– Ты, случайно, не Каледина? – спросила я нескромно, позабыв о Мите, который заинтересовался стареньким мотоциклом, что был припаркован неподалёку.

– Да, но откуда вам известна моя фамилия? – отозвалась девушка, она выглядела удивлённой. – Насколько помню, мы раньше не встречались, бабушка.

– Я девочка! – крикнула я, разозлившись. – Ты внучка Акулины Анатольевны. Такая же мерзкая!

– Ты была девочкой, не спорю, но во времена, когда по земле бродили динозавры! – незнакомка рисковала очень сильно меня разозлить. – Моих родственников забрал неизлечимый недуг… Я с тринадцати лет одна.

– Прости, я не знала, – мне стало очень стыдно.

– А вы простите, что грубила вам, – девушка опустила голову и негромко произнесла:

– Акулина Анатольевна – я.

– Очень приятно… – у меня разболелась голова от страшных подозрений. И я молила, чтобы они развеялись, чтобы эта девушка оказалась просто тёзкой моему школьному кошмару. – Какой сейчас год?

– 1967-й, – ответ Акулины расставил всё по местам, а я схватилась за голову в панике. Меня забросили в прошлое! В далёкое прошлое, где нет ни Виталика Ярилова, ни мамы, ни Любы… Здесь не должно быть Полины Воробьёвой! Мне предстояло навечно остаться бабой Дусей, которой все, кроме Мити, видели меня… Если я настолько стара, как говорили окружающие, то вряд ли смогу дожить до того самого будущего, где столько людей и один, но очень важный в моей судьбе блэквим будут горевать без меня. Только обещание, данное Мите, не позволило мне убежать, спрятаться в безлюдном месте и горько зарыдать, ведь внутри чужого тела я оставалась беспомощной девочкой, не готовой к таким поворотам. Но клятва отвести его к отцу убеждала оставить слёзы на потом. Представившись молодой Акулине Евдокией, я посвятила ту в случившееся с Митей. Девушка предложила нам добраться до города на её мотоцикле. Мы согласились.

Мы ехали с ветерком, тем временем Акулина рассказала мне, как уже четвёртый год пашет в подпольной мастерской, втайне от боссов читая привозимые ими из-за границы художественные книги. Она мечтала покинуть ненавистное место, поступить в педагогический университет и когда-нибудь, пусть через много лет, стать учительницей литературы.

– Вы осуществите свою мечту, – с гордостью произнесла я, впервые посмотрев на будущую учительницу другими глазами, и по-настоящему стала её уважать. – Отвечаю!

Мы молчали до самых ворот города. Остановившись в одном из спальных районов, Акулина помогла мне и малышу Мите слезть и, пожелав нам удачи, собралась обратно.

– Я приложу все усилия, чтобы однажды ваши слова сбылись, Евдокия! – объявила она; я успела показать той воодушевляющий жест, прежде чем Каледина умчалась.

* * *

Прошло около часа, прежде чем я догадалась побольше выяснить у Мити о его отце. А те пятьдесят с чем-то минут, что мы пробыли в Саинтзбурге, шагая по улочкам и проспектам, разыскивая одного из его жителей, как иголку в стоге сена, я говорила с новым другом обо всём на свете. Когда же вспомнила, что не знаю даже, как зовут человека, которого мы собираемся найти, я удивилась, почему мой спутник сам до сих пор не рассказал об этом. Мальчик помрачнел, понимая, что уходить от темы я не намерена. Ему было неловко признавать, но весь тот путь, что он прошёл со мной, помог ему впервые со дня трагедии вновь почувствовать себя счастливым и впервые в жизни действительно нужным кому-то. Ему хотелось продлить его как можно дольше, но, чувствуя, что я начинаю сердиться, он поведал мне всё, что знал об отце.

Выяснив, что родитель Мити – учёный Максимилиан Фиш, я поперхнулась слюной и закашляла. Фамилия создателя зомби оглушила меня, как пушечный залп, а перед глазами замелькали физиономии Луппа и Гирта. Одна мысль о том, что мой друг – сын ужаснейшего из негодяев, пронзала мой разум, как разряд тока. Однако я постаралась поскорее прийти в себя: Митя стал мне как брат, которого я знала будто бы целую вечность. Пусть временами я не могла понять, младший или старший, я чувствовала, что за него в ответе. В моей голове появился план отыскать Фиша. Конечно, отдавать ему сына я не собиралась, злодей не заслуживал этого, но мне предстояло каким-то образом заставить сумасшедшего учёного переместить меня и Митю обратно в моё время, в хвойный лес, где остался Виталик.

