакомую музыку Россини, но оказалось, опера написана другим итальянским композитором Джованни Пайзело. Он написал её в России, где жил долгое время и пользовался благосклонностью Екатерины II, «руссише царин».

Надо ли писать, что после Россини музыка не произвела на меня впечатления. Что касается постановки, то она была выполнена в духе немецких народных традиций. Костюмы, декорации – всё немецкое.

Артисты пели неплохо. Зал реагировал горячо. А мы сидели вялые и клевали носами. Опера шла четыре часа с одним двадцатиминутным антрактом. Признаться, мы не очень понимали, что происходило на сцене. За день устали, да и не перестроились на местное время. Спектакль шёл до 12 часов ночи, а на Урале это было 4 часа утра.

В отель шли быстро и по дороге проснулись. Елизавета Александровна подхватила меня под руку и стала расспрашивать, где я родилась и как живу. Очень удивилась, узнав, что я выросла на Урале и живу всю жизнь там. «Вы такая тоненькая, а Урал в моём представлении суровый край. Русские девушки, которых я встречала, все очень здоровые и полные». Выяснилось, что Елизавета Александровна не знает о существовании Свердловска. Ничего удивительного. Россия – страна большая.

10 марта 1963 г.

Едем в Лейпциг, спешим на Лейпцигскую ярмарку, которая через три дня закроется. По программе мы должны были провести два дня в Берлине, затем выехать в Потсдам. Однако в ГДР мы приехали немного позднее, чем намечалось, и теперь в нашу программу внесены изменения.

По дороге из Берлина минуем контрольно-пропускной пункт. Дорога раздваивается, одна ведёт в Западный Берлин, другая в Потсдам. Наш автобус едет в Потсдам, где живёт Елизавета Александровна. Она попросила водителя Отто заехать в город, чтобы она могла захватить свои вещи. Ждать долго не пришлось. Быстро забежав домой, Елизавета Александровна вернулась с небольшим чемоданчиком и шубкой из синтетики. Погода стоит ещё прохладная.

Выехали за черту города. Почему-то торжественно Елизавета Александровна объявила: «Товарищи! Мы проезжаем мимо киностудии ДЭФА». Смотрим в окна, но, кроме зелёного забора, ничего не видим.

Самое примечательное в пути в Лейпциг – великолепная автострада. Такие дороги строились по указанию Гитлера с целью быстрой переброски людей и техники с различных фронтов.

Мы проезжаем мимо небольших городков. Или это такие деревни у немцев? Узкие улочки. Двух-, трёхэтажные аккуратные домики с высокими крытыми красной черепицей крышами. За домами тянутся поля, лес. Конечно, это не наши российские масштабы. И всё равно невольно напрашивается мысль: неужели немцам этого было мало, и они полезли к нам на захват жизненного пространства? Все попадавшиеся по пути населённые пункты кажутся вымершими. Людей что-то не видно.

Дорога удивительно ровная. На протяжении всего пути руки Отто лежали на руле неподвижно, только кое-где он переключал скорость. О малейших трещинках и выемках на дороге сигнализировал специальный знак. Указателей на автостраде много. Заблудиться здесь невозможно. Указывается, сколько километров до ближайшего города, сколько метров до поворота. Через небольшие промежутки пути имеется выезд с автострады: останавливаться на дороге без уважительной причины нельзя. Нужно остановиться – съезжай. Если что-то поломалось, можно вызвать по телефону техпомощь. Телефон есть на обочине дороги. Шофёры в Германии сами не чинят поломки, часто даже не знают, как устроен мотор. К их услугам специальные мастерские, где машину отремонтируют, вымоют, заправят бензобак.

Скорость обгоняющих нас машин 80–100 км\час. Мы едем относительно медленно: 60 км\час. Дорога тянется однообразно. Немудрено заснуть за рулём от такого однообразия. Отто что-то сегодня не в духе, ворчит. Над его головой на полке лежит шуба Елизаветы Александровны, которая от торможения то и дело падает сверху на его голову. Но Елизавета Александровна упорно водворяет шубу на полку и не хочет её убрать. Вообще она расположилась по-домашнему; вяжет какие-то штучки из зелёной и коричневой шерсти. Мы поём до хрипоты. А за окном – чистенький, ухоженный лес. Оказывается, немцы вырубают его через каждые 60 лет и высаживают новый. Кое-где появляется необычный дорожный знак: оленья голова и указано расстояние в метрах. Это значит, что здесь проходит оленья тропа и шофёр должен быть внимательным. Если олень выскакивает на дорогу, надо остановиться и переждать, пока он не уйдёт с дороги. Что-то не верится, что в этом обжитом краю часто попадаются звери.

