– Ксюш, ты чего? – все побежали к ней. – Что случилось?

Девочка сидела в углу квадрата с перекошенным от ужаса лицом.

– Там глаз! Глаз в земле! Она меня смотрел!

Кто—то хмыкнул. Алиска с Любкой переглянулись.

– Крайне любопытно, – сказал Брёма, поправляя очки. Он пошел осматривать Ксюшин квадрат. Разгадка оказалась проста – в земле лежало бронзовое зеркало! Ксюшка увидела отражение собственного глаза! Позвали Ирину Алексеевну, чтобы она занесла зеркало на план, как ценную находку. За нее полагалась целая банка сгущённого молока.

***

– Эх, сгущенки охота…– сказал Костя, обращаясь не то к самому себе, не то к Лёхе, с которым они работали на одном квадрате. Точнее, Лёшка работал. А Костян сидел рядом и руководил.

В археологической экспедиции 1989 года, надо отметить, сгущенка была деликатесом. На праздники – дни рождения и День Археолога, ее использовали для торта. Промазывали ею, как кремом, смоченное в кофе печенье. И, в особых случаях, награждали за ценные находки. Из других сладостей в отряде был сахар, сухофрукты и яблочное повидло. Всем быстро надоедало такое «разнообразие», да и разве может повидло сравниться со сгущенным молоком?..

Костя с Лёшей пошептались, после чего Лёшка убежал в свою палатку. Вернулся минут через пятнадцать, и с усердием стал копать. И тут все услышали Лёшкин возглас: «Находка! Ирина Алексеевна! Еще одна находка!». На план вскоре была занесена подвеска из клыка дикого кабана. Древние люди в клыке просверлили аккуратную дырочку, и какой—нибудь охотник носил его на шее.

Лёшка с Костяном сияли от счастья. Вечером, за ужином, их тоже наградят заветной сгущенкой. Надо же, как повезло!

***

Стас работал на своем квадрате и наблюдал за остальными. Он был уверен, что обязательно найдет что-то ценное. Да, точно, его находка будет сенсацией, и он, возможно, даже прославится. Когда Ксюша нашла зеркало, Стаса больно кольнуло внутри ощущение несправедливости. Но потом, когда Лёхе с Костей повезло, его стало разрывать на части. Свединскому сложно было понять в чем ценность какого-то клыка, но он видел, как радуется Ирина Алексеевна. Со всеми она общалась по-доброму, и только на него смотрела, как на ненормального. Ну почему? Чем он это заслужил? Он всегда хотел всем нравиться, но не понимал, что для этого нужно сделать. Он хотел иметь друга, но все от него шарахались, как от чумы. А бабушка всегда говорила – нужно быть добрым, нужно все прощать. Да сколько можно?! Стас вдруг бросил лопату и быстрым нервным шагом пошел в лагерь.

***

Геныч лежал в своей палатке. В ней было душно. Голова гудела, хотелось пить. Но выходить он не хотел. Он слышал, как дежурные варят обед. От мысли о еде его затошнило. Почему его никто не встретил в лагере? Ветров говорит, они его искали. Удав заладил со своими волками. Ирина Алексеевна сказала, что они пошли спать уже под утро, когда рассвело. Зачем они врут? Генке хотелось взять и уехать, ничего не объясняя. Да только дома его никто не ждал. Старший брат разозлится, что снова придется делить комнату. Родителям было не до него. Они работали. А в свободное время ругались. Нет, только не домой. Да и здесь есть кое—что, а точнее, кое—кто, ради кого стоило остаться. Он закрыл глаза и выдохнул. Ему стало легче.

Рубашка, в которой он был ночью, лежала у входа в палатку. Геныч поднял ее, чтобы убрать куда подальше. Округлый предмет вывалился на спальник. Гена взял свою находку в руки стал рассматривать. Она была древняя, похожая на отлитый в форме овал, пластина. На поверхности просматривались узоры, но сейчас они были забиты землей. Парнишка решил спуститься к реке, отмыть диковинку, и самому искупаться. Там более, что день выдался жарким. По пути к реке Гена увидел раскоп, где все столпились возле Ирины Алексеевна. На секунду у него возник импульс побежать к ним, но он не стал. Вот еще, будет он за ними бегать. Он сам по себе.

