И на этом обсуждение закончилось. Все стали расходиться.

Ксюшка в то утро так волновалась, что проснулась на час раньше будильника, и долго причесывалась, пытаясь собрать в хвостики непослушные кудри. Потом попробовала развести костер, но лишь перевела бумагу и обожгла пальцы. Сырые дрова загораться не хотели. У нее. Сенька—то за пять минут управился. У него, вообще, все так легко получалось. Сразу видно, что он уже не первый раз в экспедиции. И Ксюше очень хотелось, чтобы Сеня был ею доволен. А тот раздавал указания с важным видом, показывал, как засыпать манку в кипящую воду и как подсовывать поленья, чтобы огонь не потух.

Когда каша была готова, а вода для какао почти закипела, девчонки стали накрывать на стол. Нарезали хлеб, поставили банки с повидлом. Анька побежала будить народ.

У палатки мальчишек она замялась, а потом громко крикнула: «Подъем!».

– Чего так орать—то? – ответил ей чей—то сердитый голос.

– А я не ору, я просто громкая!

Лешка вылетел из своей палатки и подлетел к Аньке.

– Это, вообще, вредно для психики! – выговаривал он повизгивающим от раздражения голосом.

Аня молча разглядывала цветочки на клеенке, которой был обтянут стол.

– Я в свое дежурство тоже буду орать тебе в ухо, чтобы ты поняла! – Леха фыркнул, пробурчал что—то еще себе под нос, и пошел умываться.

***

За завтраком Ксюшка была на раздаче. Она стояла над котлом с поварешкой в руках, разливала дымящуюся манку по тарелкам, и предлагала добавку. Каша получилась отменная. Сгущенка, которую добавили вместо сухого молока, превратила детсадовское блюдо в кулинарный шедевр. По крайней мере, Ксюша так считала. И поэтому, ее очень расстраивало, если кто—то недоедал.

– О, манная кашка! Моя любимая! – сказал Костя, подойдя к столу. Ксюша расцвела.

–Тебе побольше?

– Ну конечно! Я потом еще добавки попрошу! – Костян протянул глубокую железную миску, а потом, слегка прихрамывая, направился к костру.

– Нога болит, – объяснил Шилов Сеньке, усаживаясь на бревно. – На земле не могу сидеть. Манка зачетная! Ты, что ли, готовил?

Сеня молчал. Он подкладывал поленья в костер, и будто не замечал Костиного присутствия.

В другой день Костяна бы это взбесило. Но сегодня он был в прекрасном настроении. Его освободили от дежурства и другой работы. О таком можно только мечтать. Он же сюда не батрачить приехал, а чтобы свалить от матери, которая достала уже со своими истериками. Костя даже почувствовал к Стасу что—то вроде благодарности, которая затмила желание отомстить. На минуту.

***

Ровно в девять кто—то крикнул: «На работу!», и народ стал собираться в центре лагеря.

Ирина Алексеевна раздала указания.

Старшие ребята займутся столовой. Девочки, кроме дежурных, будут разбирать камералку. А мальчишки—шестиклассники помогут разбить раскоп на квадраты. Занятие нашлось всем, за исключением Костика. Тот сначала спал за палаткой в теньке, но потом солнце переместилось, и стало жарко. От нечего делать, Костя, демонстративно хромая, бродил по лагерю.

Сеня и Олег вколачивали в землю бревна, чтобы потом прибить к ним столешницы. Остальные натягивали на П—образную стойку тент.

–Ребят, помощь нужна? – спросил Костян.

Ромка хохотнул. Удав с раздражением ответил:

– Ага. Солнце выключи.

День опять выдался жарким. Парни обливались потом.

Девчонки, которым поручили заниматься камеральной палаткой, уже не могли сидеть внутри, вынесли на улицу перья, чернила, зубные щетки и крафтовую бумагу, и стали раскладывать всё это по коробкам .

– Девчонки, а если мы золото найдем? – спросила Таня.

– Ты чего? Это бронзовый век, они еще не умели его делать, – ответила Люба.

– Жалко, – вздохнула Алиса. – А так бы нам премию дали, как в «Бриллиантовой руке».

– Ничего бы не дали. Это же наука, – сказала Любка. – Заберут сразу в музей, и все. Археологам зарплату платят за это.