Я рассказала другу правду обо мне, о том, как вмешалась в разборки блэквимов, как впервые услышала о его отце и о том, что внезапно очутилась в прошлом… Не знаю, поверил ли Митя, но когда я ему предложила вернуться в 2006 год вместе со мной, обнял меня и, кивнув, не смог сдержать слёз. Я пообещала, что уговорю маму: она позволит малышу остаться с нами, и тот станет мне братиком, о котором я столько мечтала. И повязала Мите на запястье фенечку, которую успела сплести во время небольших привалов.

– Это знак моей дружбы. Я дарю его только тем, кому готова доверять, о ком никогда не забуду, кому никогда не откажу в помощи, кого смогу простить, даже если он причинит мне сильную боль. Клятва, которую я никогда не нарушу! – призналась я, стирая хрустальные капельки, что стекали по его щекам.

– Я верю тебе, Поля, – произнёс он, прижав к груди мою руку.

Перед тем как искать Максимилиана Фиша, мы договорились посетить Саинтзбургский ботанический сад, чтобы немного развеяться перед встречей с опасным гением. Денег у нас не осталось, а кондуктор высадил за безбилетный проезд, так как я не могла предоставить ему пенсионное удостоверение. Добираться до сада нам пришлось пешком.

Я не сразу поняла, почему Митя вдруг толкнул меня в сторону. Опомнившись от детского крика, сменившегося тихим плачем, я увидела, как женский силуэт на велосипеде исчезает вдали. Я машинально перевела взор на пострадавшего ребёнка, который растянулся на асфальте с перебитыми ногами, и осознала, что на месте Мити должна была лежать сама.

Нервно хлопнув себя по щекам, я вернула себе самообладание и, вспомнив мамины советы по оказанию первой помощи, попыталась помочь мальчику. Но, видя, что одна покрасневшая ободранная лодыжка уже чуть распухла, поняла: необходимо срочно доставить друга в больницу. Не говоря ни слова, я поспешила в первый попавшийся магазин. Моё сердце разрывалось от его плача, но я не смела оборачиваться. Стащив из продуктового телегу, чудом не попавшись охраннику, я воротилась к Мите. Подняла его и, усадив туда, со всех ног понеслась в поисках больницы. В городе их было немало, но никто не желал оказывать безвозмездную помощь ребёнку, а во многих нас вообще не пускали на порог.

Митя не успокаивался всю дорогу, твердил сквозь слезы, что не хочет к отцу, не хочет в больницу, что хочет остаться со мной. Я нервно уверяла, что никогда его не брошу, но сейчас важно отвести его к медикам. Под вечер мы нашли клинику, где принимали всех желающих, но там была огромная очередь. Я бережно переложила Митю на кушетку и, обещая измученному малышу, что скоро вернусь, стала ругаться с другими пациентами и персоналом, желая, чтобы нас приняли вне очереди… Но внезапно ощутила, как моя ладонь прошла сквозь руку медбрата.

В ужасе я обернулась, и если бы у меня были волосы, они, наверное, стали бы дыбом… Рядом на кафеле замерло бездыханное тело старушки в клетчатом сарафане, в котором я была несколько минут назад. Митя звал меня, задыхаясь от слёз, весь горячий, молил вернуться, погружаясь в болезненный бред. Я всем сердцем рвалась к нему, но не могла пошевелиться. Он свалился с кушетки и ударился головой… Над ним столпились люди в белых халатах – это было последнее, что видели мои глаза, а последнее, что сорвалось с его детских губ – это имя – Полина!

* * *

Подозрительная особа, которая обещала Ярилову посодействовать в поисках специальных плодов, способных спасти меня, вывела блэквима огня из леса и, прервав его мысли, со злой улыбкой на лице произнесла:

– Можешь возвращаться обратно.