Паренек сел на мостки, и наклонившись к воде, стал отмывать загадочный предмет. Теперь на нем отчетливо виднелся орнамент в виде переплетённых линий. В центре овала был выдавлен знак. Желтый металл блестел на солнце. Геныч крутил бляшку и так, и так. И тут его осенило. Он попробовал его на зуб, как это делают в фильмах про сокровища. Никаких отпечатков. Металл был тверд. «Золото!» – подумал он, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Геныч сунул трофей в карман, а потом искупался.

***

Генка возвращался в лагерь, когда услышал крики возле столовой. Дежурные пытались остановить Стаса, который яростно махал топором и уничтожал своего идола, которого таким трудом сделал.

– Вот тебе! Ни черта ты мне не помогаешь! Чурбан безмозглый! На тебе!

Свединский как будто обезумел, и с топором в руках выглядел так устрашающе, что никто не решался к нему подойти.

– Слышь, Стасик, с идолами так нельзя, – попытался вставить Генка. – Беду накликаешь.

– А мне можно! Мне всё можно! Я тебя породил, я тебя и убью! – Кричал Стас.

И тут, неожиданно, топор отскочил, и обухом ударил Стаса по голове. Тот взвыл, схватился за голову, и сполз на колени с чурбана, на котором сидел. По лицу парня текла кровь.

***

Народ возвращался с раскопа. Стас сидел с перевязанной головой у костра, и выглядел, как ни странно, счастливым. Каждый подходил и спрашивал, что случилось, Ирина так вообще полчаса с ним возилась – сначала рану обрабатывала, а потом расспрашивала, что да почему. Он ей и про бабушку рассказал, что живут они вдвоем, а родители на Север на заработки уехали, и не вернулись. Ну, во всяком случае, бабуля ему так говорит. Он Ирине и про художку рассказал, что денег у них нет на краски… А она всё слушала, слушала, и глаза у нее были такие грустные.

***

– Геныч… А ты меня узнаешь, а? – Спросил Костян, когда ввалился в палатку. Они поселились вместе, о чем Гена пожалел в первый же день. – А то говорят, ты память потерял.

– Тебя забудешь! – ответил тот, и услышал Костин гогот.

– Не серьезно, ты все помнишь? А с чего тогда они решили?..

– Пусть думают. Ирина и Ветров, и Удав еще, знают, что нет у меня амнезии никакой. А остальные пусть думают… Да, Костян, ты не говори никому! Пусть все так считают!

Геныч был взволнован. Отличная идея! В первый раз она избавила его от расспросов. Ну, потом он рассказал, но только троим. Ирина Алексеевна слишком уж распереживалась. А сейчас можно прикрыться потерей памяти, чтобы не рассказывать правду.

– Да ладно, я никому не скажу… Купаться идешь?

– Нет. Я уже… – Генычу хотелось, чтобы сосед поскорее свалил. Тот схватил полотенце и вышел.

– Эй, это мое! – крикнул Генка, но было уже поздно.

Оставшись, наконец, в одиночестве, Геныч задремал.

Ему приснился странный сон.

Сон Геныча

Он увидел похороны вождя.

Ему самому было неясно, как он это понял. Просто знал и все. Вот он идет, рядом с ним – другие мужчины. Невысокого роста, косматые, с усами и бородами. Они одеты в грубую холщовую одежду. Идут по траве, босые. Геныч видел и свои босые ноги, а также натруженные руки. На нем была такая же, как у всех, серая рубаха в пол, подпоясанная полоской кожи. Мужчины шли медленно и молча. Местность вокруг была как будто знакома. Простирающаяся до горизонта степь, заросшая травой и мелким кустарником, с редкими островками березовых рощиц.

Группа людей подошла, по всей видимости, к месту. Это была большого диаметра яма, несколько метров в глубину. Возле нее стояли женщины и дети. Некоторые плакали. И тут несколько мужчин принесли на деревянных носилках тело мужчины. И аккуратно опустили их в яму. Старая седая женщина положила рядом с вождем копье, большой глиняный горшок, по—видимому, с зерном, удила, и тот самый золотой предмет, который Геныч нашел в кургане.

Тут к Генке обратились, он что—то ответил на совершенно незнакомом ему языке, и проснулся.

***

Жара стояла страшная. От этого не хотелось есть. Ленка стояла на раздаче и разливала суп в тарелки подходивших по очереди ребят. Таня бегала то за хлебом, то за солью, то кому—то понадобился чеснок. Олег же сидел за столом, со всеми. Его задача выполнена – обед сварен. Остальное – раздача и мытье посуды – на девчонках.