– Ну чего ты такая приземленная, – сказала Алиса. – Представь, мы найдем что—нибудь уникальное, сенсацию сделаем! Да, нам премию не дадут, и зарплату тоже, но мы будем всю жизнь потом вспоминать, как прикоснулись к чему—то великому!

– К великому, говоришь? – раздался сверху голос Кости, который подслушал часть разговора. Здоровяк возвышался над сидящими девчонками. – Можешь прикоснуться к великой ноге Костяна Шилова, покалеченной в исторический момент! – сказал он, и сунул распухшую грязную ногу в лицо девчонкам.

– Ты совсем обнаглел? – вскочив, закричала Любка. – Иди отсюда!

– У меня есть еще кое—что, к чему можно прикоснуться! – Костян загоготал, и поковылял к раскопу.

«Козел», – прошипела Люба ему вслед. Но он, к счастью, не услышал.

***

На раскопе Ирина Алексеевна снимала метки. Боря Бармасов с гордостью переставлял длинную рейку на каждые десять сантиметров, а руководительница, взглянув на нее через нивелир, заносила что—то в план. Кирилл в это время раскладывал алюминиевые колышки и разматывал веревку. Он завидовал Борьке, хотя и понимал, почему Ирина Алексеевна выбрала в помощники именно его, – он ведь был самым умным в их классе. Бармасов (точнее, Брёма – так его все называли) хотел стать физиком—ядерщиком. Но, тем не менее, разбирался в истории и археологии, знал названия многих растений, и умел предсказывать погоду.

– Работать, салаги! Солнце еще высоко! – рявкнул Костян, когда подошел к раскопу и увидел, что Кирилл сидит на траве. Тот вздрогнул и часто заморгал – он страдал нервным тиком, который от испуга усилился.

– Костя, – сказала руководительница. – Неси сюда лопаты. Надо их наточить.

Шилов опешил.

– Кто? Я?.. Ирина Алексеевна, так ведь я же раненый! Я мазь хотел у вас попросить! Ногу смазать!

Брёма хихикнул, но тут же осекся под Костиным взглядом.

Молодая женщина нахмурилась. Она думала, как поступить. В каждом человеке, будь то взрослый или ребенок, ей всегда удавалось увидеть лучшие качества, самые светлые стороны. Сколько раз было – заядлые хулиганы, случайно попав в школьный музей на перемене, записывались в археологический кружок, ходили на каждое занятие, и становились потом верными её помощниками. Ирина Алексеевна обладала поистине чудесным даром. Она никогда не повышала голоса, не повторяла своих просьб много раз. А дети ее слушались. Заброшенные и недолюбленные, равно как заласканные родителями, дети, подростки или студенты, все одинаково отзывались и хотели стать лучше, когда к ним относились с уважением, и разговаривали на равных.

Сейчас же перед Ириной стоял неуправляемый и агрессивный подросток, гроза всей школы. Таким он хочет казаться. Таким его привыкли считать одноклассники, учителя, родители. Но что прячется за этой напускной отвязностью? Каким бы мог стать этот ребенок, если бы отец не бросил их, а мать не лупила бы за двойки шлангом от стиральной машины? Ирина Алексеевна смотрела на Костю, и пыталась разглядеть в нем лучшее. Но видела лишь толстую, непробиваемую броню.

– Отдохните, ребята, – сказала Ирина шестиклассникам. – Пойдем, Костик, я дам тебе мазь.

***

Время, насыщенное впечатлениями, может быть таким густым и сочным, что, кажется, можно есть его ложкой. Как мед, капля которого получена из пыльцы сотни, а то и тысячи, цветов. Таким был первый день экспедиции.

Каждая минута была наполнена новыми ощущениями. Особый вкус еды, приготовленной на огне, деревенский хлеб, вода с привкусом железа. Горячий ветер обжигает загорелые плечи. Мягкая прохлада речной воды нежно обволакивает каждую клеточку тела. Чистая футболка приятно соприкасается с кожей после купания. Пряный аромат степной травы. И запах костра. Он поднимает из глубин какой—то древней памяти странное ощущение – будто ты, наконец, дома.

Каждая минута растягивалась в сознании от избытка эмоций. Любое, самое крошечное, событие – случайный взгляд или улыбка, кто—то сел рядом за обедом, или обратился по имени – приобретало особое значение. Что говорить о происшествиях более ярких, таких как муха в тарелке с супом, воспаленная шишка от укуса паута, мыло, утонувшее в реке или мокрая от дождя палатка.