Мы приехали в Лейпциг через три с половиной часа. Автобус, словно океанский корабль посреди реки, кажется на узких улицах города непомерно большим. Кое-где заезжает даже на тротуар, чуть не задевая стены домов. В другом месте автобус катит прямо по трамвайным путям.

В центре города большое скопление машин самых разнообразных марок и конструкций. Люди идут сплошным потоком, однако без толчеи и шума.

Мы останавливаемся у старой ратуши: не знаем, куда ехать. Обедать ещё рано. В связи с ярмаркой все отели в центре заняты, поэтому мы не сможем устроиться здесь на житьё. Елизавета Александровна договорилась, что нас временно поселят в общежитии студентов фармацевтического училища где-то на окраине города. Туда мы поедем только вечером, когда нам приготовят комнаты.

Решили побродить по выставочным павильонам, они разбросаны в разных зданиях в центральной части города. Только техническая выставка сосредоточена на одной территории.

Елизавета Александровна не знает Лейпцига. Пока она уточняет маршрут, я пытаюсь по-немецки поговорить с двумя мальчуганами. Старший мальчишка охотно вступает в разговор; рассказывает, где живёт, как учится. Спрашиваю, знает ли он советских космонавтов. Не задумываясь, отвечает: «Титов» с ударением на первом слоге. На прощание дарим ему и его братишке значки. Оба радуются, но держатся с достоинством. Благодарят и, как взрослые, пожимают нам руки.

Идём по улицам. Накрапывает дождь. Пётр сегодня скучный. У него, вероятно, начинается грипп, он глотает пилюли. А болеть нельзя.

Заходим в павильон бытовой химии. Пропуском нам служит ярмарочное удостоверение. Кстати, оно чуть ли не единственный документ при проезде через границу (в районе Потсдама мы частично ехали через западную зону).

Описывать подробно, что мы видели на ярмарке, не имеет смысла. Щётки, мебель, обивочный материал… Словом, всё, что даёт химия человеку для устройства быта.

К назначенному часу идём в ресторан «Киев». В течение трёх дней, пока мы не переберёмся в отель, нам предстоит здесь троекратно питаться. Из-за большого наплыва туристов нас не смогли сразу впустить в ресторан и попросили подождать минут 30–40. Гуляли под дождём, так как ресторан не имеет вестибюля. Вход с улицы – прямо в зал. Около входной двери висит меню. Из любопытства читаю и перевожу с немецкого: салат «Пушкин», украинский борщ в тарелках (у них тут суп обычно даётся протёртый в пиалах и с небольшими ложками), warieniki, а рядом пояснение, звучащее в переводе на русский примерно так: «пакет (или карман) из теста, заполненный творогом».

Подошла очередь нашей группы. Располагаемся в одном из трёх залов. Пальто вешаем на круглые вешалки.

Официанты – молодые парни лет по 17–18. Один из них довольно чисто говорит по-русски, больше похож на артиста, чем на официанта. Чёрный костюм, белоснежная рубашка с бабочкой, бесшумная балетная походка, плавные движения рук. Приятно смотреть, как он двигается между столиками лёгким скользящим шагом, останавливается и спрашивает, чуть склонив голову: «Что желаете? Пиво или лимонад?»

Однако с самого начала нас не спешили обслужить. Еда была тоже не на высоком уровне. Обычный дежурный обед: салат из капусты и какой-то невкусной травки; борщ, совсем не похожий на украинский; жёсткое, не прожаренное мясо с отварной несолёной картошкой. На третье компот. К мясу нам подали также пиво – хорошее пиво, а кто хотел, пил лимонад. Внешний вид лимонада непривлекательный: жёлтая мутная жидкость, но на вкус лучше нашего.